Любимая добыча

Поздняя весна активно вступала в свои права. Из земли проклевывались новенькие ростки дорогих сортовых растений. Кусты и деревья в большом саду поместья наконец распустили почки, зазеленившись первыми молочно-прозрачными, сочными маленькими листочками, из-за чего в сумерках ветви казались окруженными легкой дымкой зеленоватого тумана. По вечерам и все ночи до рассвета в открытые окна вливалось прекрасное, чарующее, с нотками чего-то древнего и мистического, пение самцов соловья. Они охраняли гнезда своих самок и обозначали своим потусторонне-прекрасным пением, что эта территория уже занята. В воздухе разносились упоительные ароматы пробудившейся природы, сливающиеся в единую композицию, очень свежую и гармоничную — в запах жизни. В обеденную пору лучи солнца уже явственно грели кожу, что было столь приятно после длительного зимнего сезона, холодного, мертвого и депрессивного. Сегодня утром Беккет получил от своего подручного Мерсера приятный доклад о полученной его компанией сверхприбыли, отчего, вкупе с прекрасной погодой вокруг, на душе главы Ост-Индской Компании царил праздник. Прибыв после обеда на личной карете в свой особняк, Катлер Беккет решил для себя, что самое время в награду за успехи, да и просто потому, что он это может, побаловать себя любимой с недавних пор забавой. Лорд поднялся на второй этаж, где располагались и его личные покои. Но направился не к ним, а влево, в другую сторону коридора. Он остановился у одной из дверей, третьей от конца коридора, возле которой, как всегда, стоял на всякий случай обученный караул, охраняющий ценное живое имущество. — Открыть, — холодно приказал Беккет даже не взглянув на своих солдат. Затем с милой улыбкой, предназначавшейся вовсе не своим служащим, шагнул сквозь открытые для него двери. Воробей с отрешенным видом сидел на мягкой постели, подобрав под себя голые ноги, и уставившись в книгу, купленную для него его пленителем. Джек прекрасно умел читать и писать, и вообще был довольно образован, и чёрт знает, где он успел всему этому обучиться. «Стоит как-нибудь расспросить его» — отстраненно подумал Катлер, ощутив интерес к этой небольшой загадке. Джек старательно и сосредоточенно смотрел на открытую перед ним страницу, правда сейчас он вряд ли воспринимал смысл того, что было на ней напечатано — мысли его явно витали где-то далеко отсюда. На пирате были одеты длинная блуза до середины бедер, темно-серые бриджи, пояс из кожи с серебрянной пряжкой, довольно широкий, и немного удлиненного покрова голубой жилет с узорной золотистой вышивкой, а также сиренево-голубая бандана, привычно повязанная поверх длинных каштановых волос. Одежда, очень похожая на ту, что Джек носил, ещё будучи пиратским капитаном. Катлер специально заказал для Воробья побольше подобной одежды у своего портного — лорду просто очень нравилось, как выглядит пташка в своём пиратском одеянии. Да и самому пленнику, возможно, хоть немного легче психологически в подобной, привычной ему одежде. Личико пирата выглядело бледноватым (особенно на контрасте с тем, каким он был смуглым, когда его только-только схватили), словно бы выцветшим, с темными кругами под грустными большими глазами. Несмотря на то, что Джека не мучали физически уже давно. И обращались с ним очень даже гуманно, давая хорошую еду и обеспечивая достойный уход. Беккет почти и не злился на то, что Джек участвовал в попытке уничтожить его корабль вместе с ним — лорд слишком хорошо понимал, что пташку попросту убили бы свои же, вздумай он хотя бы попытаться воспротивиться общему решению его сородичей. Беккет нахмурился, вновь подмечая весь вид его пленника, какой-то замученный и даже слегка болезненный. Видимо, Воробей испытывал сильную тоску, находясь вдали от моря, и, к тому же, лишенный столь дорогой ему свободы. Беккет даже ощутил тревогу за него, и решил в скорейшем времени вызвать к пленнику своего личного врача, чтобы узнать, как помочь пирату и вывести его из состояния депрессии. Воробей всё ещё не замечал его, слишком глубоко погруженный в свои мысли, бывшие тайными для лорда, и не воспринимавший ничего вокруг себя. Катлер слегка вздохнул, неотрывно глядя на него, прежде чем заговорить. — Привет, пташка, — доброжелательным голосом нарушил Катлер царившую в комнате чистую тишину. — Поздравь меня, я только час назад узнал, что получил огромную прибыль от своих предприятий! Хочешь какой-нибудь подарочек в честь этого? Джек слабо дернулся и тихо охнул от звуков голоса лорда, резко выходя из состояния глубокой задумчивости. Поднял на него вопросительный и растерянный взгляд, сначала на мгновение даже не узнав Катлера. Затем всё же ответил, чуть-чуть успокоившись: — О, это ты... Здравствуй. Что ты там мне говорил? Извини, я отчего-то даже не заметил, как ты вошёл... Беккет терпеливо повторил, несколько изменив формулировку: — Я говорил о том, что мой бизнес процветает, и я хотел бы подарить тебе что-нибудь, Джеки. Я постараюсь найти всё, что тебе захочется, надо же радовать и тебя тоже. Вижу, у тебя, птичка, неспокойно на душе, и я надеюсь, что это тебя хоть немного развеселит. — Ой... — удивленно отозвался Воробушек. Затем зло прищурился, разом став похожим на оскорбленную домашнюю кошку. — «Подари» мне ещё одно клеймо, или новые побои ремнем — наверное, тогда я буду чувствовать сильную боль, и мне будет уже не до хандры! Сказав это, пташка тут же ощутил холодящий всё тело сильный страх, заставляющий поникнуть и опустить взгляд в пол. Как бы Воробушек не храбрился, на самом деле, по сути, он отлично знал то, насколько боится этого человека. И его холодной, спокойной жестокости. Страх того, что своими дерзкими словами и неумением вести себя, как того требовали подобные жизненные обстоятельства, послушно, он разозлит своего пленителя, и у того в самом деле возникнет желание вновь причинить ему боль, не слишком сильную, но очень позорную. Беккету явно очень нравилось смотреть на это — на страдания пирата — что Джек давно уже заметил. Катлер приблизился вплотную к пленнику. В некоторой задумчивости поднял ухоженную руку на уровень его побледневшего личика, как бы раздумывая: дать сильную пощечину или же приласкать? В итоге Беккет просто принялся бесцеремонно гладить Воробья по мягкой щеке. Пират даже не попытался оттолкнуть его руку, только тяжко вздохнул. — Да брось, Воробей, я ведь уже извинялся за те случаи в начале нашего проживания под одной крышей! Мне правда жаль! — шутливо отозвался на его досаду англичанин, не переставая нежно гладить пирата по щеке. — Сам знаю, я тогда слишком увлекся физическими наказаниями, наконец дорвавшись до тебя. Но смею сказать в своё оправдание — если бы ты смог увидеть себя со стороны в те моменты — ты бы, быть может, понял мою страсть. Джек, ты такой красивый и невероятно миленький, когда мучаешься и плачешь... Нечеловечески красивый. Воробья передернуло от жути и отвращения, но он ничего не ответил. Только поднял взгляд на пленителя, безмолвно, одними глазами интересуясь, зачем тот пожаловал. — Не бойся, больше я не буду тебя избивать, — «успокоил» лорд. — Ты ведь и без того ведешь себя хорошо, и не злишь меня... Кстати, хочу спросить, покуда вспомнил — как тебе книга? Говорят, это весьма талантливый современный автор. — Зачем ты тут? — спросил, наконец, Джек, не думая отвечать на вопрос о книге. — Чего ты хочешь? Беккет прошёл к окну, окаймленному полупрозрачными сиреневыми занавесками, и забранному снаружи прочными металлическими решетками. Взглянул сквозь них на свой огромный, ухоженный заботами работников сад, частично видимый отсюда. — Ты выглядишь таким бледным, Воробушек. Наверно, это сошёл твой загар, ты ведь почти всё время в помещении... Если же дело не только в этом, и у тебя какое-либо недомогание — скажи мне. В любом случае, завтра прибудет врач, и осмотрит тебя. Мы ведь с тобой совсем не хотим, чтобы ты заболел и умер, оставив меня без моего живого трофея, верно? Это было бы очень печально, и даже, я бы сказал, трагично, согласись? — нежно спрашивал лорд, по-прежнему глядя на сад своего поместья, и абсолютно не опасаясь стоять спиной к пирату — он знал, до чего пташка безопасный и добрый... даже с такими довольно жестокими людьми, как Беккет. — В любом случае — тебе не помешает почаще гулять на свежем воздухе и теплом весеннем солнце. К тому же, погода нынче дивная. Воробей смотрел на него так, словно подозревал какой-то подвох в словах своего «заклятого друга». Но тем не менее, перспектива оказаться на открытом пространстве, на свежем воздухе, конечно, обрадовала его. Англичанин обернулся, почувствовав на своей спине этот настороженный взгляд. — Да не смотри ты так. Мы с тобой просто погуляем, нам обоим это будет весьма полезно. Так что — одевайся. Джек показушно вздохнул, но отложил книгу в дорогом тёмно-синем кожаном переплете в сторону, послушно поднялся с кровати, надел на себя свою (также купленную Беккетом, как и всё в этой комнате) удобную и красивую обувь на совсем небольшом каблучке, накинул камзол (пират действительно неважно себя чувствовал, и опасался замерзнуть там, снаружи), и вышел вместе с пленителем, пересекая коридор и широкую центральную лестницу здания. На каменной лестнице из белого мрамора с белыми же перилами, прочными, но одновременно оставляющими впечатление лёгкости и изящности, спускающейся непосредственно в сад, Воробей ненадолго замер. С удовольствием вдыхая свежие, внушающие лживые надежды на лучшее, потрясающие запахи новой весны. У пирата даже голова закружилась от восторга с примесью слабости. Он прикрыл глаза, подставляя личико под лёгкие, ласковые дуновения ветра, и под теплый солнечный свет. Этот ветер плавно и красиво перебирал его длинные каштановые волосы. Беккет даже залюбовался невольно, зачарованно глядя на это. — Катлер... Тут так хорошо, тут всё дышит жизнью и надеждой. Спасибо, — выдохнул пират, не успев обдумать, стоит ли это говорить, и благодарно посмотрел на «господина». — Пустяки, — усмехнулся лорд. — Но я рад, что тебе нравится. Теперь ты сможешь гулять тут гораздо чаще, обещаю. Их не сопровождали солдаты или личная охрана по приказу самого Беккета. Англичанин сделал это специально, желая немного подразнить Джека иллюзией свободы. Катлеру нравилось специально дарить пирату призрачные, фальшивые шансы сбежать только для того, чтобы затем тут же снова поймать его, не позволив отдалиться от поместья даже на треть мили. Совсем как кошка, которая отпускает измученную мышь из своих когтей, даёт немного отбежать, и снова подтаскивает к себе легким, игривым движением мягкой лапки со втянутыми когтями. Эти «кошки-мышки» очень забавляли лорда, и очень нравились ему, ему было приятно смотреть, как Воробушек снова тщетно пытается вырваться из сильных рук его солдат, напрасно надеясь сбежать, уже успев почувствовать вкус свободы и настроиться на неё, да и, очевидно, просто впадая в панику от их прикосновений («Неужели ты всерьез считаешь, что я позволил бы им хотя бы просто тронуть тебя с похотью, не то что изнасиловать?» — удивлялся про себя Катлер); чтобы затем снова быть затащенным в свою комфортабельную дорогую клетку под довольный, веселый смех Катлера Беккета. Пока они медленно прогуливались по длинным дорожкам, усыпанным белым ракушечником, мимо не расцветших ещё кустов сортовых роз, сочных луковиц гиацинтов, уже увенчанных острыми и плотными на вид, длинными листьями и густыми пучками маленьких аккуратных цветов, прочих дорогих цветов, названий большинства из которых Воробушек не знал или не помнил, но желал бы узнать, густых кустов букса, и ухоженных деревьев, Катлер рассказывал пирату о делах своей компании, о свежих сплетнях Лондона, даже о тайных интригах и вражде некоторых известных людей из мира знати. Воробей не отвечал и не комментировал, послушно шагая рядом, и просто наслаждаясь нахождением вне стен своей персональной дорогой «тюрьмы». Тогда принялся Беккет допытываться у пленника, что тот съел на завтрак, и о сюжете недавно подаренной ему книги — и тут уж Воробью приходилось отвечать. Свежий воздух заставлял его голову кружиться от поступления кислорода, почти опьянял. Из состояния легкой задумчивости, в которую он успел погрузиться, Джека выдернуло произнесенное Беккетом знакомое имя из прошлого, заставившее его дёрнуться всем телом, словно от удара током: — Знаешь, Джек, мои агенты, наконец, смогли выследить вашего так называемого «Короля пиратов» — Элизабет Суонн. Кстати, это ведь ты помог ей стать Королем? Видишь, я знаю о тебе и это, и много чего ещё... Например, как тебя хотели приготовить и сожрать в плену в одном диком племени, — тут Катлер лукаво улыбнулся, прежде чем продолжить. Его голубые глаза даже сверкнули от удовольствия и лукавого коварства. — Жареная на вертеле тушка Джека Воробья, звучит очень вкусно, я бы попробовал... Личико Воробья судорожно нервно дернулось, он поперхнулся даже от возмущения, а щеки покрыл заметный румянец стыда. Он даже споткнулся на ровном месте, едва не упав на мощеную плоскими, хорошо подогнанными друг к другу, камнями дорожку. Беккет придержал его от падения, поймав за локоть и притянув к себе: — Шучу, шучу, не стоит так сильно пугаться. Я ведь цивилизованный джентльмен, а не какой-то тёмный дикарь! Хотя, следует признать, идея довольно соблазнительная... С этими словами лорд бесцеремонно и унизительно потискал свою «живую игрушку», с очевидным удовольствием прижав к себе. Воробей испуганно задергался, пытаясь отстраниться, пытаясь оттолкнуть Катлера ладошками. Воскликнул: — Не трогай так, пожалуйста! Не смей! Ты забрал у меня свободу, нормальную жизнь, и даже право видеться с родными, оставь же хотя бы личную неприкосновенность. Я ведь всё ещё живой человек, и имею остатки гордости и чувств. — Какие интеллигентные речи! — деланно фыркнул Беккет, тем не менее сжалившись и выпуская пташку из рук. Воробей отпрянул на три шага в сторону, нервно передёрнувшись, как от прикосновения чего-то мерзкого, заставив Беккета довольно рассмеяться. — Ладно, иди сюда, — велел англичанин, успокоившись. — Возьми меня под руку, погуляем, как джентельмен со своей леди... Можешь представить, что я твой муж. Джек послушно прицепился к нему, обняв его за сгиб левой руки, и зашагав вровень с ним. Едва ли не беззвучно прошептав, однако: — Много чести. — Так вот, возвращаясь к сказанному, — продолжил Беккет. — Элизабет Суонн, ныне Тернер, скоро будет у меня в руках, и я уж постараюсь выбить из неё пытками все нужные мне сведения о всей вашей шайке-лейке. Может, я даже позволю вам с ней увидеться, перед тем, как отправлю её работать на плантации. Воробей поднял руку и резко прикрыл рот ладошкой, гася грозящий сорваться с уст невольный вскрик ужаса. Джек ощутимо покачнулся, успев подумать, что даже упадёт сейчас. Пальцы другой его ладони, лежащей на сгибе локтя Катлера, как бы сами по себе неосознанно сжались, судорожно вцепившись в ткань дорогого камзола и довольно крепко сжимая руку мужчины под этим камзолом. Так, словно бывший пиратский капитан надеялся найти поддержку и опору в лице своего же мучителя. Воробей отстранённо ощутил, как свободная рука Беккета с силой приобняла его, помогая устоять на ногах, а такой привычный голос пленителя произнес что-то насмешливо-ласковое, почти успокаивающее. Элизабет, которую он любил, как друга, и с которой почти сроднился, с которой столько пережил, была в страшной опасности. А Джек не мог помочь не только ей, но даже и самому себе! На глазах Джека возникла словно сама по себе мутноватая пелена горестных слез, и он вынужден был с полминуты не моргать, не желая, чтобы эти слёзы пролились из глаз и стали заметны врагу. Воробей всеми силами старался заставить их исчезнуть. Беккет, впрочем, всё равно прекрасно видел состояние своего пленника, так как искоса наблюдал за ним. Лорд даже пожалел, что рассказал Джеку о своих фальшивых планах на Элизабет — знал же, как это наверняка расстроит такого доброго — слишком доброго — пирата, но слишком желал вывести его на эмоциональный контакт, да вдобавок чувствовал раздражение и ревность всякий раз, когда вспоминал о странной привязанности Джека к этой девушке, и о его явных переживаниях за неё. Беккет знал, конечно, что это не любовь в классическом понимании этого слова - омега попросту не может влюбиться в женщину, лишь в мужчину - а всего-навсего эта необычайная доброта и сострадательность его милого пирата, которые порой даже злили лорда... А теперь Беккет так и не смог придумать, как помочь ему успокоиться, как признаться в том, что охота за миссис Тернер - полнейшая ложь, придуманная только что из желания взглянуть на реакцию Воробушка. Они дошли до скамьи с узорной кованой черной спинкой, стоящей рядом с кустами букса с одной стороны, и с ещё не распустившимися кустиками белых роз с другой стороны дорожки. Беккет произнес, будто только что вспомнив что-то важное: — Боже, я совсем забыл! Мне нужно было написать письмо одному из своих компаньонов по бизнесу, и как можно скорей. Если я отправлю это письмо через своего посыльного сегодня, то послезавтра с утра оно уже будет у получателя! Ты подождешь меня тут, пташка? — Катлер аккуратно но сильно надавил на плечи пирата, заставляя его усесться на прогретую солнцем поверхность скамьи. — Я буквально на двадцать минут. Прошу меня простить. С этими словами Беккет, глянув напоследок на личико Воробья, словно стараясь считать по нему его мысли, развернулся и уверенно двинулся к особняку, ни разу больше не оглянувшись. ***** Джек провожал «заклятого друга» напряженным, подозрительным взглядом, одновременно судорожно просчитывая что-то в уме. Прямая спина в тёмно-синем камзоле и белый парик Катлера скрылись из виду за поворотом прогулочной дорожки спустя минуту, и пташка ощутил, что его потряхивает от нервов. В саду вокруг не было видно ни одного человека, и только птичьи голоса мелодично перекликались в кустах, празднуя весну, да уютно жужжали в траве проснувшиеся после зимы толстенькие шмели. Головокружительно-свежо и приятно-волнующе пахло влажной почвой, корой деревьев, лопнувшими почками, и первой крохотной листвой. Ни одного человека, никого, кто мог бы помешать ему. Элизабет и другим пиратам столь нужна его помощь! Первый момент Джек почти поддался столь сильному душевному порыву, невыносимо играющему на нервах — порыву прямо сейчас и как можно быстрее бежать, пока есть возможность, и попытаться добраться до своих, несмотря на все возможные трудности и опасности. Пират был столь измучен морально и душевно от нахождения в плену и всех психологических унижений, что это сложно было передать любыми словами. Джек собрался с мыслями, резко, нервно и решительно вскочил на ноги, ощущая рухнувший куда-то в нижнюю часть живота противный комок холода. Быстрым, беззвучным легким шагом прошёл шагов двадцать в сторону, противоположную огромному белому зданию поместья. Но уже спустя эти двадцать шагов решимость пирата дала сильную трещину, одновременно с резко накатившим страхом. Воробушек ясно вспомнил четыре предыдущие попытки бежать отсюда, когда в итоге его каждый раз унизительно хватали, как живую дичь, и приволакивали обратно к Беккету. Который вдобавок к психологическим мучениям с удовольствием подвергал жертву позорной и болезненной порке ремнем, делая это с привязанным к кровати Воробьем собственноручно, в отместку за тщетную попытку избавиться от его общества путём освобождения из плена. Воробей разозлился на себя за то, что был таким тупым, и так долго не мог понять довольно очевидный факт. Только сейчас он заметил связь между «удобными» для побега случаями, и следующими вскоре за ними поимками. Пират, наконец, осознал, что Катлер Беккет специально играет с ним, изначально предвидя его такие тщетные и жалкие попытки сбежать. И не давая ему ни одного настоящего шанса. Пират замер, как от сильного, болезненного удара в живот, покачнувшись и сжав руки в кулачки. Всё бесполезно, его ни за что не выпустят отсюда, теперь это стало ясно до конца. Воробей развернулся, понуро, устало — словно разом растеряв все силы и волю к борьбе — добрел до той самой скамейки напротив кустов, и плюхнулся на неё, запрокинув хорошенькое, хотя и чересчур бледноватое лицо вверх, под нежно согревающий свет солнца. Пытаясь унять всё ещё судорожно бьющееся в приступе паники сердце. - Беккет, ты был прав, абсолютно прав - у меня никогда больше не получится от тебя сбежать, - тихо пробормотал Джек, прикладывая правую ладошку к области сердца, точно пытаясь помочь ему скорее успокоиться, пальцами же левой руки крепко сжимая тёплый край скамьи. Спустя обещанных двадцать минут, так и не дождавшись вестей от своих солдат, караулящих по всему периметру границы сада, Катлер устал ждать и, признаться, даже волнуясь, медленно приблизился к тому месту, где оставлял Джека. Через неплотную пока что завесу листвы куста букса лорд разглядел, что Воробей до сих пор, как ни странно, сидит там, где ему велели, даже не попытавшись сбежать. Это удивило Катлера, и очень сильно. С одной стороны, Беккету было слегка обидно от того, что бесплатного и одного из любимых развлечений дождаться так и не удалось... С другой же — ему было весьма и весьма приятно от того, что его Воробей стал таким послушным и «домашним», и уже не пытается сбежать у него из рук. Беккет в пару шагов вышел из-за куста. Мягкая почва скрадывала звук его шагов, так что лорд деликатно кашлянул, чтобы не напугать пташку; давая ей таким образом знать о своём присутствии. Воробей вздрогнул, плечи его заметно напряглись, но он не повернулся. Беккет присел рядом с ним, взглянув на его лицо. Джек сидел прикрыв глаза, подставив лицо горячему уже солнцу, невозмутимо греясь и наслаждаясь свежим воздухом. Он сумел спрятать свои переживания поглубже внутрь, чтобы не давать врагу поводов для лишнего злорадства. — Гляжу, тебе здесь нравится, — заметил англичанин, улыбнувшись. — О да, знаешь ли! Приятно побыть на свежем воздухе после почти восьми месяцев взаперти! — ответил Воробушек, и в голосе его всё же прорезались нотки раздражения и обиды, несмотря на попытки скрыть свои эмоции. Он, наконец, открыл глаза и взглянул на врага. — Дыши, дыши поглубже, тебе и вправду полезно, — кивнул Катлер. Далее они сидели молча, каждый думая о своём, и просто наслаждаясь погодой — Беккет не нарушал молчания, интуитивно чувствуя, что сейчас пирата следует оставить в покое. Так, незаметно и довольно приятно, пролетело полчаса. Затем, наконец, Беккет кивнул своим мыслям, и, взяв руку несопротивляющегося Джека в свои ладони и принявшись мягко массировать её, согревая прохладные пальцы, спросил: — Ну как, ты уже насиделся тут? Воробей, отведя взгляд в сторону и незаметно вздохнув от странного трепета, молча кивнул. Потом попросил: — Я бы хотел ещё немного пройтись по этому саду — тут, оказывается, так хорошо весной... Можно? — Конечно, можно. Прогуляемся, и потом отправимся домой, мой повар уже приготовил нам отличный сливовый пудинг, который ты любишь, и прочие блюда — ты, верно, нагулял аппетит, милый мой. Беккет не удержался и погладил длинные и довольно мягкие волосы пирата, выражая этим жестом довольство его послушанием. Воробушек издал звук согласия, дернув уголком рта в подобии нервной, тусклой улыбки, и, вновь взявшись с лордом под руку, двинулся вперёд вместе со своим «тюремщиком», на этот раз по другой дорожке — она вела к живописному пруду. В тот день Катлер был более чем доволен - он сумел заставить своего пленника хорошенько поесть, полушутливо-полусерьёзно пригрозив, что не даст ему пудинг, если Воробей не поест сначала салат и жареное мясо. Джек согласился - кажется, у него и без того появился аппетит, и отлично приготовленные мясные блюда были пташке лишь в удовольствие... У Беккета даже немного полегчало на душе, когда он наблюдал за Воробьем, с аппетитом управляющимся с едой - пират, как это у них часто случалось, сидел за большим обеденным столом рядом со своим пленителем, словно своеобразное подобие его жены. Катлер был настолько доволен их приятной прогулкой и довольно мирным общением, что старался быть со своей птахой особенно любезным и галантным, с удивлением замечая ответную реакцию пленника - Джек словно бы как то неуловимо изменился в общении с ним, и вновь смотрел с затаённой симпатией и чем-то очень нежным и светлым в глубине своих больших и выразительных глаз. Этот взгляд, открытый, мягкий, приятный, и совсем лишённый несчастной загнанности и попыток сопротивляться, отчётливо напомнил лорду Беккету о том прекрасном дне, когда двое из его агентов, наконец и столь внезапно, доставили к нему этот миловидный "подарок" - Джека Воробья, встречи с которым Катлер ждал уже долго, которого тайно желал заполучить, и которого он собирался держать в неволе в собственном доме. "Я сделаю из тебя своего личного пирата, домашнего и ручного, и больше ты не сможешь никуда исчезнуть!" - так думал Беккет, когда с приятным волнением и несколько жадным нетерпением ожидал того дня, когда сможет вновь посмотреть в милое личико Джека Воробья и прочитать в его глазах все мысли пирата по поводу их новой встречи. Когда же долгожданный день, наконец, настал, и лорд смог, наконец, увидеть свою птаху перед собой, в своём кабинете, реальную и живую, Джек сумел по-настоящему его поразить. Катлер ожидал обиды, ненависти, попыток гордо сопротивляться, привычных насмешек, за которыми бедный пират привык прятать страх. "О, какая дивная встреча! Ну привет, мой милый Воробушек" - издевательски-нежно сказал тогда Беккет, внимательно и очень довольно рассматривая своего пирата, которого крепко удерживал одной рукой поперёк талии один из тех двух агентов, которые его и похитили. Запястья Джека были связаны, но сам он абсолютно цел и невредим, чистый, можно сказать, ухоженный, и наряженный в довольно дорогую новую одежду по фигурке (одежду, купленную его же похитителями - Катлер платил им достаточно, чтобы сполна покрыть все возникшие расходы). Разве что мордашка очень утомленная, подавленная, и трогательно-несчастная. Беккет знал, что с его добычей обращались хорошо, и заботились о её здоровье - это был важнейший пункт его приказа, схватить и похитить пиратского барона, ни в коем случае не дав ему снова сбежать, но не принять ему при этом ни малейшего вреда. К счастью, Воробушек крайне плохо умел себя защищать в подобных ситуациях, и выполнить волю Беккета было совсем не сложно. Катлер понимал, что это крайне нечестно - посылать за своим желанным пиратом своих наёмников, умелых убийц и похитителей - и даже жалел свою жертву, но слишком сильно хотел он заполучить Воробья, свою тайную заветную мечту, заполучить и больше никуда и никогда не отпускать... Пират, до этого момента подавленно смотревший куда-то в пол перед собой, и не делающий ни малейших попыток вырваться из рук похитителя, высокого черноволосого мужчины - конечно, он давно понял на собственном печальном опыте, что он беспомощен перед этими мужчинами, и все его жалкие попытки освободиться абсолютно тщетны, и сдался - вдруг удивлённо дёрнулся и медленно и шокированно поднял взгляд на лорда Беккета. Они встретились глазами, и измученное долгой дорогой красивое личико Воробья удивительным образом переменилось - словно бы засияло изнутри нежным и чистым светом, в глазах зажглась робкая радость, а аккуратные губы сложились в мягкую и осторожную улыбку. "Это ты? Это... действительно ты?" - тихо и неуверенно спросил пленник, слегка подавшись вперёд в каком-то почти инстинктивном порыве, и всматриваясь в лицо удивлённого Катлера так, словно увидел перед собой оживший призрак. - "Ты... настоящий? Катлер, я думал, они убили тебя!". Мужчине показалось, что пират очень близок к тому, чтобы расплакаться - и это не было связано с тем, что он крайне опечален тем, что его похитили. Беккет скрыл удивление и почти что растерянность за насмешливой наглой улыбкой и уверенным и довольным взглядом, шагнул к пленнику, и позволил себе, наконец, протянуть руку и мягко коснуться его беззащитного лица - сначала края левой скулы, затем щеки. С лёгкой издёвкой ответил: "Да, я тоже рад тебя видеть... Мне жаль разочаровывать тебя, пиратик, но тогда у вас действительно не вышло меня убить, и я более чем реален. Прекрасно выглядишь, кстати, новый наряд тебе очень к лицу...". Воробушек медленно и глубоко вздохнул, прикрыв ненадолго накрашенные чёрной сурьмой веки, и покорно замер, позволяя Беккету беспрепятственно трогать и гладить свою мордашку, и выглядел так, словно давно мечтал о подобных прикосновениях от этого мужчины. Казалось, обнаружение того обстоятельства, что лорд Беккет не погиб тогда, и совершенно в порядке, непостижимым образом принесло Воробушку столь сильное облегчение и успокоение, что пират полностью забыл ненадолго о том, что его похитили, что сделали пленником. "Чудесно. Я давно хотел завести себе персонального домашнего пирата..." - грубовато пошутил тогда Катлер, всё ещё держа ладонь на тёплой щеке Джека. - "Ты всё равно ни на что больше не пригоден, зато будешь прекрасным живым украшением моего дома и очень приятной и милой компанией для меня самого. Кстати, хочешь чая и чего-нибудь вкусного? Выглядишь довольно утомленным, Джек...". Тогда бедный пират точно бы очнулся от глубокого расслабляющего гипноза, посмотрел на него совсем осознанно и очень ранимо, и сдержанно ответил, слегка поджав слабо дрогнувшее губы и прижав связанные руки к груди, как бы защищаясь ими: "Да как ты можешь так говорить со мной, дорогуша? Ты не находишь достаточно подлым так обращаться с тем, кого похитили по твоей воле твои цепные волки? Ты не можешь, ты должен меня отпустить, меня ведь будет искать моя семья...". Катлер улыбнулся одновременно зло и немного сочувствующе, медленно покачал головой в отрицательном жесте, и властно проговорил: "Ты никогда от меня не сбежишь, милый пират. Ты будешь жить со мной, в этом поместье. И тебе придётся навсегда забыть о своих родственниках... и о своём мужчине. Запомни это, Джек." "Гектор!" - испуганно ахнул пленник, покачнувшись от явного головокружения. - "Нет, нет, пожалуйста, не трогайте его!". "Всё зависит лишь от тебя, мой Воробушек, лишь от тебя. Будешь послушным, и он сможет получить каперскую грамоту, а твои родственники будут в безопасности. Я могу это гарантировать. А сейчас от тебя требуется лишь одно - принять горячую ванну, пообедать вместе со мной, выпить кое-что, что не даст тебе шанса не заснуть, и отправиться в постельку. Я ведь совсем не желаю, чтобы мой пленник внезапно помер от слабости и какого-либо недуга, вызванного этой слабостью. Накрепко уясни для себя вот что, Воробей - теперь я больше никогда не дам тебе ни единого шанса сбежать. Лучше даже не пытайся!" - жёстко закончил Катлер, и удовлетворённо отметил про себя, что трогательно-растерянное и нежное выражение мордашки пиратского барона стремительно сменилось более приемлемой для этой ситуации ненавистью и обидой, а взгляд Воробушка медленно опустился вниз, точно пират не желал больше смотреть на лорда.

***

Беккет задумчиво улыбнулся, выныривая из воспоминаний, подложил Джеку ещё пару ломтиков лимонного мармелада, и приказал слуге налить им обоим нового чая. Лорд часто ловил себя на страной мысли - его пленник тоже к нему неравнодушен. Это ощущение не подкреплялось реальными фактами, но было стойким и реальным. Поведение Джека в такие моменты было совершенно туманным, пират никогда не проявлял этого в открытую и не говорил об этом, и лишь в его нежном тёмном взгляде, в выражении мордашки и во всём вынужденном общении с пленителем словно бы проглядывало едва заметно нечто большее, чем Джек мог позволить себе показать. Лорду частно казалось, что ему самому лишь мерещится то, чего он так жаждет, и чего по всей логике никак не может случиться - ответная симпатия и привязанность от его пташки. Весь оставшийся день их общение сохраняло такое мирное согласие, а Воробей был таким послушным и приятным, что Катлеру было бы совестно мучить пташку даже лёгкими насмешками. Мужчина даже заставил себя признаться в своём жестоком обмане, когда он запугивал пленника той мнимой опасностью, в которой пребывала Элизабет Тёрнер - и ничуть не пожалел об этом признании, когда заметил по личику Воробья, насколько это его утешило. Джек внимательно слушал его ласковые речи, с удовольствием сидел рядом, согласился почитать вслух, устроившись вместе с Катлером на его диване, и даже уютно прижался при этом щекой к плечу мужчины, склонив к нему мордашку. Беккет радовался ровно до тех пор, пока не заглянул к пленнику уже глубоким вечером, чтобы собственноручно принести ему горячий зелёный чай с жасмином. Джек выглядел ослабленным и несчастным, забравшись на постель целиком, и обнимая свои подтянутые к груди коленки, и это было очень заметно даже в тусклом свете свечей. Беккет успел подумать даже, что его пират умудрился сильно простудиться за время их прогулки по саду. Беккет разглядывал с самым настоящим волнением - вид Воробушка живо напомнил ему о том страшном времени, когда лорд с огромным трудом вылечил своего пленника от тяжёлой и жестокой лихорадки, когда был близок к тому, чтобы потерять свою жертву раз и навсегда. Джек сидел на своей кровати в какой-то сжатой, скованной позе, и выглядел так, точно его что-то мучило. При появлении в комнате лорда же Воробей резко протянул руку и быстро подтащил к себе одеяло, расправляя его, прижимая к груди, словно какое-то подобие щита. Джек старался не смотреть на Катлера, его губы нервно сжались, на лице размазанным клюквенным соком пылал румянец, а большие тёмные глаза взволнованно мерцали. — Что с тобой? — последовал закономерный вопрос Катлера, шагнувшего ещё ближе к постели пирата. Джек растерянно посмотрел ему в глаза, как бы не зная, что ответить. В его выразительных карих глазах можно было прочитать страх и мольбу... похожую на мольбу о помощи. Беккет нахмурился, присаживаясь на постель, протянув руку и коснувшись запястья пирата. Оно было совершенно явно ненормально-горячим и слегка влажным. — Воробей? — с просвечивающим сквозь недовольство волнением позвал его Катлер. Воробушек резко вздохнул, как бы вырываясь из раздумий, и торопливо ответил, натягивая на лицо извиняющуюся улыбочку: — А, Беккет, извини, я просто задумался немного. Всё в порядке, в полном порядке, не о чём и говорить... Ты не мог бы уйти? Видишь ли, мне нужно отдохнуть в одиночестве, только и всего... Лорд продолжал пристально разглядывать его, но догадался не тогда, когда разглядел румянец и ощутил жар его тушки, и не тогда, когда прочитал в глазах пирата испуганную мольбу — просьбу сейчас же уйти из его комнаты, и не тогда, когда Джек с волнением и испугом, который пытался спрятать поглубже, уверял, что с ним всё хорошо, и волноваться не нужно. Всё встало на свои места, когда Катлер ощутил, наконец, такой сладкий естественный запах Воробья, совершенно явно усилившийся и ставший словно ещё приятней и изысканней. Тогда Катлер, с нескрываемым удовольствием (и, признаться, облегчением — у Джека не лихорадка, не простуда, и вообще не болезнь) медленно вдохнув этот запах поглубже, спокойно улыбнулся. Катлер Беккет, конечно, знал о том, что его пленник является омегой, но почти совсем забыл, какие трудности могут возникнуть в связи с этим обстоятельством. Лорд счёл нужным озвучить свои мысли, дать понять, что он знает: — Ах, вот оно что... Надо было сразу сказать мне — а то мне уже пришло в голову черт пойми что. Сказал бы сразу, что у тебя просто... охота. Я думал, ты меня уже не стесняешься, милый пират... Беккет нарочно назвал состояние Джека этим синонимом - "охота" - не желая смущать его ещё больше словом «течка» — он знал, как пират смущается своей физиологической особенности. Воробушек всё же нервно дернулся, посмотрев на лорда почти возмущенно: — Откуда ты вообще... — Знаю? — невозмутимо закончил за него Катлер, — О, сейчас расскажу. Когда мы с тобой были совсем молоденькими, и ты работал на меня (помнишь то дивное время?), одной осенью случилось так, что ты сильно болел, и был в полузабытье. Я тогда лечил тебя в своём старом поместье, в котором жил тогда сам, и врач из столицы, приехавший по моему приказу, осматривал тебя, пребывающего в беспамятстве... Для меня было интересным сюрпризом, когда этот джентельмен сообщил мне, что ты настоящая омега! Но теперь я давно привык к этому знанию, да. Правда, мне всегда было слегка обидно от того что ты, пташка, так и не счел нужным сам рассказать мне. Неужели ты мне не доверял? Настороженно наблюдающий за ним пленник насмешливо заметил: — Не доверял, и, как выяснилось позже, очень даже небезосновательно! Забыл, как приказал своим пытать меня? Лицо Беккета на секунду приняло почти сожалеющее выражение: — Давай не будем об этом, хорошо? Всё ведь уже позади. Сейчас меня волнует другая мысль — для твоего здоровья будет очень вредно, если ты не займешься сексом, так? Воробей ещё сильнее зарделся от смущения, когда с ним заговорили подобным образом. Мало того, что его держали тут, как живую игрушку для лорда, так теперь тот претендует на то, чтобы распоряжаться телом Воробья ещё и таким образом! Только сексуального насилия ему и не хватало для полного счастья! — Кхм, Катлер, как ты, вероятно, знаешь от того врача — мне нужен альфа, а где ты его возьмешь? — Воробей с невинно-лукавым видом улыбнулся, дескать, ничего тут не поделаешь. Беккет ласково оскалился в ответ: — А с чего ты вообще взял, что я позволил бы прикасаться к тебе кому-то постороннему? Ты мой, думаю, в этом у тебя уже нет никаких сомнений. Хоть я и не альфа, а обычный английский джентельмен, но вполне могу сам тебя трахнуть! Джек зашипел от удивленного возмущения, когда лорд Беккет схватил его за запястье и рывком стащил с постели. — Не надо, Катлер, я не смогу! Куда ты меня тащишь? Ты ведь это не серьезно? — Не надо так волноваться. Тащу к себе в покои всего-лишь... Сделаю всё, как там у вас положено по природе. И вообще, Джек, чего тебе стесняться — я ведь уже не раз видел тебя голым, и даже мыл в сауне своими руками! — Это другое, — капризно-обиженно протестовал пират, которого быстро затащили в спальню лорда. — Ты ведь и так держишь меня тут уже несколько месяцев, и обращаешься, как со своей вещью! Ты унижал меня, как только можно, так не надо делать со мной хотя бы ЭТО! Правда, Беккет, я ведь даже не злил тебя на этой неделе! — Не злил, верно. И я это с тобой не со зла, — успокаивающе шептал лорд, с упоением дыша таким притягательным ароматом Воробья, принимаясь неторопливо раздевать его. — Считай, с моей стороны это проявление заботы о своём трофее. Подтащив извивающегося всё слабее, уже как бы нехотя, Воробья к своей широкой постели, Катлер аккуратно, но неуклонно уложил его спиной на простынь, устраивая Воробья в середине этой постели. Джек сжал бедра, пытаясь спрятать себя, щеки его горели от стыда. — Не смотри на меня, не надо! — вскрикнул пленный пират с откровенной мольбой. — Мне же стыдно! Катлер даже почувствовал умиление от этой стыдливой реакции своей жертвы. Улыбнулся, заметил как можно более мягким тоном: — Да успокойся ты, Воробей. Тебе уже нечего стыдиться. Чего я там не видел... Но Джеку было стыдно — не только от того, что с него содрали всю одежду, вновь оставляя даже без этого жалкого подобия защиты и преграды от «хозяина», но ещё и оттого, что сейчас он пребывал в состоянии позорного возбуждения, желающий, чтобы его как следует потрогали в самых чувствительных местах, чтобы взяли до боли, ощущающий, как тянет и пульсирует в его повлажневшей дырочке, как возбуждение тяжело расползается внизу живота. К тому же переживать течку и заниматься *этим* куда легче, когда ты находишься на свободе, скажем, в вашей общей каюте с Барбоссой, и предаешься занятию сексом с мужчиной из своей среды, и по своей воле. Сейчас же, живя в плену так долго, что, казалось, свободная жизнь была лишь долгим и подробным сновидением, забыв, что когда-то мог не бояться Беккета, и воспринимать его всего лишь как своего босса, и ощущая себя теперь не принадлежащим самому себе человеком, а живой собственностью лорда, его трофеем, Джеку было лишь только стыдно и противно оттого, что, как считал Катлер, пойдет ему на пользу. Секс лорда с Воробьем казался пташке лишь новым способом унизить свою добычу, наказать за так и не забытое «предательство», новым способом попользоваться им, и, вдобавок, окончательно внушить Воробью, что он полностью принадлежит Катлеру Беккету, и обязан быть абсолютно послушным его воле. Оттого понимание того, что сейчас случится, вызывало у Джека скорее чувство униженности и чего-то неприятного, обидного, тяжелого для души, чем возбужденное предвкушение, положенное ему сейчас по природе. — Ты слышал, что я сказал? — лорд разглядывал его личико, легко считывая по нему примерный ход мыслей пташки. — Отбрось к дьяволу этот милый стыд, он тебе лишь мешает. Ничего страшного или позорного в этом не будет, я только облегчу твоё состояние. И нет, я отнюдь не смеюсь над тобой, Джек, даже мысленно. Поверь мне. Воробей вздохнул, потом осторожно и с подозрением спросил: — Хорошо, попробую... Только скажи мне об одной маленькой, но весьма значительной детали — тот факт, что ты хочешь взять меня — что это для тебя означает? Только честно... Как вы там говорите: «овладеть военной добычей»? Джек напряженно ждал ответа. Катлер взглянул в его удивительные темные глаза, и ответил, практически не раздумывая: — В данный момент я совсем не думаю называть тебя так, даже мысленно, можешь уж поверить, Воробей. И ты сам прекрати так о себе думать. То, что сейчас между нами будет — это не моя победа над тобой, не присвоение себе окончательно ценного приза... Как бы тебе объяснить: ты для меня нечто совершенно особенное, я ни к кому больше не относился так, как к тебе, Джек. И ни к кому такого не чувствовал. Нечто непреодолимое тянуло меня к тебе с нашей первой встречи, толкало разузнать о тебе побольше, быть ближе, проводить с тобой время. Думаешь, я случайно никогда не женился? Джек состроил недоуменную и недоверчивую гримаску, и Катлер с симпатией улыбнулся ему. — Совсем, совсем не случайно... — мечтательным и вдохновленным страстью голосом продолжил лорд. — С тех пор, как мы познакомились, я сравнивал всех женщин, с кем случалось общаться на приемах у короля, с тобой... И, знаешь, пташка, для меня все они были пустыми, ненастоящими, неинтересными. Я хотел отношений лишь с тобой. Не поверишь, конечно... После того-то, что я с тобой сотворил тогда, — Беккет криво ухмыльнулся, продолжая вглядываться в эти выразительные темные глаза, отражающие сейчас недоверие вперемежку со смущением. — Если бы я хотел лишь «сделать военный трофей полностью своим» — я сделал бы это гораздо, гораздо раньше... — Спасибо за заботу и доброту, ты такой душка, — с насмешкой воскликнул пират, не смог сдержаться. — Джек, я хочу, чтобы тебе нравилось, и не хочу, чтобы это угнетало тебя. Совсем не хочу видеть тебя полностью разрушенным и сломленым душевно! Мне нравишься ты, ты настоящий, такой, какой ты есть. И я не хочу ломать тебя — это было бы страшнейшим преступлением, не по законам Англии, зато перед самим собой. Воробушек осторожно приподнялся, опираясь на локоть. Принял сидячее положение, взволнованно прижав руки к груди и даже не заметив этого. На добродушном лице пташки возникло выражение сочувствия и... жалости. Джек смотрел в глаза Беккета, и огромные тёмные глаза пирата без слов говорили: «Это ничего. Я понимаю. Всё нормально». Катлер горестно подумал, жутковато улыбнувшись: «И это ТЫ меня жалеешь? После всего, что я с тобой сделал? После всего, что ты пережил за все эти годы после моей раскаленной добела отметки в виде позорной буквы «P»?! Джек, только ты можешь, не обвиняя ни в чём, заставить меня почувствовать себя такой тварью!». — Я знаю, как тебе сейчас тяжело мне поверить, Джек. Но попробуй, просто попробуй поверить мне и в меня. Я не сделаю ничего, что может быть для тебя оскорбительным или противным. Я не унижу тебя никаким словом. Попробуешь? — Не кори себя за прошлое, — тихо произнес Воробей, неуверенно и слегка грустно улыбаясь. От этой улыбки Катлера словно полоснули по сердцу, и захотелось целовать Джеку руки, не большее, и вымаливать прощение за свою жестокость. — Его всё равно не изменишь. Но ты можешь изменить настоящее... Воробей слегка тряхнул головой, быстро провёл рукой под левым глазом, незаметно, как он надеялся, стирая выкатившуюся из него единственную слезу — свидетельство, что воспоминания о пережитом ненадолго ожили в нём, больно затронув что-то в глубине души, словно после этих событий не прошло несколько лет. Озорно улыбнулся, скрыв следы душевной боли под этой улыбкой, словно под венецианской карнавальной маской. — Вы, аристократы, умеете говорить убедительно, когда хотите! Ладно, ладно, уговорил, я попробую сделать это с тобой, как если бы ты действительно был альфой... Куда же мне деваться, так ведь? — каким-то образом пташка действительно сумел переключиться с отголосков боли от воспоминаний, и от того несколько тягостного впечатления, которое произвело на него признание Катлера, и теперь улыбка и взгляд Воробушка и в самом деле сделались веселыми и соблазняющими. — Только ты должен соблюсти один маленький обычай... Это не сложно, а мне сможет помочь действительно расслабиться. — Какой же? Принести тебе виски? Или подарить бриллиантовые серьги? — беззлобно хмыкнул Беккет. — Давай, поделись со мной этим своим секретиком, Джеки! Воробей мелодично и весело рассмеялся, и мягко ответил: — Ни то и ни другое... Ничего, за что пришлось бы платить деньгами! То, что ты должен сделать, не будет стоить тебе ни одного дублона... — Интересно, — протянул Катлер, аккуратно толкнув пташку на свою постель, обратно на спину. Змеиным движением оказался над Воробьем, обхватил его тонкие запястья, и игриво прижал руки пташки к подушке слева и справа от его головы. Джек, к радости лорда, ничуть не испугался, только мило разулыбался. — Заинтриговал. Ну давай, скорее поделись, что это за обычай! — Ты приказываешь? — с наигранным испугом спросил Воробей. — И я не могу промолчать, да? Катлер постарался хищно осклабиться, и промурлыкал одновременно страстно и утверждающе: — Всё верно... Приказываю. Умненький пират. Джек чуть дернул руками, делая вид, что пытается вырваться на свободу из рук пленителя, и Беккет, уловив его настроение, сжал запястья пташки, давая ощутить силу своих тонких пальцев. — Ну, даже не знаю, Беккет... Мне тяжело так сразу говорить тебе о подобных вещах. Это уж слишком личное! Пиратская тайна! — Ну хорошо, милый мой, — Беккет показал зубы в открытой ухмылке, как бы говоря «ну сейчас я тебя съем, моя дерзкая птичка!». — Придется применить более серьёзные методы убеждения... Лорд сцапал оба запястья пиратского барона в одну руку, другой же принялся щекотать его. Джек Воробей заизвивался, невольно хихикая, и пытаясь вырваться от этой «пытки». — Ладно-ладно, хватит, я сдаюсь! Я скажу! — взвизгнул Джек, вновь хихикнув, и продолжил, быстро отдышавшись. — Ты меня вынуждаешь, понял? Ты... должен укусить меня. — Что, прости? Укусить, мне не послышалось? — Беккет, очевидно, не смог сдержать удивления. — Катлер... укуси меня в шею. Вот сюда, — и пташка указал рукой на тот участок своей шейки, где под нежной кожей отчетливо билась тонкая артерия. — Зачем? Ты точно знаешь, что так принято у омег и их мужчин? — осторожно спросил Беккет. — Или это такая постельная игра, которую обожаешь лично ты, вампир и его жертва? — лукаво спросил лорд, его голубые глаза чистого оттенка коварно сверкнули. — Нет, — смущенно ответил Воробей. — Так... кхм... нужно для того, чтобы я смог обмануть свой организм и поверить, что ты, Катлер, и вправду мой альфа. Иначе я не смогу полностью расслабиться. Буду сопротивляться тебе. — Интересно... Значит, так у вас принято? — улыбнулся Беккет. — Ну ладно, иди сюда, поближе. Катлер отпустил пирата, поднялся, усевшись на краю постели, сделал подманивающий жест, и, когда Воробей подполз к нему поближе по мягко прогибающейся перине, лорд перетащил его себе на колени, усаживая на них лицом к себе. Джек чуть повозился, выгадывая немного времени — он всё же волновался и даже боялся — пока не устроился поудобней. Потом приобнял Катлера за плечи, плотнее прильнул к нему, и, чуть нервно и взволнованно вздохнув, отвел голову в сторону, открывая шею в доверчивом жесте. Катлер, обхватив пирата за талию, дернул было его к себе резким жестом, торопясь прильнуть к нежной шее в поцелуе-укусе... Но Джек тут же запротестовал, быстро прикрыв шею ладошкой: — Н-не так резко, если можно! Пожалуйста! Сам понимаешь, я ещё не привык к тебе в этом плане. — Страшно? — понял лорд. — Ну-у... слегка не по себе, я бы сказал, — натянуто улыбнулся его пленник. — Приближай лицо медленно и плавно, без резких движений — мне так легче. — Ясно, — и Катлер действительно очень медленно и плавно приник приоткрытым ртом к повлажневшей и соленой коже, для начала просто поцеловав. Затем по наитию лизнув. И лишь после аккуратно сжимая зубы на чувствительной коже. Пират вздохнул, и отметил: — Не так, Беккет. Извини... Укусить ты должен куда более ощутимо. До настоящей боли даже. Только тогда на меня подействует. Катлер тут же оторвался от его шеи, чтобы предупредить: — Как тебе угодно. Потом только не хнычь. И, не дав Воробью огрызнуться, укусил его уже по настоящему. Пират вскрикнул, ощутимо задрожал, потом издал какой-то скулящий, надрывный всхлип, и после этого сразу вдруг как-то весь обмяк, покорно обвиснув на коленях у лорда, обвив его плечи руками и приникнув к нему всем телом. — Ну вот... больно, да? — виновато спросил Беккет, чуть отстранив Джека, и разглядывая отчетливо проступающий на его шейке в месте укуса кровоподтек. Прикоснулся даже к этому кровоподтеку, трепетно так, самыми кончиками пальцев. — Всё... хорошо, — хрипловато отозвался Джек Воробей, как-то сразу тяжело задышав, и взглянув на лорда совершенно пьяным и одновременно таким пьянящим взглядом, и ласково улыбаясь. — Теперь мы можем продолжать дальше. Беккет довольно оскалился, лизнув шею пирата ещё раз, и завалил его спиной на кровать, больше не сдерживая свои страстные порывы. Пират был таким обмякшим, податливым, дрожащим от страсти. Он явно и не помышлял о том, чтобы сбежать или просить прекратить. Полуприкрыв свои дивные глаза, Воробей глубоко вздохнул и приглашающе раздвинул ноги. «Ничего себе! Интересный эффект...» — мысленно воскликнул Катлер, довольно улыбнувшись своему пленнику — «И это от всего-то одного укуса!». — Катлер... — жалобно протянул Джек, протягивая даже к нему руки в просящем жесте. — Сейчас, милый, — заверил его лорд. — Поглажу тебя для начала. Он ожидал, что, возможно, проблеск сознания заставит Воробья испугаться, когда того начнут оглаживать и тискать... Но пират нисколько не возражал, и вёл себя очень послушно. Сейчас Воробей изнывал от лишь усилившегося желания, желания быть взятым своим врагом. Беккет некоторое время «помучил» так Джека, медленно проводя руками по его обнаженному, восхитительно чувствительному телу, следом разделся для удобства. Умоляющий взгляд Воробья в это время не отрывался от него. — Катлер? Ты ведь не шутишь? — Конечно, нет. Сейчас, милый. Иди ко мне. Беккет легко подтащил тело Джека поближе к себе, взяв ладонями за бока. Теплое, едва ли не горячее, изнывающее от желания тело пирата моментально усилило его возбуждение. Разглядывая его тяжелым взглядом, лорд очарованно улыбнулся. Воробей, тяжело дышащий от волнения, сам потянулся к своему пленителю, стремясь быть ближе. — Обними. Пожалуйста. Сильнее, — жалобно просил Джек. И Катлер с готовностью схватил его в объятия, сжимая в них, давая ощутить силу мужских рук. Оглаживая голую спинку, бедра, ягодицы, Катлер стремился так сильно прижимать к желанному телу свои ладони, словно опасался, что не успеет натрогаться его, и словно пират вот-вот может бесследно исчезнуть прямо у него из рук. Воробей тихо хныкал от каждого прикосновения, его тело было гибким и податливым, таким нежным и таким упоительно-жарким. Катлер уверенно навис над Джеком, раздвинув ему ноги и устроившись между ними. Даже это не напугало, не насторожило, не оскорбило пирата — Джек лишь послушно прильнул к нему, потянувшись к Беккету так, как растение тянется к солнцу. — Не оставляй меня, — капризно прохныкал пират, принимаясь мягко гладить предплечья лорда своими ладошками. Как бы одновременно выражая этим и любовь, и просьбу быть с собой помягче. Катлер довольно улыбнулся и проворковал: — Конечно, не оставлю, милый. Беккет просунул руку под поясницу Воробья, и потянул на себя, привлекая его ещё ближе, так, чтобы между их телами не осталось никакого пространства. Лорд с удовольствием ощущал трепет пиратского тела, рожденный предчувствием удовольствия, владеющим сейчас рассудком Джека. — Скажи, Джек, что ещё мне с тобой сделать? — жарко прошептал Катлер. — Скажи, что ты хочешь. Пират мягко и послушно откинул голову, подставляя свою шейку под жадные, страстные поцелуи — его кожа была сейчас крайне чувствительной, и Джек ощущал каждый влажный поцелуй, сплетенный с легкими укусами, очень ярко. — Мх!.. Я... ах... хочу, чтобы ты погладил меня везде. Только начни скорее, пожалуйста! Не могу больше ждать! Беккет оставил зацелованную и искусанную до красноватых следов шею омеги, и принялся целовать его грудь, покусывать и посасывать припухшие и твердые соски, и, одновременно, с силой оглаживать бедра, бока и живот пташки, периодически ощутимо сжимая раскрытые ладони на особенно упруго-мягких местах на теле омеги. В первый момент Джека даже несильно, но заметно подкинуло вверх от по-новой нахлынувшего удовольствия - под нежной, влажной, почти горячей, и очень чувствительной кожей медленно и неумолимо расползались невидимые волны сладко тянущего жара, от которых промежность пирата становилась лишь влажнее. То, как тело Воробья и дальше сильно вздрагивало от каждого такого прикосновения рук Беккета, красноречивее любых слов свидетельствовало о том, насколько ему сейчас приятно. Равно как и глубокое, тяжёлое, и волнующе-сорванное дыхание слегка дрожащей пташки. Воробью было приятно едва ли не до муки, до причиняющего страдания нетерпеливого ожидания. Пирату даже показалось, что он попросту умрёт, если всё происходящее - лишь жестокая шутка пленителя, если Катлер вдруг захочет встать и уйти (в душе Воробушек всё ещё боялся этого). Нога Джека поднялась, плавно скользнула вверх по бедру лорда, в итоге обняв Беккета за поясницу. Катлер очарованно улыбнулся, укусил напоследок левый сосок Воробья (он каким-то образом чувствовал, что сейчас легкая боль в разумных пределах будет его пленнику лишь в удовольствие), переместил лицо выше и принялся осторожно, словно прикасаясь к святыне, целовать пирата. Сначала слегка коснулся его приоткрытых, слегка порозовевших губ, как бы спрашивая разрешения. Потом, когда Джек слегка сомкнул свои зубки на его губе, игриво, словно волчица, любовно заигрывающая со своим волком по весеннему приказу природы, показывая, что он совсем не против поцелуев, Катлер отбросил легкие сомнения. И впился в рот пирата таким страстным французским поцелуем, от которого у пташки даже слегка дыхание перехватило, стало не хватать воздуха, даже голова закружилась, словно от стремительного полета-падения в глубокую тёмную бездну. Воробей как-то почти испуганно обнимал лорда за шею, притягивая ещё ближе к себе. Казалось, будь на руках у пирата коготки, он бы сейчас запустил их в спину пленителя, лишь бы не дать тому отстраниться. Почти поверив в то, что Катлер может сейчас исчезнуть, бросить его один на один с этим пугающим своей силой желанием. Пират тихо, полузадушенно пискнул от резко нахлынувшего удовольствия, почти обжигающего своей силой, когда лорд без предупреждения просунул руку между ног Воробья, и с нажимом прижал ладонь к его промежности, потискав самые чувствительные места, и следом начав изучать пальцами дырочку его входа, надавливая подушечками пальцев достаточно сильно, чтобы Воробушек принялся тяжело дышать приоткрытым ртом и прикрыл глаза, не в силах смотреть в лицо мужчины. Пирата даже забило крупной дрожью, словно в лихорадке, ему почти нестерпимо хотелось, чтобы глава Ост-Индской Компании не медлил, и скорее вошёл в него - тогда последние остатки стыда должны раствориться без остатка, тогда Беккет больше не будет казаться кем-то опасным, кем-то, кому нельзя доверить себя, свои тело и душу, целиком и полностью. В сознании пташки ещё жила, ещё страшила его мысль, что Катлер не хочет, не любит его по-настоящему, а лишь издевается, дабы побольнее отомстить, и вот-вот бросит его в таком плачевном и позорном состоянии, усмехнувшись и сказав, что у него есть дела поважнее, чем терять время со своим глупым пленником... Беккет же слегка улыбнулся, с удивлением обнаружив, что Воробей там весь влажный от желания, влажный и скользкий, словно женщина. Пальцы лорда очень удобно скользили по этой влаге. — Это нормально, так и должно быть, — слабо улыбнулся Джек, приоткрыв глаза и нежно и ободряюще посмотрев на Катлера, словно бы прочитав в этот момент его мысли. Правда же была в том, что на лице лорда столь явственно отразилось удивление, что пирату ничего не стоило догадаться о его причине. — Как у женщины, — вслух заметил-повторил лорд, разглядывая Воробушка с новым интересом, любуясь его восхитительной мордашкой, нежной, чувственной, с красивейшими и такими родными для сердца лорда чертами, и с взволнованным и тёплым взглядом, заметно опьяненным от удовольствия и страсти. — К твоему сведению, Катлер, по сути я и есть некоторая разновидность женщины. Только, конечно, называюсь при этом по-другому, — засмеялся пират. Беккет рассмеялся вместе с ним. После же, не медля, и даже словно бы посерьёзнев, слегка надавил подушечками пальцев, проверяя, как его пташка отреагирует на это. Беккет в какой то степени опасался, что сделает что-то не так, и навредит пленнику - он слишком дорожил этим пиратом, чтобы посметь вновь причинить ему боль, даже несильную. Джек и без того натерпелся от него в прошлом более чем достаточно... Воробей ничуть не испугался, напротив, тут же воскликнул: — Катлер! Пожалуйста! Не тяни... Пират плавно двинул бедрами, ясно давая понять, что ему нужно. Тогда Беккет вцепился свободной рукой в его бок, с округлыми линиями-очертаниями, в самом деле совершенно по-женски приятно-мягкий, не больно сжимая на нем пальцы, удерживая тело пирата, подтягивая его ближе... Пальцами же той руки, что всё ещё была между ног Джека, не медля больше, вошёл в дрогнувшее отверстие пирата. Запоздало спросил: — Я ведь ничего тебе этим не поврежу там, внутри? — Не бойся, от двух пальцев я не умру, это уж точно, — весело и дразняще отозвался пиратский барон Карибского моря. Кажется, Джеку и вправду было совсем не больно от двух пальцев лорда — пират лишь нетерпеливо, требовательно всхлипнул, и сам подался бедрами навстречу этим пальцам, показывая, насколько ему нравится, и с силой цепляясь немного дрожащими пальцами за крепкие плечи лорда. Воробей даже слегка ерзал по дорогой простыне, виляя задницей, красиво изгибаясь, снедаемый тяжёлым и сладостным томлением внутри своего тела, и стараясь насадиться глубже. Катлер оторвался от его зацелованных губ, беззлобно рассмеялся с хрипотцой: — Вижу, тебе в самом деле совсем не больно, и очень даже нравится... Ну что ж, я очень рад, — лорд приблизил свои губы к ушку Джека, и интимно прошептал, словно доверяя ему великую тайну. — Признаться, я очень боялся, что сделаю тебе больно или пораню — я ведь никогда не спал с омегой... Взгляд Воробья был совершенно пьяным и пьянящим от удовольствия, и при этом таким непривычно-трепетным и ласковым (Беккет даже ощущал болезненную жалость, видя в глазах Джека эту нежную и доверчивую ласку) и игривым, почерневшие едва ли не до ониксового оттенка глаза казались огромными, лихорадочно блестели, отражая все переживания и силу эмоций пирата, на щеках расцвел румянец удовольствия, а губы чуть припухли, и приобрели приятный нежно-розовый оттенок, оттенок едва распустившегося пионового бутона, словно их подкрасили светлой помадой. — Мне нравится, да. Спасибо тебе, — прошептал Джек, глядя своими взволнованно мерцающими темными глазами в лицо любующегося им Беккета. Голубые глаза лорда гордо и страстно — он гордился и собой, и Джеком — блеснули, он с улыбкой вновь припал губами к губам пташки, чувственно-мягким, прежде с каким-то внутренним душевным трепетом поцеловав его в веки, и в щеки, и в лоб. Воробей послушно приоткрыл рот, отвечая на поцелуй, и сбито дыша через нос, немного задыхаясь от волнения. Он вскрикнул прямо в рот Катлера, когда тот принялся сильнее и быстрее ласкать его пальцами в прекрасно подобранном ритме, притрагиваясь там, внутри, к чему-то крайне чувствительному, отчего низ живота омеги приятно тянуло удовольствием. Воробей мягко разорвал поцелуй, и любовно и нежно, совсем по-кошачьи, потерся щекой о щеку Катлера, тихо всхлипывая и даже постанывая от чарующей смеси душевного трепета-волнения, благодарности и любви, и сильнейшего сексуального удовольствия и ожидания. Беккет положил левую ладонь на правую грудь омеги, приятно сжал её, затем мучительно-медленно провёл этой ладонью всё ниже и ниже, пока не остановил её на нижней части живота Джека, не больно надавливая. Пират смотрел ему прямо в глаза широко распахнутым и как будто почти шокированным взглядом, когда мужчина вцепился свободной рукой в его бедро, и медленно, уверенно вошёл членом во влажную, жаркую, и упругую дырочку пирата. Воробушек издал какой-то сдавленный и умоляющий писк, вцепился дрожащими пальцами в запястье той руки Катлера, что всё ещё держала его за бедро, и принялся жадно вдыхать воздух приоткрытыми губами. Внутренняя часть бёдер пленника сперва машинально напряглась, затем медленно расслабилась, периодически по тёплому телу Воробья пробегала слабая дрожь. Катлер жадно любовался своим пиратом, то медленно скользя тяжёлым взглядом по его обнаженной фигурке, задерживаясь ненадолго на особенно приятных взгляду местах, то вновь поднимая глаза на миловидное лицо пташки, выразительное, такое открытое в своих эмоциях, такое честное. Прочитав в распахнутых тёмных глазах Воробушка невысказанную вслух мольбу, Беккет незаметно для себя самого облизнулся, довольно улыбнулся, и совершил первое движение вглубь покорного тела своей очаровательной жертвы. Джек тихо вскрикнул, сильнее вцепился в руку своего пленителя, и инстинктивно развёл ноги чуть сильнее, смущённо прикрыв глаза. Пират едва слышно прошептал сквозь сбитое дыхание: - Дорогуша, пожалуйста, я твой, только твой, не медли больше... - Ну конечно, милый. Смотри на меня, - последнее предложение прозвучало чуть более властно, Беккету хотелось видеть эмоции пленника сполна. Воробушек вновь распахнул глаза, прикусывая свою нижнюю губу и жалобно всхлипнув от нового толчка, плавного и приятно-сильного. Пират смотрел в довольное лицо лорда Беккета, в его голубые глаза, довольные, ласковые, и почти хищные одновременно, на его усмешку, на его подтянутое тело, и не мог поверить, что всё это - не приятный сон. Что мужчина, в которого пташка влюбился когда-то, но который, казалось, никогда не смог бы полюбить хоть немного его самого, находится рядом с Джеком в такой момент, занимаясь с ним сексом, больше похожим на настоящую любовь. Душа Воробушка трепетала от счастья и благодарности, тело дрожало от почти невыносимого щекочущего удовольствия, возникающего внизу живота, и распространяющегося по всему телу лёгким и сладостным теплом, и одновременно пирату едва ли не хотелось плакать от того, что творилось в его уязвимой душе. Задыхаясь, цепляясь пальцами за откровенно ласкающие его руки лорда, до легкой тянущей боли в бедрах подаваясь навстречу сильным и умелым толчкам Беккета вглубь своего тела, такого беспомощного и покорного в своём физиологическом состоянии, Воробушек судорожно вздохнул и жалобно пробормотал: - Катлер, я так тебя люблю. Я люблю тебя... Беккет удивлённо замер, неверяще, почти осторожно улыбнулся, склонился к личику пирата так близко, как только получилось, и мягко прошептал, глядя ему в глаза: - О, милый пират, знал бы ты, как я рад это услышать! Как я рад, что ты сейчас мой и со мной. Мне кажется, я любил тебя всегда, даже до того, как впервые встретил наяву. Они, не сговариваясь, потянулись друг к другу, чтобы снова поцеловаться, Катлер почти лёг на птаху, устраиваясь между её нежных и гладких бёдер, обхватил за талию так сильно, точно защищал от кого-то невидимого, стиснул покрепче, и вновь принялся трахать Джека, сначала медленно, но постепенно усиливая темп. Воробушек не смог долго целоваться - слишком уж ему было приятно, слишком жарко, слишком сбилось дыхание и дрожали губы, а личико ощутимо пылало от смущающего наслаждения. Пират отвернул мордашку вправо, вновь позволяя Беккету целовать и покусывать свою шею, Воробей нашёл в себе силы лишь на то, чтобы обвить дрожащими руками плечи пленителя, потянуть его ещё ближе к себе, после чего крепко зажмурился и расслабился, полностью сдаваясь своему мужчине. Лорд Беккет продолжал двигаться в найденном ритме, почти идеальном, скользя ладонями по тонкой спине пирата-омеги, по бёдрам, по ягодицам, затем по животу и груди. Все эти ощущения сливались для Воробушка в единый тесный комок мучительного удовольствия, пират потерял ощущение времени, и вскоре задрожал от сильнейшего оргазма, дыша коротко и очень часто, и машинально сжимаясь всем телом. Катлер ещё несколько раз глубоко проник в него, после чего особенно сильно сжал пирата в кольце своих рук, прижался ртом к его горячей и влажной шее, и замер, тоже переживая оргазм. Джек почти не заметил этого, он глубоко дышал, стараясь не потерять сознание, и всё ещё чувствуя невыносимую истому во всём теле. Через пару минут Воробей слабо пошевелился и умиротворенно вздохнул, осторожно приоткрывая глаза. Катлер лежал рядом с ним, его рука приятной тяжестью перекинулась через обнажённую талию омеги. Джек слегка улыбнулся мужчине, чувствуя дрожь и слабость во всём своём теле. Как бы ни было ему сейчас тяжело даже просто пошевелиться, но Джек всё равно заставил себя перевернуться на бок, лицом к Катлеру, чтобы прижаться щекой к его предплечью - омеге попросту было необходимо ещё какое-то время побыть как можно ближе к своему пленителю, не отрываться от него ни на дюйм. Устроившись так, прижавшись к мужчине вплотную, Воробушек тихо и томно вздохнул, прислушиваясь к своему приятно утомленному телу. Там, внутри, у пирата всё ещё тянуло и приятно пульсировало, тело было приятно-расслабленным и слабым, по нему ещё растекались невидимые но ощутимые волны полнейшего спокойствия и нежного удовольствия, голова слегка кружилась, а на душе наконец появилось чувство комфорта, безопасности, и тепла. Уюта даже. - Надо же, у нас всё получилось. И более, чем просто удачно и хорошо. Я даже немного удивлён, признаться, - довольно усмехнулся Беккет, нежно погладив уставшую и довольную птаху по талии и пояснице. - Я не слишком-то верил, что обычный мужчина сможет полноценно заменить тебе альфу, Воробей... Джек улыбнулся смущённо и хитро, и ответил, посмотрев в глаза англичанина: - Всё дело в тебе, конечно. Стыдно сказать, но я почти с самого начала нашего знакомства мечтал о тебе, как о своём мужчине, Катлер. Хотя и знал, что ты не альфа. Но до этого мне не было дела, должен сказать... Только даже намекнуть тебе не смел, не находил в себе сил... - Очень даже жаль - намекнуть-то стоило, милый. Хотя я тоже хорош - это мне стоило проявить инициативу, а не ждать её от омеги, - задумчиво подметил Беккет, продолжая ласково и нежно гладить свою добычу. Затем улыбнулся, и вздохнул. - Но это всё ничего... Главное то, что теперь ты рядом, милый пират! И больше я тебя не отпущу. - Не имею никаких возражений, - игриво усмехнулся Воробушек, тоже обняв лорда, устроившись поудобнее, и медленно засыпая в надёжном тепле его рук под мелодичное вечернее пение птиц где-то в большом саду снаружи. Успокоенный сумерками, обдаваемый лёгкой прохладой весеннего вечера, и успокоенный аурой и тёплом своего мужчины, его внушающей чувство безопасности близостью. Точно знающий, что теперь Катлер ни за что не оставит его. И что можно, наконец, позволить себе не скрывать нежной привязанности к этому мужчине, и не бояться любить его в открытую.