Испытание

      Кэйа не понимает, чего Странница хочет на самом деле.       Он скучающе плетется за ней по мостовой, вспоминает с едва слышимым им самим зубным скрипом янтарные глаза их нового знакомого, превратившего Люмин и ее отряд — добрых три с половиной души, учитывая неунывающую, но часто бурчащую Паймон, — в деток на побегушках.       Взгляд скользит по оголенным лопаткам, цепляется за светлую кожу плеч. В своем белом платье Люмин в лучах заходящего солнца буквально сверкает: язык раз за разом хочет повернуться, вынудить его шепнуть из-за спины девушке на ушко «ослепительная», но лед — тот, что сидит в грудной клетке уже так много лет — сковал глотку крепко.       Кончики пальцев покалывает так ощутимо, что офицеру приходится потрясти кистью, чтобы прогнать навязчивое ощущение призрачного почти-что-шелка на подушечках. Люмин смотрит на него удивленно, сводит брови к переносице — «Все в порядке, сэр Кэйа?». Она представить не может, как сильно ему хочется коснуться ее светлых волос.       Барбатос ему помоги, ведь каждый новый день, проживаемый к ней ближе, чем расстояние от кабинета в Ордене до порога его, приносит мужчине все меньше контроля, все больше — тяжести под ребрами.       Кэйе кажется, что тающий в груди лед напоследок врезается в сердце. С треском, со скрипом; не знай Олбрич, что он жив, предположил бы: служба ледяного голема окончена.       Проклятый Ли Юэ; почему-то в родном Мондштадте все прогулки под ночным небом, ночевки в лагере, заигрывания и шутки ощущались не так остро, как на улицах города контрактов.       Офицер не может точно сформулировать, что делает вечернюю мостовую такой особенной: удивительно романтичное освещение, ласково разгоняющее едва наступивший сумрак, или то, как блестят глаза Странницы при взгляде на уличные украшения.       Ноэлль и Паймон вызвались отыскать еды на вечер: скорее всего, Чжун вновь проигнорирует существование моры и необходимость ее выплаты за какие-либо услуги. Они свернули проулка три назад к Сян Лин в ресторан, так что теперь от вероятности не сдержаться и сделать какую-нибудь глупость Олбрича ограждало только наличие рядом с ними Лизы.       Ох, Лиза. Эта женщина прекрасно понимает, что происходит с офицером Ордо Фавониус. Все реже он предпочитает встречаться с библиотекарем взглядами: ее зеленые глаза каждый раз смотрят пронзительно, так что льдинки в груди и глотке разрастаются до жгучего мороза.       «Я вижу тебя насквозь, сэр Кэйа, » — косит она прищуренный взор на него через плечо.       «Я знаю твою тайну, сэр Кэйа, » — уголки губ магички приподнимаются чуть заметнее, и Олбричу остается только растерянно выдохнуть и повести плечом.       Офицер проговорился ей как-то, что хочет сделать Люмин подарок — так, без особого повода, в знак дружеского сотрудничества — и не уверен, что лучше может подойти. Лиза, конечно, дала ему совет, в котором он нуждался, указав на недавно присмотренный девушкой амулетик в лавке, но с этого дня женщина не спускала с него ехидно-понимающего взгляда.       Но Кэйе так восхитительно плевать. Ведь главное — совсем не то, что о нем подумает Лиза.       Он ненавидит собственное одиночество. Терпеть его не может, как не может и представить, что следовало бы делать с ним.       С собой. С Люмин. С тем, как сильно болит в груди — там, глубоко-глубоко, под надломанной корочкой льда, до искр из глаз — при взгляде на нее и эту тихую, ласковую — тебе кажется, глупец! — улыбку.       Порой так сильно, что становится невозможно дышать.       — Это здесь, — голос Странницы вытягивает Кэйю из омута собственных мыслей. Она оборачивается на спутников, после чего выдыхает устало и переступает порог лавки.       Эффектная, облаченная в одежды оттенка предночного неба, с игриво перекинутой через плечо косой — Ин Эр, кажется, ждала их. Ее карие глаза скользят по гостям заинтересованным взглядом, задерживаются на Олбриче, но для нее его мысли остаются нечитаемыми, сколько бы она не вглядывалась в гиацинтовый глаз, свободный от повязки.       То, что говорит Люмин, удивляет офицера сильнее всего: то, как легко она не противится чужому предположению о соблазнении — в этот момент глаза хозяйки лавки вновь обращаются к мужчине, но он предпочитает оставить все дело Страннице и Лизе, поспешив принести необходимое количество воды.       — Производство масел в корне отличается от алхимии, — Кэйе не нравится, совсем не нравится, как скользяще касается женщина оголенного плеча Люмин кончиками пальцев. Он замечает, как ближе подходит Лиза, решившая не мешать созданию пахучих даров для Возвышения, как щурится на него, — возможно, замечает, как под кожей заходили жевалки.       Но ему так восхитительно плевать.       — Давай, я тебя научу. Нежно возьми пестик в одну руку и держи ступку в другой… Вот так…       Кэйа хмурится. Он понимает, что что-то не так, что Ин стоит к девушке слишком близко, что он злится на сущую ерунду, но прекратить прожигать чужую спину гневным взглядом просто не может.       «Какого… что она творит?»       — Держи пестик крепко, чтобы он не выскользнул…       «Как хорошо, что ты не умеешь читать мысли, моя дорогая Люмин. Я бы сгорел от стыда на месте пред тобой за такие помыслы.»       — Теперь начинай двигать им вверх и вниз. Очень важно соблюдать ритм…       «Обернись, Люмин. Пожалуйста, посмотри на меня, а не в эту чертову чашу.»       — Продолжай до тех пор, пока не начнет выделяться жидкость…       «Люмин, пожалуйста. Обернись. Взгляни на меня.»       — Не волнуйся, я умею это делать.       Когда слова девушки наконец доходят не только до ушей, но и разума Олбрича, он едва ли может выдохнуть. Щеки предательски горят так, словно ему залепили две знатные пощечины.       Возможно, они бы сейчас пригодились, потому что мужчине срочно нужно протрезветь: он не сразу понимает, что Люмин молча смотрит ему в глаза, растирая цветок в ступке.       Она слышала его? Неужели он проговорился? Как давно она так смотрит?       Люмин знает, с каким страшным грохотом в его ушах лед на сердце офицера трескается?       Запах цветка наконец достигает его носа. Странница улыбается.       Едва заметно, самыми уголками губ, но этого хватает, чтобы ритм в груди сбился.       Не выучись он за столько лет держать лицо до самого конца, взвыл бы от того, как резко пробежавший по коже холод превратился в жар в самом низу живота.       Кэйе кажется, что Люмин знает. И старательно над ним издевается, изводит. Привязывает к себе как бездомного щенка, наконец попавшего в нежные руки.       Или надеющегося, что попал.       Кто-то зовет его, но оторвать взгляд от светлых глаз напротив неимоверно сложно.       — Что? — говорит он, не сразу фокусируя взгляд на фигуре справа, сведя брови к переносице.       — Все в порядке, сэр Кэйа? — Лиза видит, как горят щеки Олбрича, видит, в каком он раздрае при одном взгляде на героиню Мондштадта.       Видит, как офицер Ордо Фавониус, другой герой главного города романтиков, разбивается на мелкие льдинки от тепла золотых глаз девушки, которой здесь никогда не должно было быть.       Мужчина фыркает, скользит взглядом по Люмин — та внимательно перетирает пестики, склонившись над верстаком, — и предпочитает сойти с порожков лавки парфюмерии, с преувеличенным вниманием принимаясь разглядывать какую-то витрину напротив.       Кэйа не понимает, чего Странница хочет на самом деле. Он просто позволяет потоку унести себя и старательно не цепляется за остатки благоразумия, как делал бы в любом другом случае.       Весь оставшийся день едва уловимый аромат трех видов шелковицы шлейфом тянется за Странницей по пятам, окутывая мужчину в пряную сладость, от которой начинают ныть губы и подрагивать руки.       Барбатос, помоги ему выдержать это светлоглазое испытание. В конце концов, свое сердце ей он уже готов преподнести.