save me from myself

      Тепло костра расползается по телу, успокаивает дрожь и дарит обманчивое ощущение безопасности. Снаружи, за бетонными стенами небольшого заброшенного склада — темнота и жаждущие крови твари, и совершенно ни одной заблудшей человеческой души. Внутри — пляшущее пламя, отражающееся в таких же пламенных радужках. Генос знает, что на свет огня может сбежаться всякая дрянь, но ему вроде как и терять нечего. Он протягивает руку — ту, что из плоти — поближе к костру, чтоб согревало прямо до костей. В голове пусто, спокойно даже, но отчаянно непонятно, зачем эта его голова вообще еще функционирует, а не прошита пулей в лоб. Бессмысленное топтание по гнилой земле, каким оно было и раньше, но тогда сердце хотя бы жгла месть. Генос вздыхает и отлипает взглядом от стены, подтягивая к себе потрепанный рюкзак. Копошится в куче консерв, аптечек и прочего нажитого, пока не достаёт искомое, а именно — наполовину исписанный блокнот, первые страницы которого по неосторожности изляпаны пятнами крови. Бесполезная в их-то нелегкие времена вещь, но Генос последний месяц только за него и держится. Ведет то ли дневник, то ли отчёт перед самим собой, ставит мелкие задачки на грядущий день, не несущие глобальной цели. Парень остался один, без семьи, знакомых, и смешного слова друзей, и никогда бы раньше не подумал, что одиночество так сводит с ума. За стеной протяжно и булькающе завыло, будто насмешливо — неа, дорогой, ты здесь далеко не один. Генос вздрагивает и замирает с блокнотом в руках, тревожно отмечая, что путей отхода ой как негусто. Всего два: один через основной вход, ведущий на опасно открытую местность, другой — через не до конца заколоченное окно. Но судя по нарастающим по мере приближения бульканью и вою, придётся вовсе прибегнуть к третьему варианту — шмалять пока не сдохнет, а затем бежать, бежать, бежать, не дожидаясь, когда подтянется целая стая. Генос спешно тушит костёр и пятится в дальний угол помещения, стараясь не шуметь. Стягивает с плеча ремень, обхватывает автомат покрепче и ждёт. Дыхание предательски сбивается, в тишине ночи звуча непозволительно громко, и страшно почти панически, хотя еще пару минут назад мысль о собственной смерти не вызывала никаких эмоций. Умереть хочется как-то героически, что ли, хоть однажды в этой жизни — с пользой, а не разорванным в клочья непонятно чем. Недостойная смерть. За достойную он еще поборется. Долго ждать гостью не приходится, и из-за арки главного входа медленно высовывается огромная уродливая морда, изувеченная радиацией. Тварь слепо озирается по сторонам, издавая голодный клокот, с пасти обильно сочится и капает мерзкая субстанция. Генос с долей облегчения понимает, что об этой конкретной дряни наслышан. Она полностью незрячая, а потому парень наивно надеется, что получится тихо перестоять в углу, оставшись незамеченным. Зря. Под ногой вдруг что-то с хрустом ломается, не выдержав продолжительного давления человеческого веса, и существо в ту же секунду вскидывает голову, молниеносно, буквально в два прыжка пересекая склад. Всё вообще как-то слишком быстро происходит, вспышками. Первая вспышка — страха. Вторая — прошибающей спину боли от падения на усеянный барахлом пол. Третья — осознания, что автомат оказывается абсолютно бесполезен в сложившейся ситуации, а зубастая пасть уже брызжет в лицо вонючей жижей и норовит полакомиться оставшейся рукой. Впрочем, какая покойнику разница, сколько у него рук, верно? Он уже смиряется с участью, когда до слуха, как сквозь толщу воды, доносится выстрел, и все вокруг заливает густо-красным. Туша безвольно обмякает и валится на Геноса сверху, намертво припечатывая того к полу, так, что из легких выбивает весь воздух. Так, что рёбра, кажется, трещат, а из груди вырывается болезненный стон. — Тих-тих, пацан, подожди, ща я… Человек, подбежавший к нему, с ненормальной легкостью оттаскивает громадную тушу в сторону, а затем присаживается рядом и обеспокоенно заглядывает в глаза. — Живой? — Ты кто? — хрипло, вместо благодарности выдает Генос, потому что даже не уверен, что это не предсмертная галлюцинация. По ощущениям его тщательно прожевало и выплюнуло, а затем снова прожевало. И снова выплюнуло. А вместо слепяще белого чистого света в конце пути он видит лысого мужчину, почему-то взволнованного так, будто его — Геноса — жизнь хоть что-то значит. — Сайтама. А ты? Хотя нет, погоди, давай сначала разберёмся, можешь ли ты встать. Представился по имени, а не по кличке, значит. Интересно. «Сайтама» тут же протягивает руку и терпеливо ждёт, когда парень соизволит отреагировать на жест. Но всё это странно и больно подозрительно, и мир давно уже не тот, чтобы доверять первому встречному дяде вот так запросто. Генос за себя не боится. Геносу в новинку такой фрукт. Он колеблется еще с полминуты, откровенно пялясь и разглядывая внешность незнакомца. Весь чистенький, с несуразно отполированной лысиной посреди постапокалипсиса. Мысленная заметка, которую Генос позже обязательно перенесёт в свой дневник: живёт где-то? Возможно не один. Холодный металл искусственной ладони ложится на ладонь чужую, наверняка тёплую. Соприкасаться кожей к коже не хочется. Парню непривычно даже разговаривать с кем-то впервые за долгое время, что уж говорить о тактильности. Мужчина тут же поднимается и тянет его на себя, снова удивляя легкостью движений, словно тому и автомобиль одной рукой поднять — раз плюнуть. Генос стискивает зубы и морщится, но не издает ни звука, когда тело пронзает волной боли. Знатно его приложило, конечно.