***
Музыченко упорно пытается слушать, что ему с таким энтузиазмом рассказывает Анисимов, но голова раскалывается жутко. Он проклинает Сашку, который пришёл к нему с какими-то беседами нравоучительными в 11 утра и пытался как-то добиться ответа. Юра, кажется, осознавал, что разговор про Пашку, но упорно не понимал, что, собственно, не так. — Ты вообще понимаешь, что творишь, нет? — Саша смотрит с некоторым упрёком и ставит перед бедным пьяницей стакан с таблеткой. Юра тупит взгляд, пытаясь вспомнить, что он такого натворил, и как в этом замешан Пашка. На ум ничего не приходит, и он обращает на Анисимова заинтересованный взгляд. — Не ты ли мне рассказывал, что у вас всё серьёзно, что влюблённый ты по уши, а Пашка свет всей жизни твоей. Кикир даже не преувеличивал, это чистого рода Юркина цитата. Он, конечно, плохо представлял, каково должно быть освещение, чтобы даже Пашка светом стал, но не суть. Музыченко сидит в недоумении несколько минут, а потом тихо ойкает. Её, кажется, Катя звали, он помнил плохо, но она была сотым менеджером за этот сумасбродный день, а бутылка коньяка давала своё. В памяти всплывет резкий взгляд голубых глаз. Саша ждёт ответа. — Делать что, умник? — Юра с досадой чешет затылок. Он прекрасно понимал, что плошал не на шутку, что Паша такого мог и не простить. Личадеев лишь снаружи на нахохлившегося воробья похож, материт всех, кого только можно и нельзя, и пьёт по-страшному; Юра знал, что Паша боится, и боится не на шутку. Для него всё это, собственно шуткой и не было. — О нет, я в ваши отношения не полезу, голубизной отдают, знаешь. Не моя специфика, — Музыченко понимает прекрасно, что Сашка точно знает, как ему поступать надо, даже план сто процентов составил, но выёбываться сильно любит. Ему надо на страдания посмотреть, а потом уже свои грандиозные идеи высказывать. — Ладно, будем действовать по старой схеме. Цветы, шампанское, конфеты, и он твой. — Ты серьёзно предлагаешь мне перед Личадеевым с розами извиняться? — Юра пытается понять градус шутки в этом предложении, но сталкивается с серьёзным взглядом и осознаёт всю трагедию их мелодрамы. Глупость, казалось, но Музыченко не раз упоминал, что Пашка у него глупенький очень. Музыченко быстро продумывает, где там ближайший цветочный, расценивая свои растраты на розы. Они дорогие до жопы, но без них не романтика какая-то, а его Пашу только таким брать и надо.***
— Я не пойму, ты правда такой долбоёб или просто придуриваешься? — Личадеев смотрит на своего идиота из окна второго этажа. Тот улыбается заразно, стоит с каким-то дешёвым шампанским и букетом роз, видно, на сколько денег хватило. Паша даже не был уверен, что их там нечётное количество, этот мог и такое соорудить. Юра уже минут десять ломился в его подъезд с извинениями, конечно, искренними и жутким желанием поговорить. Паша на взгляд пытается определить, пьян ли он, и если да, то насколько. Запускать данного индивидуума он не собирался и подавно. Внутри всё ещё сидела какая-то едкая обида, отравляла здравый разум и заставляла стоять на балконе пялиться на Юрку внизу. — Ну Паш, давай поговорим, пожалуйста, — Музыченко весёлого настроения не разделял. Дверь ему, видно, открывать никто не собирался, а прощать уж тем более. Личадеев в ответ лишь хмыкает и скрывается в глубине квартиры. Юре остаётся стоять во дворе, в надежде, что кто-то войдёт. Идея приходит совершенно нежданно и оказывается совершенно безбашенной, даже для Юры. Думает он недолго; быстро схватив лестницу и оглянувшись, Музыченко приставляет её к балкону. Не так уж и высоко, кажется. Внутри Пашкиной квартиры раздаётся какой-то шорох, но вскоре всё стихает, так что Юра приступает к действиям. И спокойно выдыхает, как только его ноги касаются твёрдой поверхности. Только розы в зубах он и не таскал! Личадеев выглядывает из небольшой кухни и чуть не падает. Ему хватает нескольких крупных шагов, чтобы оказаться рядом. Юра быстро вручает ему изрядно помятые цветы. Паша смотрит заворожённо, но тут же замахивается цветами. Помните дети, розы бьются больно, возьмите ромашки, не ошибётесь.***
Павел смотрит внимательно, как Юре маленькие ранки обрабатывают, и даже за руку его держит, для пущей уверенности. Музыченко чуть шипит и морщится смешно так, что не сравнить его с котом невозможно. Когда они выходят из пятой палаты Паша даже улыбаться начинает. Боги, когда Юра начнёт его понимать, видимо, небеса упадут на землю. Они быстро возвращаются в свою квартиру, и Паша даже ставит остатки цветов в вазу, на чай приглашает. Музыченко жопой сложный разговор чувствовал, но уйти никак не получится, это он сам хорошо понимал. — В каких мы отношениях? — Личадеев только спрашивает прямо, в лоб, сам глазами пол испепеляя. Страх в комнате с такой густотой витает, что хоть ложками ешь. Слышится тяжёлый вздох. — В самых обычных, романтических, не задавай глупых вопросов, — Юра старается звучать уверенне, но получается не очень. Аккордеонист чуть выдыхает, немного расслабляясь. Радует, что хоть это Юра не отрицает. — Какого чёрты ты творишь? — Личадеев голос чуть повышает, вспоминая очаровательную улыбку, что Музыченко с такой лёгкостью той девушке подарил. — Мы говорили только о работе, ничего не было, Паш, — Юрий привстаёт и обнимает его за спину, обходя стол. Тот напряжён весь до скрипа, но объятиям поддаётся. — Ну ты и глупенький у меня Пашка. Но красивый, сука. Музыченко вперёд наклоняется, в губы мягкие тычется, будто разрешение спрашивая. Паша отвечает также аккуратно, хотелось бы сказать, что как в первый раз, но в их первый раз Юра его чуть не сожрал, так что оставим детали. Там всё так сумбурно было, в туалете какого-то не очень приличного заведения, хотя сейчас они тоже не особо над этим парились. Юра вон даже из кухни в спальню перебираться не собирался, так и стоял наклонившись, уже шею расцеловывая. Личадеев отстраняется, легко меняет своё местоположение и оказывается сидящим на столе. Музыченко собственнически располагается между чужих бёдер, чувствуя чужое возбуждение. Он и сам не лучше, протирается машинально, стараясь снять с Паши футболку. Тот ничем не лучше, расстёгивает ширинку чужих джинс и осторожно касается, будто боится навредить. Музыченко легко глушит стон в изгибе плеча парня, а затем наблюдает, как этот самый парень перед ним на колени становится. Теперь уже Юра о стол опирается и старается не смотреть. У Паши ведь глаза такие блядские, сам он губы свои призывно облизывает и в рот головку вбирает, стараясь сделать больше, чем может. Юра теряется во времени и пространстве тут же. Он плохо помнит, как всё закончилось, перед глазами до сих пор эта поза блядская, Пашина любимая да губы его блестящие. Музыченко чувствует, как ему куда-то в шею носом тычутся, и предлагает всё же перейти на кровать. Во рту аж приторно от того, как всё хорошо складывается. Главное, теперь всё не испортить, да, Юра?