Parallel

Говорят, Хасецу вымирает. В этом приморском городке с одним-единственным портом и старым железнодорожным вокзалом остаются только оседлые люди, которые ничего не хотят менять в своей жизни. Вся молодёжь стремится в большие города, манящие через экраны телевизоров, и Чуя может их понять, ведь молодость - пора приключений и открытия для себя новых дорог. Куда интереснее поехать куда-нибудь в Киото или Осаку и потеряться там, чем до конца жизни жить в городе, в котором ты знаешь лицо и имя каждого человека, живущего с тобой в одном квартале. - Рай, да и только, - выдыхает Чуя и поглубже сползает в горячую воду источника. С его паранойей - издержки профессии - жить в таком месте действительно было бы Раем. Не пришлось бы тратить больше двенадцати часов на дорогу, Чуя приезжал бы в этот городок каждые выходные. Почему нет? Тихие улицы, красивые старинные здания, обилие парков, засаженные сакурой тротуары и множество мест, откуда можно полюбоваться морем. В этом городке шумно только во время праздников и фестивалей, а в остальное время можно пройтись по окраинам и не встретить ни одного человека. Вот уж точно город-призрак, наполненный лишь солёным воздухом и умиротворением. Хотя больше всех парков и пустынных набережных Чуе, без сомнения, нравятся горячие источники семейства Кацуки. И множеством отдельных небольших «чаш» источников по всему периметру дома, и очень вкусной едой, и прекрасными видами на замок Хасецу. К тому же, Хасецу является нейтральной территорией для мафии, и здесь можно встретить множество заезжих «туристов», в чемоданах которых под слоями вещей прячется огнестрел. Кто-то сказал бы, это глупо, ведь в таком незащищённом и пустынном месте ничто не мешает подстроить убийство или устроить масштабную потасовку. Но правда в том, что помеха имеется и ещё какая. Потому что сын семейства Кацуки, состоящего помимо него из его отца, матери и старшей сестры, является мафиозным информатором. - Нет, Ю-Юрио! Пожалуйста, не надо! Ты же знаешь, после еды нельзя лезть в воду! - Да не ломайся ты, кацудон! Котлета ведь, не печенье! Приоткрыв глаза, Чуя наблюдает за тем, как вышедший из предбанника высокий блондин - Юрий Плисецкий - тащит за собой того самого информатора - Юри Кацуки - с которого секунду спустя сдёргивает очки и пинком под зад отправляет в воду. С воплем, которому наверняка позавидовали все чайки в округе, Юри валится в воду, обдавая Чую волной брызг, и Чуя обязательно бы вспылил просто потому что, если бы вошедший в воду с довольной ухмылкой Юрий не пробрался под его бок и не пристроил голову на его плечо с усталым «Виктор и Дазай там накидываются, просто pizdets какой-то». Чуя больше по английскому, итальянскому и французскому языкам и не очень-то силён - откровенно говоря, вообще несилён - в русском, но что такое «pizdets» отлично знает. Это как недельный отходняк от «Порчи» на больничной кровати и наевшийся грибов Дазай. Одновременно. Ну, или как пьющие на пару Виктор и Дазай, которые сначала будут обсуждать свои непонятные дела и обмениваться информацией, а после начнут лезть с грязными намерениями, даже зная, что огребут за это по самое не балуйся. В любом случае, всё это очень хреново, так что стоит насладиться последними минутами тишины и покоя, пока эти двое не явились в источник и не начали шуметь. - Кацуки-сан, - негромко зовёт Чуя, прижимаясь виском к макушке Юры. - Не могли бы вы обрисовать для меня на словах общую картину этой истории с наркотиками в Нагасаки? Знаю, это не дело Порта, но контрабанду протащили через наши доки, и это нельзя так оставить. Дазай опять придержит информацию и начнёт плести интриги, а мне потом разгребать последствия и оправдывать его суицидальную шкуру перед Боссом. - Если вам так будет удобнее, Накахара-сан, - робко улыбается Юри и под тихий фырк Юры подсаживается поближе, устраиваясь напротив Чуи и начиная излагать информацию. Внимательно слушая, часть внимания Чуя, тем не менее, отдаёт визуальному изучению. Кацуки Юри, двадцать шесть лет и... На этом всё. В этом человеке нет ничего примечательного. Он тихий, скромный, робкий и мягкотелый - и буквально, и фигурально. В нём нет ничего особенного, ничего запоминающегося. Этот божий одуванчик вызывает желание потрепать за щёку или же посмотреть с жалостью из-за врождённой неуклюжести, и только. Но при этом Юри является информатором-пауком, нити каналов связи которого раскинулись по всему миру: Таиланд, Китай, Южная Корея, Казахстан, Россия, Швейцария, Чехия, Канада, США. Поговаривают, у него даже есть двое информаторов в Италии, приближенных к семье «Вонгола», кресло Босса в которой несколько лет назад занял дон Вонгола Дечимо. Кажется, однажды Юри очень удачно спас жизнь какой-то важной шишке в Детройте, пока учился там по обмену, и с этого всё началось. Но картина происходящего всё равно никак не укладывается в голове. Впрочем, ещё больше Чуя не понимает отношений между Виктором Никифоровым, Правой рукой самого Якова Фельцмана, криминального авторитета России, Юрием Плисецким, внуком Николая Плисецкого - близкого друга Якова, и Кацуки Юри, который побывал в России всего два раза и оба раза умудрился вляпаться по самые уши: сначала в Виктора, а после - в Юрия. То, что Юри влюблён в Виктора, очевидно. Он бегает за ним, как в своё время бегал за Дазаем Акутагава, пока не осознал, что тот никогда не ответит взаимностью. Впрочем, Виктор совсем не такой, как Дазай, и его взаимные чувства к Юри так же очевидны, как если бы он сделал себе татуировку с признанием «я люблю тебя, Юри» на лбу. Вот только между Юрием и Юри тоже есть своя химия. Чуя никогда не жаловался на зрение и только за одну эту неделю отдыха уже сколько раз становился свидетелем тому, как Юри краснел, робко прикасаясь пальцами к отросшим волосам уснувшего Юры, и как расплывался в глупой, абсолютно блаженной улыбке, когда отрицающий существование его личного пространства Юрий вис на его плечах. Да даже сейчас, в эту самую минуту Юри излагает Чуе факты, цифры и комментирует сводки из отчётов, а сам смотрит только на задремавшего Юру, и в его глазах столько приязни, привязанности и неприкрытой любви, что Чуе даже как-то неловко быть тому свидетелем. Лучше всех в этой истории Чуя понимает Юрия. Говорят, у каждого человека есть двойник или родственная душа, параллельная личность или вроде того. Что ж, Чуя нашёл свою три года назад, когда Мори-доно отправил его вместе с Дазаем в аэропорт встречать мафиози из России, которых нужно было доставить в Хасецу так, чтобы эти двое ни во что не ввязались на чужой территории. Изначально всё это затевалось с целью шпионажа и контроля - ещё была свежа память о Достоевском - но как-то так вышло, что в настоящем все четверо мафиози и оказавшийся их связующим звеном Юри стали хорошими приятелями, почти друзьями. В аэропорту и столкнулись два зеркальных отражения. - Ой-ой, Чуя, ты только посмотри! - восторженно всплеснул тогда руками Дазай, завидев орущего на беззаботно смеющегося Виктора Юру. - Ещё один агрессивный коротышка, любящий раскидываться своими ногами! Ох, посмотри, посмотри! У него даже одежда, как у тебя в пятнадцать была! И обувь на толстой подошве, тоже мало молока пьёт! - Слышь, ты, бинтованный! - взъярился Юра, тут же перенаправляя своё внимание. - Мы вообще-то шарим в японском, ublyudok. Рот закрой, а то я тебе сейчас ноги в трёх местах сломаю, будешь на руках ползать, шпала! - Он мне нравится, - усмехнулся Чуя и протянул покрасневшему до ушей от злости Юре ладонь. - Накахара Чуя. Будем знакомы. Знакомство действительно завязалось и самое приятное в жизни Чуи, потому что Дазай оказался прав. Пятнадцатилетний Юрий Плисецкий оказался копией пятнадцатилетнего Накахары Чуи. Такой же невысокий и любящий использовать в драках ноги. Такой же громкий, с низким голосом, любовью к ругани и чрезвычайно вспыльчивый и задиристый. При этом Чуя видел и все свои уловки в чужом исполнении: и знаки внимания, и признаки заботы, и скрывание за масками истинных эмоций и отношения к людям вокруг. Юрий собачился с Виктором только так и постоянно пихал, пинал и гонял находящегося в ужасе от сумасбродного подростка Юри, но Чуя сразу заметил, и как сильно Юра любит своего наставника, и как сильно заинтересовался Юри. А вот Виктор оказался таким же сумасбродным типом, как Дазай. Юра до сих пор за глаза и в лицо называет его клоуном, и Чуя молча с ним соглашается, потому что у него тоже есть свой клоун, только с более опасными увлечениями в виде суицида, тогда как Виктор явно задался целью узнать, может ли Юри умереть от смущения. Странно только, что при таких характерах способности эсперов не вполне соответствуют. Юрий может проморозить всё, чего касается, хотя ему с таким темпераментом больше подошёл бы огонь, а Виктор с его ветреностью может контролировать воду, вытягивая её даже из воздуха. Они представляют собой русский дуэт, подобный «Двойному Чёрному», идеальные исполнители, и Чуя не может не уважать их силу, ведь не каждый может добыть оружие из воздуха, незаметно убить и исчезнуть без следа: ни убийц, ни внятного объяснения смерти. - Ах, ты только посмотри на них! Два котёночка! Восторженный вопль ввинчивается в уши звуком дрели, и Чуя невольно дёргается. Успев заметить, как замолчавший Юри со вздохом прячет лицо в ладонях, он вскидывает взгляд на появившихся двух пьяниц и шипит одновременно с подобравшимся Юрием, потому что Виктор опять делает фотографии. Не то чтобы Чую волнует, у кого будут его фото подобного рода содержания, ведь он сидит по плечи в воде среди повисшей вокруг дымки горячего пара, но уж больно радостно сверкают у Дазая глаза, когда он просит переслать ему получившееся фото. Житья с ним спокойного не будет, это точно. - Интересно, влияют ли горячие источники на физическое развитие? - улыбается Дазай и начинает спускаться в источник, блаженно выдыхая от горячей воды. - Может, Чуя хоть так наберёт в росте. А я говорил тебе пить побольше молока, не правда ли? Видишь, Юрио-кун пил молоко и в свои восемнадцать уже выше тебя на две головы. Хотя он и в пятнадцать был выше тебя, не так ли? - Я знаю десяток способов переломать кому-то ноги, - рыкает Чуя и закрывает глаза. - Не беси меня, Дазай, а то упадёшь ещё случайно на скользком полу, и загипсуют тебя по самые яйца. - Накахара-сан, здесь же дети! - в притворном ужасе округляет глаза и прикладывает ладони к щекам Виктор. - Idi na huy, starikan, - в тон Чуе рявкает Юрий. И утаскивает пискнувшего Юри прямо из-под носа потянувшего к нему свои загребущие лапы Виктора, зажимая его под своим боком. Юри что-то невнятно лепечет, но под шик со стороны Юрио - как все зовут Юрия из-за схожего звучания имён, создающего путаницу - притихает. Чуя видит краем глаза, что он вполне себе комфортно чувствует себя рядом с обнявшим его за плечи Юрием, сделавшим это настолько небрежно и ненавязчиво, будто рука сама так легла, и просто лень её убрать. Что и требовалось доказать. Отношения у этих двоих непонятные и запутанные, но довольно близкие в том самом романтическом направлении, которое оба никак не комментируют: один из-за природно-национальной стеснительности, второй - из нежелания показывать свою «слабость». Под стенания безутешного из-за потерянной «мягкой котлетки» Виктора, которому от всей души сочувствует Дазай, заверяющий, что прекрасно понимает его боль, ведь у него своя колючая зазноба под боком, и ровное дыхание вновь задремавшего на его плече Юры, Чуя и сам постепенно расслабляется и задрёмывает. В этом месте на него всегда снисходит умиротворение, и едва ли хоть что-то способно его разрушить. Тихое уютное местечко, горячий пар со своим непередаваемым природным приятным запахом, обволакивающая размякшее тело вода, прогретые камни под шеей - что ещё нужно для счастья? Только знание того, что этим вечером треть гостевого дома отведена для русских и людей Порта, потому что негоже таким гостям смешиваться с шушерой, которая набивает эти источники под завязку. Впрочем, эта шушера является хорошим источником последних новостей и сплетен теневого мира, ведь все эти шестёрки чего только не выбалтывают под градусом алкоголя, сами того не замечая. И ведь знают, кому принадлежат эти источники, знают, что нейтральную территорию крышуют многие мафиозные Боссы, знают, что Кацуки Юри - информатор, способный продать любую сплетню втридорога, и неважно, сколько в ней правды, и чьи головы полетят, и всё равно распускают языки. Идиоты. - Чу-у-уя... Негромкий ласковый шёпот на ухо и прикосновение тёплых ладоней к плечам вытаскивают из сна медленно, постепенно. Приятная тяжесть, осевшая на бёдра, и скользящие по виску губы заставляют приоткрыть глаза. Раньше, чем осознаёт свои действия, Чуя поднимает руки и ведёт ладонями по покрытой шрамами спине, зарывается пальцами во влажные потяжелевшие каштановые кудри. Мурлыча от удовольствия, Дазай целует его: легко, мимолётно, будто бабочка коснулась крылом. И этого так мало, что Чуя подаётся вперёд, перехватывает губы Дазая и втягивает его в нормальный поцелуй: немного ленивый, но влажный и такой развязный, что у Дазая сбивается дыхание и дрожь бежит по спине. Чуя собирает её скользнувшими вниз ладонями и массирует пальцами крепкие бёдра, предварительно сдёрнув с них пошедшее ко дну источника тяжёлое махровое полотенце. - Ох, Чуя, хватит, - на грани слышимости шепчет Дазай; но подставляет шею и плечо под поцелуи и укусы. - Мы не можем заниматься подобным в источнике. К тому же, мы здесь не одни. - М-м-м? - тянет Чуя, прижимая Дазая вплотную к себе, и поднимает на него взгляд. Раскрасневшийся, растрёпанный и разморённый горячей водой и алкоголем, Дазай выглядит невероятно притягательно. Вот только он больше не даёт себя целовать, а кивает в сторону высокого прямоугольного бликующего в тусклом свете онсэна куска льда. В этой ледяной глыбе в нелепой позе заключена беглая крыса из России, ради которой Виктор с Юрой и приехали в Японию. Заманить идиота, решившего надуть русскую мафию, в Хасецу ничего не стоило такому человеку, как Кацуки Юри, поэтому в настоящем крыса сидит в своей клетке: живая, всё видящая и каждую секунду мучающаяся от жгущего её холода. - И как только не тает? - хмыкает Чуя и активирует «Смутную печаль». Алый отсвет силы охватывает его тело и расползается во все стороны, вскоре захватывая и ледяную клетку. Развернув её на сто восемьдесят градусов, Чуя деактивирует способность и тут же впивается в губы Дазая, заранее затыкая его и обрывая не успевший начаться поток других оправданий. Сам виноват. Разбудил бы по-человечески, уже бы спать отправились, но нет. Дазай дождался, когда все остальные уйдут, а после оседлал его бёдра и начал нежить своей лаской и поцелуями. Как можно проигнорировать этот сладкий зов? Хотя на самом деле это странно. Дазай редко проявляет инициативу так откровенно. Тут же вскидывает голову обострённая подозрительность, и Чуя отстраняется, заглядывая в потемневшие от возбуждения коньячно-карие глаза. - А теперь ты расскажешь мне, какого чёрта происходит. - Ты и Юрио-кун стали довольно близки, не так ли? - Дазай... - Нет-нет, всё в порядке, Чуя. Просто мне не нравится, когда кто-то касается того, что принадлежит мне. Только мельком увидел, как он опять разлёгся на тебе, и тут же пальцы свело в желании снять с него скальп. Дазай определённо пьян куда больше, чем желал показать, потому что выбалтывает нечто подобное только под градусом. Он не признаёт ревность как таковую, потому что безоговорочно доверяет Чуе в их отношениях, а ещё считает себя настолько неотразимым, что мыслям о том, что Чуя может посмотреть в сторону, в его голове вообще нет места. В то же время он тот ещё собственник, всегда им был, и пусть они никогда это не обсуждали, Чуя знает, что Дазай зависим от него и хочет владеть им. Его тёмная жажда и жадность не раз доставляли Чуе проблемы, будь то исчезновения подчинённых, с которыми он по каким-то причинам позволял себе панибратские отношения, закрывая глаза на иерархию и субординацию, или пропажа женщин, с которыми Чуя флиртовал на банкетах или по долгу службы. Доказать причастность Дазая ни разу не удалось, но Чуе и не нужно было: взгляды Дазая были красноречивее любых слов, как и тонкий металлический запах крови, который Чуя порой улавливал от него, зная, что никаких зачисток и крыс в пыточных у них точно нет. - Выдохни, придурок, - усмехается Чуя и вновь прижимает его к себе. - Я просто вижу в Юре своё отражение. Если бы у меня был младший брат, то только такой. К тому же, он по уши увяз в непонятных отношениях с Виктором и Юри. Со мной его связывает лишь полное взаимопонимание и возможность выговориться кому-то, кто точно знает, каково это - быть связанным с человеком, у которого детство в жопе играет, несмотря на зрелый возраст. - Как жестоко, Чуя, - вздыхает Дазай, но опасный блеск из его глаз исчезает. - Ты всегда так груб со мной! Раны на моём сердце никогда не заживут! - Бедняжка, - в наигранном сочувствии тянет Чуя и шепчет ему в самые губы, сжимая в ладонях крепкие ягодицы и притираясь к чужим бёдрам своими. - Хочешь, я тебя утешу? - Не знаю, справишься ли, - печально вздыхает Дазая, но его взгляд вспыхивает искрами азарта. - Моя печаль так велика, что тебе придётся хорошо постараться. Чуя справляется. Да так хорошо, что Дазай едва не теряет сознание в конце второго захода, а у Чуи оказываются расцарапаны лопатки и плечи. Так хорошо, что Дазая не держат ноги, из-за чего он чуть не разбивает нос, когда выбирается из источника, а у Чуи все пальцы и запястье левой руки, которой он пытался глушить его громкие гортанные стоны, искусаны. Так хорошо, что в итоге Чуе приходится нести Дазая в их комнату на руках, а попавшаяся по пути Мари, старшая сестра Юри, не обременённая даже подобием стеснения, сообщает, что в их комнату давно подан чай с кардамоном и лимоном, как было заказано ещё до похода в онсэн, и уже в спину добавляет, что нормальные люди занимаются сексом наедине, а не там, где их кто угодно может увидеть. - Это точно был намёк на спальню, - посмеивается Дазай, развалившись на футоне с обнажёнными сползшим халатом заманчиво белеющими в полумраке плечами. - И я совсем не прочь повторить. - Если мы повторим, утром у тебя будут проблемы с походкой, а ещё ты не выспишься и будешь в три раза ядовитее, чем обычно, - фыркает Чуя, укладываясь рядом и зарываясь пальцами в каштановые кудри тут же подкатившегося под его бок Дазая. - Ты зануда, Чуя, - разочарованно вздыхает Дазай. И уже через считанные минуты проваливается в сон.

***

Утро в «Ю-топии» начинается с громкого «всем доброго утречка!» Виктора, разнёсшегося эхом по всему Хасецу, не иначе, и не менее громкого, рычаще-яростного «заткнись, старикан!» голосом Юры. Засветившийся экран телефона показывает девять часов утра, и Чуя мученически стонет. Он никогда не поймёт сумасшедших, подскакивающих ни свет ни заря даже в выходные дни, когда самое святое дело - отоспаться после тяжёлых рабочих дней. Особенно если учесть, что эти самые выходные дни в мафии - явление весьма редкое, а само понятие выходных - очень и очень размытое. Правда, всё становится немного лучше после первой кружки кофе. Ещё лучше становится, когда под бок подсаживается сонный лохматый Юра, который задрёмывает над своей кружкой с крепким чёрным чаем, пока Виктор с энтузиазмом набивает щёки кацудоном - блюдом точно не для завтрака, но, похоже, никого в этой компании это не волнует, потому что Юри наворачивает это блюдо с таким же неприкрытым удовольствием. И даже ворчание Юры про двух свинюх, которые скоро заплывут жиром, не перебивает этим двоим аппетит. - Тебе бы тоже не помешало восстановить энергию, Yurochka, - подмигивает ему Виктор. - А то с непривычки так и будешь весь день сомнамбулой бродить. Юрий шипит что-то на русском - явно нелицеприятное, судя по интонациям - и отпивает чай так, будто представляет на его месте что покрепче. Чуя же вскользь окидывает всех троих цепким взглядом, особенно покрасневшего до ушей после слов Виктора Юри, и хмыкает. На первый взгляд всё на грани приличия, но если присмотреться, губы Юри выглядят так, будто их зацеловывали всю ночь напролёт. У Виктора в широком вороте футболки то и дело мелькают полосы от ногтей на плечах, подобные тем, какими Дазай наградил накануне самого Чую. А у Юры так и вовсе засос за ухом, который Чуя замечает, когда Юра лениво потягивается и ершит волосы на затылке, прежде чем собрать передние пряди и прихватить их в высокий хвост. Кажется, эти трое наконец-то разобрались в своих отношениях и вполне всем довольны, если верить лёгкой атмосфере за столом. Это не дело Чуи, но он всё равно рад, особенно за Юру, потому что прекрасно помнит, как сам эмоционально изматывался, пытаясь понять, серьёзен Дазай в своих чувствах к нему или это всего лишь его новая, придуманная от скуки игра. У Юры всё так и вовсе запутаннее, потому что умудрился вляпаться в болото с двумя водяными, а в таком разобраться в разы сложнее. А уж если вспомнить о сложностях характера, то вообще удивительно, что весь Хасецу целиком так и не превратился за время склок и мелких разборок в огромный сияющий куб льда. - Чуя, ты опять меня бросил, - раздаётся в какой-то момент за спиной недовольный, растягивающий его имя голос. До того, как Чуя успевает ответить, его сгребают в охапку, попутно отпихивая в сторону зашипевшего котом Юру. Очаровательно - после такой улыбки пленные Порта обычно начинают умолять о пощаде - улыбнувшись, Дазай ненавязчиво, но настойчиво вклинивается между ним и закатившим глаза Чуей, оставляя на шее последнего несколько мимолётных поцелуев и притираясь носом к щеке. - Не бросил, а позволил подольше поспать, - фыркает Чуя. - Цени. И вроде бы поводит плечом, чтобы сбросить с себя навалившегося Дазая, но в то же время позволяет развернуть своё лицо за подбородок и даже отвечает на лёгкий, мимолётный поцелуй. Добившись долгожданного внимания, под возмущённое «да что ты привязался?!» Дазай окончательно отпихивает Юру подальше от Чуи и пристраивается рядом, пододвигая к себе прозрачный заварочный чайник. Вероятно, если бы не Юри со своим миролюбивым «Юрио, хочешь, я сделаю для тебя сладкие онигири?», за столом началась бы русско-японская война. Но после полученного предложения Юрия как ветром сдувает вслед за Юри в сторону кухни, и его не останавливает даже подтрунивание от Виктора. - Он так очевиден в своих чувствах, - со смешком замечает Дазай. - Совсем мальчишка. - Может быть, - соглашается Виктор, подпирая щёку ладонью, и его глаза теплеют. - Но разве это не здорово? Я рад, что он может позволить себе подобную открытость, эмоциональную несдержанность. Yurochka плохо сходится с людьми. Он недоверчивый, вспыльчивый, подозрительный, грубый и хамоватый, но правда в том, что у него было трудное детство и ещё более трудная юность. Он маленький гений-эспер, внук криминального авторитета, ученик ещё одного криминального авторитета, и, разумеется, на его долю выпало немало «приключений». У него никогда не было друзей, он рос одиночкой среди охранников и учителей, тренеров и нянек. Он не мог получить то, чего хотел, поэтому в настоящем пытается либо взять это что-то силой, либо - если не вариант - старательно делает вид, что ему ничего не нужно. И никто не нужен. - Да, что-то такое я уже видел, - кивает Дазай и картинным жестом поворачивает голову к Чуе. - Заткнись, - бросает Чуя и поджимает губы, поднимая взгляд на Виктора. - Просто будь рядом с ним. Ты и Кацуки. Не оставляйте его. Если ты говоришь, что знаешь его, то должен понимать: он прячется. За грубостью и хамством. Может, это трусливо, но зато так никто не ранит, не надавит на больное, не заденет. Он любит вас. Наверняка любит свою родню и знакомых. Просто боится показать это или не знает, как показать так, чтобы поняли. Если он обижает кого-то важного своей резкостью, уж поверь, он страдает и мучается от этого намного больше, чем задетый человек. Если ты всегда был один, сложно поверить, что люди вокруг тебя, смотрящие на тебя, протягивающие тебе руку, не исчезнут. - Я знаю, - улыбается Виктор, забирая пальцами чёлку со лба и поправляя в очередной раз поползшую с плеча футболку. - Сначала я думал, что он ведёт себя так от недостатка воспитания и из-за своего положения в иерархии, но я ошибался. Он много работал, чтобы добиться того, что у него есть. Он продолжает работать над собой до сих пор и едва ли когда-нибудь перестанет. Он очень упёртый. А ещё верный и преданный. Одно время я искренне верил, что он ненавидит меня, а после меня серьёзно ранили на задании, и первым, кого я увидел, когда вышел из комы, был Юра. Всегда такой колючий, безразличный и злой на язык, он разрыдался у меня на груди, поклявшись любовью к своему деду, что если я только посмею умереть, он воскресит меня и придушит своими собственными руками. С Юри та же история. Юра всегда делал вид, что терпеть его не может, но когда Юри похитили в Барселоне, он был тем, кто сорвался туда первым же рейсом. Все мои заверения в том, что прячущий истинное лицо за невзрачной маской мягкотелой котлетки Юри сможет выбраться сам, Yurochka пропустил мимо ушей. - Да, так это работает, - усмехается Чуя. - Ты говоришь, что терпеть не можешь людей вокруг себя и угрожаешь убить их по сто раз на дню, но на самом деле сломаешь позвоночник любому, по чьей вине с их головы упадёт хоть волос. Сначала это механизм самозащиты, а после ты просто привыкаешь к такому способу самовыражения, и изменить это очень сложно. Лично я никогда и не пытался. - Юра тоже не пытается, - посмеиваясь, поднимается из-за стола Виктор. - Он говорит, это помогает «левым людям» держаться подальше. Считает, что только если человек способен выдержать его непростой характер, им по пути. Поэтому у него немного друзей, по пальцам можно пересчитать, но они именно что друзья, а не просто люди, которых называют этим словом. И на этой ноте, господа, я вынужден удалиться. Не могу позволить Yurochke съесть все онигири в одно лицо. Я всё-таки его наставник и должен заботиться о том, чтобы он не наел себе боков. Yurok-kolobok не сможет так же эффективно выполнять миссии. Виктор упархивает - почти буквально - в сторону кухни, откуда спустя секунду слышится недовольный голос Юрия и негромкий смех Юри. Проводив его взглядом, Чуя только качает головой и уже тянется к кофейнику, чтобы налить себе ещё кофе, как его руку перехватывают за запястье, а мгновение спустя он уже оказывается стиснутым в крепких объятиях. - Дазай! Какого... - Чуя... Мягкость в чужом голосе так непривычна, что Чуя на мгновение замирает в удивлении; а после фыркает и со смешком зарывается пальцами в каштановые кудри. Он и забыл, что Дазай тоже слушает его откровения, потому что тот сидел непривычно тихо, а сам Чуя играл в гляделки с Виктором, общаясь с ним одним только взглядом, требуя обещание позаботиться о Юре и получая его. Впрочем, он не переживает о том, что приоткрыл свою душу перед Дазаем, ведь у них обоих есть свои демоны. Дазая до сих пор мучает совесть за то, что ушёл из мафии и на целых пять лет оставил Чую в одиночестве, прежде чем вернуться обратно в Порт. Его уход чуть не разрушил то ценное, что с таким трудом было построено ими обоими. Дазаю повезло. Повезло, что при всей своей грубости и жестокости в глубине души Чуя был чутким к небезразличным ему людям и если не понял до конца его мотивы, то просто принял необходимость его ухода после смерти Оды. Повезло, что Чуя на самом деле любил его, поэтому смог простить и дождаться, и даже не придушил после за подрыв своей машины вместо прощальной записки. Сам Чуя тоже не без греха. Он не солгал Виктору, сказал чистую правду. Когда всю жизнь только и знаешь, что скалить на всех вокруг клыки, сложно перестроиться и отбросить старые привычки. Чуя привык быть одиночкой и очень долго не принимал Дазая даже в качестве своего напарника. Они прошли долгий путь к взаимопониманию и доверию, и Чуя может без стыда и сомнений признать, что любит Дазая, но это не значит, что их отношения стали хоть немного мягче. Нет, они всё так же подкалывают друг друга, постоянно соревнуются и пытаются друг друга подставить, побольнее задеть. Но если Дазай помимо всего этого может ещё и часами болтать о том, как сильно любит Чую, едва не зачитывая целые доклады на эту тему, то Чуя до сих пор испытывает сложности с выражением своих чувств. Впрочем, в этом есть изрядная доля вины Дазая, который любую заботу Чуи выворачивает в таком приторно-розовом свете, что вместо «надень шарф, сегодня холодно» обычно рождается «надень шарф, чтобы я мог придушить тебя им, когда ты снова доведёшь меня до белого каления». Но Чуя любит, на самом деле любит; искренне, отдавая всего себя. Подобно Юрию, он сломает позвоночник любому, кто посмеет посягнуть на жизнь и благополучие дорогих и близких ему людей; а уж если кто-то посмеет тронуть Дазая... Что ж, судьба этих несчастных особенно незавидна. - Эй, парни, - заглядывает в гостиную Мари и указывает большим пальцем себе за плечо. - Там ваша ледышка начала подтаивать. Вы бы присмотрели. - О, чёрт! Точно, - слышится из кухни вместе с грохотом стула, и мимо Мари пробегает Юра, попутно чмокая её в щёку. - Спасибо, что напомнила, Мари! Без тебя как без рук! - Ну, ещё бы, - улыбается Мари и тоже удаляется. - Накахара-сан, Дазай-сан, хотите онигири? - выходит из кухни Юри, красный до ушей из-за повисшего на его плечах ластящегося щенком Виктора. - Не откажусь, - расплывается в лучезарной улыбке Дазай. - Да, я тоже, - кивает Чуя. И усмехается. - Надо же хоть раз попробовать стряпню того, про кого Юра мне все уши прожужжал. Юри краснеет ещё сильнее и невнятно бормочет, опуская на низкий столик тарелку с онигири, что не так уж и много раз готовил что-то для своих гостей, и вообще нет в этом ничего особенного. Сладко растягивая его имя, Виктор начинает ещё сильнее липнуть к начавшему заикаться от его близости Юри, где-то в глубине дома громко матерится на русском Юра - видимо, ледяная клетка растаяла сильнее, чем ему бы хотелось - а под боком с довольным видом набивает щёки едой Дазай. Прижавшись к его плечу своим, Чуя берёт с тарелки онигири со сладкими бобами и подливает себе ещё кофе. В его душе воцаряется полнейшее умиротворение, а на губах расцветает лёгкая улыбка. Всё-таки не зря он так любит Хасецу. В этом месте Чуя каждый раз обретает долгожданный душевный покой.

|End|