Рассвет

Тепло. Сознание мягко покачивается на волнах дымчато-светлого сна. Там нет боли, криков и огненных отблесков. Там нет удушающего дыма и отчаяния. Все закончилось. Теперь можно отдохнуть. – Томми. Знакомый голос пробивается сквозь белесый туман сна. Томас недовольно морщится и отворачивается от источника звука, желая продлить столь приятный отдых. Но кто-то настойчиво хочет его разбудить. – Томми, проснись. Чья-то рука трясет его за плечо, заставляя все же открыть заспанные глаза. Черт, сколько он спал? Скорее всего, не больше двух часов, если судить по едва начавшим рассеиваться предрассветным сумеркам, в которых он различает стоящую рядом с его гамаком фигуру. – Ньют, – Томас щурится, глядя на склонившегося над ним друга. – Что случилось? – Идем, – Ньют говорит негромко, то ли, не желая будить остальных, то ли из-за чего-то еще. Его русо-рыжие волосы тускло светятся в утреннем полумраке. Что-то такое есть в его глазах, что заставляет Томаса мигом проснуться и быстро подняться, натягивая обувь. Ньют молча кидает ему потертую куртку. В каком-то правильном, ничуть не давящем молчании, они отходят от разбитого временного лагеря и по неровной тропинке спускаются к морю. Светает. Через пару минут первые солнечные лучи вспыхнут над морем, принося новый день. День, в котором они смогут просто жить. – Скоро рассвет. – Тихий голос Ньюта ветром пронесся по морскому берегу, покрытому мелким каменистым песком. И Томас понял. Всего два слова, но казалось, что смысла в них больше, чем во всех философских книгах этого чертового мира. Скоро рассвет. Никогда они не видели, как солнце встает из-за горизонта. Никогда. В Глейде оно поднималось из-за грязно-серых стен, побуждая всех к привычной работе. Томас навсегда запомнил эти стены, стены, закрывающие собой мир, мешающие дышать. Он невольно взглянул на Ньюта, чувствуя какую-то горькую боль в груди. Ньют пробыл там гораздо дольше. Он был одним из первых, кто попал в Лабиринт. Боже… Ньют смотрел на серо-синее море, просто смотрел. Его взгляд скользил по размытой утренним туманом линии горизонта и не находил преграды. Больше никаких стен. Скоро рассвет. А после Глейда были ПОРОК и Адова пустыня. Вечный бег и смерть, настойчиво дышащая в спину. Страх. Крики. Выстрелы и взрывы, что рассекали воздух, заставляя дрожать все внутри. – Смотри, Томми. На горизонте первые лучи разбрасывают теплые блики по небесной и морской глади, мягкие светлые оттенки рассеивают холодный сумеречный туман. Ньют опускается на сероватый песок берега и смотрит. Солнце ласково касается его волос, оставляя в них искрящиеся лучи. Томас садится рядом. И не нужно слов. Они и так прекрасно понимают друг друга и знают все, что могли бы сказать. Им хорошо в этой утренней тишине, наполненной тонкой симфонией свободы. Мягким шелестом волн, что накатывают на полоску песка в метре от них, игривым шуршанием листвы высоких деревьев, что неровным кантом окружают берег, легким ветром, что перебирает волосы и окутывает свежим, прохладным воздухом, с привкусом морской соли. Свобода. Все закончилось. Теперь есть только бескрайнее море, остров и их первый рассвет на белоснежной странице новой жизни.

***

А там, чуть дальше по неровной линии берега, окруженный деревьями, стоит серый камень с высеченными на неровной поверхности именами. И каждый день, после того, как он в одиночестве встретит рассвет, Томас будет приходить к этому камню. И пальцы будут касаться шершавых неровных букв одного имени. Имени, что было высечено первым в первый день их прибытия на этот остров. Имени, в котором кроется столь многое. Имени, за которым стоит высокий парень, в волосах которого запутались солнечные лучи, парень с темными и теплыми серьезными глазами. Тот, кто всегда мог поддержать, всегда. Тот, кто так и не увидел, как солнце встает из-за горизонта… И Томас, проводя загрубевшими пальцами по холодному камню, будет грустно улыбаться. И когда ранние солнечные лучи будут очерчивать грани неровных букв, за спиной Томаса, на мгновенье, свет будет едва заметно окутывать прозрачную, эфемерную фигуру юноши, который с искренней верой и понимаем глядя на Томаса будет невесомо касаться его плеча, даря столько необходимую поддержку. И Томас, вдохнув полной грудью, и бросив прощальный взгляд на камень, будет идти обратно в лагерь, чтобы жить. Просто жить дальше. И каждый раз с его губ будут срываться одни и те же слова: – До следующего рассвета, Ньют.