Мир из Дождя и Тумана

Комната была ослепительно белой. Эта белизна резала глаза, и мне приходилось жмуриться — как в детстве, когда я болела гриппом и тихо лежала пластом под стремительно влажнеющей от моего пота простынёй. Пару раз, открыв-таки нормально глаза, я видела, что здесь нет ничего, кроме моей кровати. Воздух был холодным и горько пах стационаром. Кажется, я в больнице. Мысли вернулись в мою голову так же внезапно, как и ощущения — в тело, хотя ещё пять минут назад я буквально летала в каком-то звенящем вакууме, полусонно моргая и шевеля пальцами на ногах. Сев на постели, я вытянула руки и посмотрела на собственные ладони. Кажется, я убила человека… Звать кого-то было бесполезно, да и получилось бы это вряд ли: губы не слушались, в ушах звенело… Внезапное прозрение сменилось лёгким, а потом и тяжёлым ступором, из которого меня вывел — и то ненадолго — короткий укол в вену. Не помню, как я узнала, что нахожусь в «Капио Найтингейл». Следующая неделя прошла чуть спокойнее, но меня не покидал страх. Мне казалось, что двери моей белой комнаты вот-вот распахнутся, и вбегут люди в форме. На моих тощих запястьях массивные браслеты защёлкнутся очень легко, и белая сказка закончится. После утреннего приёма лекарств страх притуплялся, а к ночи его можно было победить только очередным уколом. Меня не фиксируют, значит, это отделение не для буйных. Страх всегда сменяли мысли о Роберте. Тот, второй голос, который я слышала в наш последний вечер, куда-то исчез, оставив после себя смутное раскаяние и какое-то ещё неудобное чувство, не позволявшее мне говорить об этом с моим лечащим врачом, доктором Эмсли. Она смотрела на меня ласково, будто старшая сестра. Это потом я узнала, что пациенты зовут её Фея «Капио Найтингейл». Мы говорили о моём детстве и о запущенности моего психоза. Судя по её прогнозам, со мной всё будет хорошо… Ещё через неделю я увидела первый снег, который стал ещё одной каплей в море белизны, окружающей меня изо дня в день. И буйное отделение напротив: в хорошо освещённом коридоре слонялись люди, одетые в белые хламиды. Наверное, с пустыми взглядами, но я отвернулась, чтобы не всматриваться. Мне тут же начали нравиться мои собственные свободноватые домашние брюки и светлая фланелевая кенгурушка. Наверное, их принёс Шэннон. Приходила мама. Сидела на краю моей постели с сухими глазами, ни о чём не спрашивала, рассказывала какие-то новости, ругала лейбористов и обещала испечь мою любимый черничный чизкейк, когда я поправлюсь. Можно подумать, у меня скарлатина… Мне разрешили звонки, и я первым делом позвонила брату. — Шэн, привет, — голос был ненатруженным, оттого казался и вовсе чужим. — Ты как? — Малыш, — радостно отозвался он с другого конца провода. — К тебе уже можно? — Только родственникам, — опасливо уточнила я. — Ты приедешь? — Я мигом прилечу, сегодня же! И он действительно приехал — с хрустящим пакетом, в котором лежали апельсины, пахнущие одновременно морозом и летом. Вместо приветствия, он сгрёб меня в охапку, уткнулся в мою макушку и долго не отпускал. — Шэн… — моя слабая попытка отодвинуться была раздавлена очередным порывом братской нежности. — Задохнусь же… — Прости меня, — без обиняков начал он. — Это я упёк тебя сюда. — Мне здесь не так уж плохо, — честно призналась я. — Наверное, давно пора было с этим разобраться. На твоём месте я поступила бы так же. В тюрьме мне было бы хуже… Он смотрел на меня, и виноватое выражение не исчезло с его лица после этих моих оправданий. Мы сидели в холле, рядом беседовали такие же пациенты, как я, с такими же посетителями, как он. — Лили… — начал Шэннон после долгой паузы. — Лили… Я не знаю, как тебе объяснить. — Шэн, мне правда стало намного легче. — Я знаю. — Спасибо тебе. — Чёрт… — Я понимаю, тебе сложно принять то, что я сделала, но… Мне самой трудно это принять, я стараюсь об этом не думать. — Когда тебя выписывают? — На следующей неделе. Для общества я не опасна. Но они же, — я выразительно посмотрела в сторону врачебных кабинетов. — Они же не знают? Или знают? — У тебя было что-то вроде эпизода маниакально-депрессивного расстройства. Конечно, ты не опасна. О чём не знают, Лил? — обреченно спросил брат. — Я. Убила. Человека. — Ах, это… — он вынул из кармана вибрирующий телефон и протянул его мне. — На-ка, поговори со своим адвокатом. Только не переживай, а то застрянешь тут ещё… — Сейчас меня не так просто вывести из себя, дорогой, — заверила я Шэннона, поднося трубку к уху. — Так что даже не надейся… — Привет, Лил, — донеслось оттуда. — Не волнуйся. Это я… Ноги стали ватными, а апельсин в моей руке подпрыгнул, как мячик… — Роберт? Радость окатила меня, будто кипяток, пройдя кусливой волной от макушки до пяток. — Он самый. Хочу тебя увидеть… — Роберт?! — …ты слышишь? Я хочу увидеть тебя… Трепета кожистых крыльев внутри я не почувствовала. И это было чертовски хорошим знаком. *** Через неделю наступила настоящая зима. Собирая вещи, я старалась не думать о том, что моя жизнь не просто изменилась, она встала с ног на уши. Застегнув тугую новую молнию на полупустой сумке, я спустилась в вестибюль, гадая, что будет проще: вызывать такси отсюда или не пугать диспетчера и поймать машину парой кварталов ниже. Увидев, что на улице идёт снег, я решила всё-таки пройтись. Слишком много мыслей крутилось в моей голове всё это время. Слишком много всего произошло, чтобы делать вид, что всё так же, как и раньше… Подняв воротник куртки, заботливо принесённой, опять же, Шэнноном, я поёжилась и шагнула в мир, заполненный кружением белых хлопьев. Спустившись со ступеней, я забросила сумку на плечо и посмотрела вверх, часто моргая, чтобы увидеть небо. Оно было серым и косматым от туч, обещавших ещё и ещё снег. Это было так просто: идти, глядя вверх, будто ступаешь не по неуверенным лондонским сугробам, а по самому небу… Я шла бы так долго, если бы не споткнулась. Точнее, я налетела на прохожего, стушевалась, отскочила, едва не растянувшись на тротуаре. Я не могла рассмотреть сквозь белую пелену его лицо, но отчётливо слышала, что он рассмеялся. И не смогла не рассмеяться в ответ. Я почти не удивилась, когда он взял меня за руку, снова притягивая к груди, на которую я так неосторожно наткнулась. — Привет, Лил. Это был Роберт. Я близоруко уставилась в его лицо, а потом мягко накрыла его щёки своими пушистыми варежками. На его ресницы цеплялись снежинки, которые тут же таяли, придавая ему какой-то слегка заплаканный вид. Вместо того чтобы ответить на приветствие, я поцеловала его в лоб. — Расскажи, — просто сказала я. — Расскажи мне, как всё было… — Хорошо, — так же просто согласился он. — Но это не только моя тайна. Спустя час мы сидели в маленьком пабе на окраине Лондона. Он держал меня за руку, а напротив сидел мой брат, взъерошенный, но смеющийся. Мы пили грог, и парни рассказывали мне свою занятную историю. — В общем-то, это была моя идея, Лилиан. Честно признаюсь, я предлагал её Шону в своё время, но он не рискнул. Шон — хороший мужик, но он свято верил, что твои мозги встанут на место, когда ты будешь доить овец на его ферме. — Не напоминай… — отмахнулась я, скосив глаза, чтобы увидеть реакцию Роберта. Так забавно: я понятия не имела, в каких мы с ним отношениях. Теперь. — Дальше, братик, дальше… — Дальше, ага. Дальше вот он прилетел из Штатов с дикой идеей. — Иди ты, Шэн… Никакая она была не дикая! — вклинился Роб. — Дело в том, что я не то, чтобы совсем бросил сниматься. Просто… Для последней предложенной мне роли у меня было маловато жизненного опыта. Да, фрика я вполне органично изображаю. Но подлинного урода мне взять было неоткуда. — Прибедняется, как всегда, — закатил глаза Шэннон. — Короче, чтобы соответствовать великому замыслу великого режиссёра, наш Пат должен был немного потренироваться на котиках. Ну, на кошечке… — Ах ты, гад… — мне хотелось бы вознегодовать, но внутри не отозвалось решительно ничего, что я могла бы списать на уязвлённое самолюбие. — Я же просил прощения, — возмутился Шэн за нас обоих. — Прости, Лил. Я не должен был соглашаться, наверное… — пальцы Роберта скользнули вверх по моему запястью, вместо ожидаемого мной дружеского пожатия. — Да уж… Опыты на людях запрещены всеми существующими законами! — Я обернул это тебе на пользу, сестрёнка. Тебе срочно нужна была разрядка от того ужасного состояния… И мне пришлось посвятить Роберта в интересные факты из жизни нашего семейства. Да что там… Моя роль во всём этом была главной и второстепенной одновременно. — Это как? — на этот раз удивился Роберт. — Видишь, даже профессионал спрашивает, умник… — Это так… У меня тоже был один… комплекс. Но с этим всё решено, спасибо вам обоим. — А подробнее? — я протянула руку, чтобы поймать его за шарф, но он ловко увернулся, одновременно вставая из-за стола. — Тебе незачем знать. И вообще… В нашей семье — все извращенцы. Всё, мне пора! Встретимся в клубе, если что… Только его и видели. — Это что, правда? — под моим пристальным взглядом Роберт отхлебнул грог и улыбнулся. — Да. Звучит как полный бред, я знаю. — Тебе было не страшно? — За себя — нет. За тебя — частенько. — Чёрт… А я даже не знаю теперь, что это было. — Где? — тупо переспросил он, пытаясь немного разрядить обстановку. — Между нами. — Мне кажется, ты легко можешь ответить на этот вопрос. — Да? Не знаю… — Кажется, я уже это слышал. Я не чувствовала в нём той холодной стены, что была раньше. И теперь я не видела разницы между Томасом и Робертом: сейчас передо мной был кто-то третий. Скорее всего, подлинник человека, который играл со мной в жизнь так долго. И с которым я была частично знакома… — Знаешь, что самое обидное? — Рассказывай, — он облизнул губы и повернулся ко мне всем корпусом, приготовившись слушать. Я не решилась отнять у него свою руку, и прямо сейчас он увлечённо играл серебряным браслетом у меня на запястье. — Я действительно не знаю… Моё тело откликается на твои прикосновения, но я не вполне тебя узнаю. Ты же… Ты постоянно закрывался от меня, не пускал, не давал понять… Он приложил палец к моим губам, призывая к молчанию. — В мою актёрскую задачу входил один маленький пунктик: не влюбиться. — Ты справился. Надо будет посмотреть этот фильм, ради которого столько мучений. Наверняка получишь за него «Оскар», — мне не было обидно, потому что я и не ждала ничего другого. — Неа… — Не сомневайся. Ты хороший актёр, если тебе удалось довести меня до точки сборки. Он поднял брови, но ничего не ответил. А мне оставалось только спрашивать дальше. — Роб, а как тебе удалось отцепить меня и сдать санитарам? Паттинсон вздохнул. — Я этого не делал. Даже если бы захотел — не смог бы, потому как был без сознания. Это сделал Шэннон. — Что? — Кто. Шэннон. — Нет, я не о том. Почему без сознания? — Ты почти меня задушила. Тебе почти удалось сделать то, о чём мечтает множество людей в нашем мире. И что, совсем не интересно, что делал твой младший брат в комнате, где мы занимались феерическим сексом? Я почувствовала, как краснею. — Он же сказал… В нашей семье все извращенцы. Подсматривал, что же ещё. — Ну, формально да. Просто должен же был быть кто-то третий, чтобы ты не наделала глупостей. Я же был правдоподобен? — О да… Как никто. Но я плохо помню, как всё закончилось. — Шэннон говорит, что ему пришлось ударить тебя по голове. И хорошо, что я этого не видел… — Умер бы со смеху, — мрачно буркнула я. Он покачал головой. — Залепил бы ему по морде. Чисто рефлекторно. — Наверное, трудно быть джентльменом, когда девушка, сидящая на твоём члене, пытается тебя задушить. — Невероятно. Но я не люблю простых решений, — сказал он с подозрительно знакомыми интонациями. И мне впервые это просто понравилось. — К тому же, кончить мне удалось, так что умер бы я не напрасно. Заголовки, а ля «Роберт Паттинсон неудачно скопировал опыт Дэвида Кэррадайна» мне были бы обеспечены… — Дурак… — я не смогла не рассмеяться. — Ну так! На самом деле, я был уверен в том, что всё получится, как надо. — Знаешь… Передо мной не стояло никаких актёрских задач, и я тебе очень даже поверила. — Местами, я бываю убедителен. За это мне и платят мои миллионы. Моя рука по-прежнему была в его руке, и это было чертовски приятно. — Надеюсь, я помогла тебе разобраться со скрытым в тебе уродом… — Надеюсь, ты поможешь мне разбираться и дальше. — В смысле? — Я хочу спросить тебя… Я уже спрашивал как минимум два раза, но так и не получил вразумительного ответа. Ты меня любишь? Мне хотелось сообщить ему, что я как раз собиралась ответить в тот вечер, и вообще, но я внезапно поняла, что эта информация совершенно необязательна. — Да. Это проблема? — Угу. Большая проблема. Это взаимно. — Ты же сказал… — Я это же и сказал, просто ты услышала только то, что хотела услышать. Неловкая пауза, долгий взгляд и нестерпимое желание поцеловать его… — Что будем делать с этим всем? — Ммм… — он подумал пару секунд, прежде чем ответил. — Лил… Прямо сейчас — поедем ко мне. Займёмся этим вплотную. А там посмотрим. Может, обычный я надоем тебе достаточно быстро? — На твоём месте я бы на это не слишком рассчитывала, Роберт… Может быть, никто из нас и не был никогда по-настоящему сумасшедшим?