Самокопание всегда было любимым занятием Германа Кастильо. Он уделял этому большую часть своей жизни, размышляя о своём поведении, о семье и близких, их поступках и эмоциях. Сначала в его мыслях витала Мария и несбыточные мечты о семейном будущем. Фантазия у Кастильо не отличалась богатством, но в его голове часто возникали картины, в которых жена заплетала Виолетте косички, что-то мелодично напевая под нос. В такие минуты у мужчины пересыхало в горле, а в уголках глаз начинало пощипывать.
Мария ушла из мыслей с появлением Анджи. Этот лучик света перевернул его внутренний мир вверх дном, заставляя принять новые правила жизни. Изначально Герману не нравилось, что девушка указывала ему на ошибки и постоянно раскрывала глаза. Однажды перед ее отъездом во Францию он сгоряча прикрикнул, что наконец-то отдохнёт от навязчивых советов.
И она улетела. Упорхнула так, словно ее никогда и не было в их жизни. Будто он сам наладил контакт с дочерью, принял ее страсть к музыке, узнал, что ещё способен любить. Герману не нравилось признавать поражения, но каждый раз, выходя из кабинета и сталкиваясь с тишиной в одинокой гостиной по вечерам, он понимал, что без Анджи его ждут дальнейшие ошибки. Входила ли в это число Присцилла? Их бессмысленный семейный союз? Эгоистичные решения о сожительстве с главным врагом собственной дочери? Лживые самоутверждения о том, что он способен любить? Эти вопросы вспышкой проносились перед Германом каждый раз, когда он пытался поцеловать Анджи. Что-то мешало ему отдаваться искренним чувствам, и он снова причинял ей боль, сам того не желая.
— Папа? Почему ты здесь? — тихий голос Виолетты столкнулся с тишиной мансарды. Мужчина молча взглянул на дочь, не вставая с пола. — Что-то случилось? Анджи не стала со мной разговаривать и ушла в парк. Вы поругались? — девушка бесшумно прошла внутрь.
Когда-то запрещённая мансарда уже давно не была для неё секретом. Благодаря Анджи, открывшей эту тайну, они с отцом и позабыли о том, что это предательство существовало. Последние годы Виолетта бывала здесь реже: каждая вещь мамы была изучена, а особо дорогие предметы бережно перенесены в ее комнату. Дверь сюда открывалась только для тех, кому было сложно совладать с накатившей тоской, грустью, обидой в редкие минуты. Мансарда обладала каким-то успокаивающим эффектом. Возможно в тишине становилось легче.
— Я просто задумался, — пожал плечами Кастильо, неловко усмехнувшись. — Видимо, мне не стоило этого делать, не хотел, чтобы Анджи подумала на свой счёт… — он сердито поджал губы.
— Ты счастлив? — Виолетта выглядела обеспокоенно, но в ее глазах застряла серьезность. Когда-то она задавала ему такой вопрос и сразу же почувствовала неправду в ответе. Девушка всегда знала, что ее отец безумно любил Анджи, но подобное поведение наводило неприятные мысли. Ещё одного сомнения их дом уже не выдержит.
— Что? — карие глаза непонимающе взметнулись вверх. Это напугало Виолетту, но она решила попробовать ещё раз.
— Завтра ты женишься. Это уже не в первый раз… — она неловко замялась, не зная, как деликатно и правильно донести смысл своего вопроса. Ее отец частенько был невыносимым, сводил с ума своей опекой и навязчивостью, а воспоминания о его глупых костюмированных представлениях два года назад до сих пор вызывали ужас. Но Виолетте всегда было по-человечески жаль его. Счастье отца для неё было одним из главных вещей в жизни.
— Определенно, — кивнул мужчина, уверенно посмотрев на дочь. Ей показалось, что он вспомнил этот вопрос и сейчас решил уйти от правдивого ответа. Кожа покрылась ужасными мурашками.
— Точно?
— Конечно, — Герман улыбнулся. — Я же женюсь на Анджи, — в его карих глазах наконец-то появился спасительный блеск, который всегда возникал при упоминании лишь одного человека, и Виолетта облегченно выдохнула. Он действительно любил Анджи и был счастлив что завтра женится именно на ней. Но почему он сидит здесь совсем один?
— Тогда почему ты не с ней сейчас? — девушка аккуратно присела рядом, протянув руки. Герман, для которого разговоры по душам с дочерью были на вес золота, расплылся в неловкой улыбке, хватая ее ладони.
— Я переживаю. Я слишком часто ошибался по отношению к ней, хоть и любил. Возможно, я не оправдаю себя и мне не хочется, чтобы Анджи страдала ещё больше, — Кастильо устало вздохнул, считая, что большего дочери он не скажет. Отчасти это было правдой, но зачем же расстраивать Виолетту своими глупыми самокопаниями?
— Испытания на пути должны к цели привести, — тихо прошептала Виолетта, вспомнив их судьбоносную фразу. Когда-то она помогла Герману осмелиться сделать предложение Анджи, может быть, сейчас она снова спасёт его от сомнений?
Мужчина улыбнулся, вспоминая тот вечер. В одну секунду они стали самыми близкими, самыми родными и счастливыми людьми на планете. Тогда он понял, что готов сделать все, чтобы всегда видеть эту великолепную улыбку на лице Анджи, чтобы всегда чувствовать тепло ее губ и слышать звонкий смех. Герман почувствовал тепло в затылке и накатывающие волной мурашки. Его вдохновляло счастье своей семьи, и ради него он был готов бороться с собой дальше.
— Анджи ждёт тебя в парке, — шепотом произнесла Виолетта, закрывая за собой дверь мансарды. Она заметно разнервничалась, глядя на расстроенную тётю. Ей одновременно было жаль и ее, всегда готовую прийти на помощь, такую любящую, но одинокую. Виолетта часто вспоминала потухшие зелёные глаза блондинки, разочарование на лице при виде Присциллы и сравнивала нынешний облик девушки, которая купалась в любви от Германа. Было жизненно важно видеть близких людей счастливыми.
Герман задумчиво потёр переносицу. Он всегда мечтал о том, что когда-нибудь на руке Анхелес будет сиять обручальное кольцо, подаренное им, а родной вкус ее губ станет самым лучшим подарком.
Так зачем же тратить время на самоедство?
***
— Я думала, что ты передумал жениться, — рассмеялась Анджи, раскладывая столовые приборы. — Больше никогда не пугай меня так! — она счастливо улыбнулась будущему мужу. — И эта вилка должна лежать вот здесь.
Мужчина помогал ей накрывать на стол, радуясь такому простому, но дорогому сердцу моменту. После разговора с Виолеттой он хотел встретиться с Анджи в парке, но столкнулся в дверях мансарды. Там и состоялся их искренний разговор.
— Эту тарелку вот сюда, Герман. Да нет же, правее! — девушка притворно возмутилась и грозно подошла к мужчине, чтобы поправить сервировку. — Тебе нужно поучиться у Ольги, — она издала смешок, глядя на надувшегося Кастильо.
— Я все делал правильно, между прочим, — тот поддержал игривое настроение, наигранно ворча, но через секунду притянул девушку к себе.
— Эй, что ты делаешь?
Ничего не ответив, Герман рассмеялся и поцеловал Анджи.
В мансарде он был удивлён ее признанием: как оказалось, ее терзали такие же сомнения, но она отвергла их, считая, что теперь их союз ничто не сломит.
«Мы же теперь вместе, — рассуждала она, глядя на него. — А значит, нам легче преодолеть все новые испытания. И потом: я всегда мечтала быть с тобой, и я никогда не пожалею о своём решении».
Вспомнив эти слова, Герман снова улыбнулся, заглянув в ее изумрудные глаза. Анджи сияла от счастья, и это не могло не радовать.
— Жду не дождусь завтра, — он снова поцеловал ее. — Научишь меня сервировать наш свадебный стол? — Кастильо широко улыбнулся, и Анхелес подхватила его смех.
Солнце уже давно пропало за горизонтом, и птицы, утомившиеся собственной трелью, затихли в вечернем саду. Буэнос-Айрес непривычно замолк, словно весь город готовился к завтрашнему празднику, осознавая его значимость.
Завтра все должно было случиться.
