утро

в начале седьмого часа утра на «янове» обычно вовсю кипела жизнь. особенно это было заметно в баре, ясен красен, куда стекались едва проснувшиеся и те, кто провел ночь вне стен станции. такая обстановка обычно вставала перед глазами осенью, летом и весной, а вот с зимой все иначе. как бы азот, кардан и другие неравнодушные сталкеры ни пытались утеплить станцию, зверский стальной мороз все равно проникал в просторные залы, отчего многие заболевали и ходили в дутых куртках, отчаянно пытаясь согреться. свободовцы липли друг к дружке (взять того же яра, который вечно жаловался на застуженную поясницу), дымили в три, а то и четыре раза усерднее; долговцы, по крайней мере, те, кто редко выходил со станции, переодевались в свое домашнее, гражданское, а бандиты с одиночками в большинстве своем просто пили сверх меры. шульга же, на правах того, кто вечно сидит на жопе ровно в ожидании лучших — теплых, то есть, — времен запрятал свой комбинезон под койку и запаковался заместо этого по полной программе: надел какие-то древние подштанники, пару носков, растянутые спортивные брюки; сверху на футболку нацепил толстовку с принтом, который давным-давно стерся. донельзя модный образ завершали теплые перчатки с обрезанными пальцами у кончиков — так удобнее. и все это дело действительно грело подполковника, дав ему шанс пережить весь этот жуткий декабрь, а потом плюсом январь и февраль. зубы на зубы у него попадали, пальцы на ногах не синели, да и в целом в какие-то моменты становилось даже жарковато — такая ситуация. впрочем, смена сезона не лишила шульгу обязанностей командира: ему все еще приходилось думать, как очистить мир от заразы зоны. а еще некоторые считали своим долгом рассказывать ему то, что должен знать не он, а локи. вот зверобой буквально пять минут назад доложил, мол, кровососы убили один отряд, сделай с этим что-нибудь. и ладно если бы это был отряд долговцев, но нет! бойцы-то «свободы»! подполковник тогда почесал репу и просто решил пересказать услышанное тому, кому по праву быть об этом в курсе. в общем, утром в семь утра кремень не подпирал собой стену, чтобы никто не прошмыгнул в кабинет главного — он дремал у костра вместе с гайдуком и яром. шульга постучался для приличия. тихо, правда, потому что имел совесть и не хотел перебудить всю станцию раньше срока, но костяшками дерева коснулся. пару раз. ответа не услышал и вошел так, как быдло. а потом замер. потому что локи спал. было слышно, как он сопел: то ли от холода дышалось тяжело, то ли от чего повеселее. и кончик носа красный, почти в цвет ушей и долговского шеврона — нос, по сути, был единственным, что видел шульга в этом ворохе одеял, пледов, платков, носков и прочей колючей ткани. шульга присел на самый край кровати, отодвинув немного от себя все то, чем грелся локи. лежал тот на боку, спиной к столу, но голова у него покоилась так, что при пробуждении он бы первым делом увидел облезлый потолок. черные волосы его за ночь вовсю успели растрепаться, некоторые пряди спадали на лоб, брови и глаза; рот был приоткрыт — дышать тяжеловато, то и дело слышен совсем тихий свист. он хмурился. недостаточно тепло, что ли? подполковник чисто интереса ради нащупал ноги и приподнял одеяло за мягкий гладкий уголок, заглянул под и увидел, что на локи… две? две пары носков. одни такие, обычные, брутального черного цвета, а сверху на них были надеты вязаные. не иначе как яр подогнал, спору нет. — ну и чего ты вылупился? — произнес хриплым ото сна голосом локи и повернул голову на бок, чтобы уткнуться щекой в холодную часть наволочки. он на шульгу даже не взглянул, потому что только-только проснулся и намеревался продолжить видеть сны. — мне надо тебе сказать кое-что очень важное. — сколько времени? — начало семи. — что ты хотел? — там кровососы ваших жрать повадились. заеробой попросил передать. — ладно, — локи кивнул и поерзал, выдохнув через рот. сомкнул пухлые губы в тонкую полоску, а потом смачно зевнул. — потом разберусь. — потом? это ты так о своих бойцах беспокоишься? — ухмыльнулся шульга. — чувак, я устал и замерз, а ты тупо пялился на то, как я сплю. не тебе меня судить. — ты просто очень… очень красивый, когда спишь. локи вдруг открыл глаза и даже немножко приподнялся, не поверив своим ушам. розовым цветом, подобно носу, окрасились его щеки (не факт, что из-за холода). он честно постарался не улыбаться, но мышцы лица сами напряглись, поэтому он плюхнулся на продавленный матрас обратно, чтобы сильно не палиться. — сделаю вид, будто это прозвучало ни капли не стремно. — хочешь, я тебя согрею? — каждое твое слово пугает меня все больше и больше, костян. ну, валяй. — только давай я у стены лягу, а то там продувает. знаешь, я бы тебе посоветовал окно чем-нибудь заделать. — бетоном, что ли? — можно им. а то тянет… или камин бы разжег. — чтобы потом поджарить всю станцию, ага, спасибо, очень надо, — локи фыркнул, едва не запутавшись, когда уступал место шульге. — ебать ты шкаф! — мне тесно. — сам виноват. ты предложил, а не я, — свободовец повернулся к подполковнику спиной, тот же рукой подтянул его к себе поближе, уткнувшись подбородком в мягкие черные (слава богу, что чистые) волосы. — камин, кстати, можно и снести. — почему? — потому что ты теплый.