Покои императора

— Многоуважаемый господин, — тихо тянет кисэн, чье лицо скрывается из-за полупрозрачной ширмы. — Чего желаете? — К вам меня привели слухи, — загадочно улыбается Чонгук, опуская край ката*. — Об особых услугах.  — Молодой господин наслышан об особенностях нашего дома? — буквально мурлычет взрослая кисэн, Чон кивает в ответ. — Тогда позвольте мне пригласить к вам нашу лучшую кисэн. Женщина аккуратно поднимается, придерживая юбку ханбока**, негромко топая босыми ногами по деревянному полу. Минутная тишина нарушается. Шорох у входа — и на пороге появляется силуэт. — Господин, — бархатный низкий голос, подобно меду, растекается по ушам. Чонгук вдыхает еле уловимый аромат благовоний и сладко улыбается, облизывая пересохшие губы. Силуэт неспешно движется вдоль стены, замирая у приоткрытого окна. Ночь давно вступила в свои владения, одаривая комнату прохладным морским ветром и блеклым светом нарастающей луны. Единственный источник света в виде свечи гаснет, когда незнакомец проходит мимо, взмахивая подолом шелкового халата. Волнение проходит дрожью вдоль позвоночника, плечи напряжены, губы слегка приоткрыты, а глаза томно смотрят на ленивые движения незнакомца, который с грацией дикой лисицы ходит по пустой комнате, прежде чем подойти к господину. — Вы удивлены? — юноша скидывает халат, всё ещё скрываясь за перегородкой, позволяя воображению играть с натянутыми нервами. — Тому, что ты юноша? — Мужчина стягивает ремень ханбока, спешно избавляясь от лишнего одеяния. — Ничуть, я знал, куда иду. Незнакомец лишь пожимает плечами, отодвигая вуаль и ловко проскальзывая к господину, ожидая указаний. Мужчина оценивает фигуру парня: его упругие бедра, блестящие в свете луны, осиную талию, не свойственную мужчинам, изгиб спины и ровный профиль, что мелькает в кромешном полумраке. — Как мне звать тебя, юноша? — Чон удобнее устраивается на мягких перинах, рукой подзывая парня сесть между ног. Тот с кротостью ручного зверя садится, подгибая колени под себя. — Зовите как вам угодно, мой господин, — тонкие игривые пальцы, почти невесом проходят вдоль паха, прежде чем юноша опускает лицо, целуя полувозбуждённый орган сквозь тонкую ткань паджи.*** — Я буду для вас кем угодно. Чонгук томно вздыхает, опрокидывая голову назад. Знал ли он в тот вечер в таверне, что с мужчиной может быть так… Так необычно. И черт этого Юнги дёрнул рассказать про дом кисэн, в котором за приличную сумму могут предоставить весьма специфические услуги. Легкие обжигает горячая сталь, когда парнишка, пользуясь секундной отрешенностью господина, освободил его плоть от тесных штанов и без особых усилий взял возбуждённый орган почти во всю длину. Чон ахает, губами хватая воздух. Юноша ловко играет языком, облизывая головку, всасывая щеки, а затем проходя языком по всей длине. Таких минутных ласок хватает, чтобы довести мужчину почти до пика блаженства. Но хитрец останавливается, стреляя лисьими глазками, разглядывая раскрасневшееся лицо мужчины, что шумно дышит и часто моргает. На смуглом лбу выступают испарины, губы обсохли, а в глазах туман. Юноша берет инициативу и восседает на мужчине, будто всадник на коне, самостоятельно подготавливаясь к скорому проникновению. — Вы ранее не были с мужчиной? Брюнет успевает открыть рот прежде, чем юноша подставит член господина к сфинктеру и, чуть робея, медленно опустится. Тесно и жарко, но вместе с этим легко. Его член легко проникает внутрь юного тела, ощущая влажность масел. Он правда неопытен в таких вещах, поэтому юноша заранее подготовил себя для господина, который и впрямь впервые в жизни делит ложе с мужчиной. Брюнет будто в бреду обхватывает бедра и настойчиво тянет, чтобы проникнуть глубже, чтобы полностью ощутить весь жар соблазнительного тела. Легко подхватив кисэн, валит его на спину, оказавшись сверху. Юноша вздрагивает, ухватившись за крепкие подтянутые плечи. Чон нерешительно набирает темп, начиная с медленных размерных ласк, целуя бархатную кожу и шею, облизывая ключицы и до ужаса жадно всасываясь в грудь. Незнакомец не женщина, его формы не мягкие, его кожа не пахнет сладкими ароматами. Он совершенно другой. Его кожа подтянутая и гладкая, грудь костлява, а по бокам можно посчитать ребра. Но вместе с этим он до головокружения сексуальный. Лица его толком не видно, но оно и не надо. Чонгук знает — юноша красив. Так же красив, как красивы его стоны, низкие и тягучие, будто патока. — Господин, — вскрикивает парень, когда Чон набирает животный темп, подминая под себя худое тело и с рвение втрахивая его в матрац. Брюнет хватает ноги и давит так, что колени оказываются по обе стороны от головы юноши. Тесно, жарко, наверняка некомфортно, но пожар, что разгорается между ними, перекрывает все неудобства. Чон толкается сильнее, проходится по чувствительной точке, и юноша вскрикивает, кусая опухшие губы. — Боже, — скулит парень, хватаясь руками за простыни, будто за спасательный круг. Его тело блестит в свете луны, его стоны льются, как молочная река. Чон на инстинктах ведёт его в этом безумие. — Ах, господин! Чон меняет позу, укладывая парня на колени и локти, вставая со спины и продолжая грубо и страстно вбиваться в горячее тело. Юноша прогибается, кусая простыни, чтобы приглушить рвущиеся крики. Чон обхватывает ладонью до боли перевозбужденный член парня, размазывая предэякулят по всей длине, подстраиваясь под свой темп, проводя рукой снизу в верх. Длинные волосы юноши шёлком растеклись по спине, прилипая к влажной коже. Чонгук наклоняется, вдыхая еле уловимый запах, сравнимый со свежими яблоками, и кусает между лопаток. Парень вскрикивает, когда ощущает свой финал, и с выдохом кончает в кулак господина. Брюнет довольно скалится, растирая белесую жидкость по спине и ощущая подступающее наваждение, покидает горячее тело и изливается на спину. Мужчина падает рядом, часто вдыхая, успокаивая бешено бьющееся сердце. Ни с одной женщиной во всём Чосоне не было таких ярких эмоций во время близости. Чон лениво поворачивает голову, наблюдая, как неловко юноша собирает свои волосы в небрежный хвост дрожащими руками, отыскивая халат. Как бы хотелось ещё минутку полежать и погреться, ощущая под боком мирное сопение юноши, но сказки на ночь заканчиваются с наступлением рассвета. Незнакомец на подкосившихся ногах покидает комнату, оставляя господина. Завтра этого не повторится, а как жаль. Ката* — тип корейской традиционной шляпы, которую носили мужчины вместе с ханбоком. Ханбок** — национальный традиционный костюм жителей Кореи. Паджи*** — свободные мешковатые штаны, которые входят в мужской ханбок.

황제

— Император, — подобно бушующей буре в покои врывается невысокий мужчина в военном одеянии. Слуги испуганно ахают, в страхе поглядывая на сонного императора, который только закончил с водными процедурами. — Покиньте нас, — властным тоном требует император Чон, ожидая пока все слуги и евнухи, подобно мышам, покинут спальню. — Начальник королевской стражи Мин. — нарочито строго проговаривает Император, опускаясь на своё ложе, исподлобья глядя на незваного гостя. — Оставьте фамильярности и извольте доложить, где Вы пропадали прошлой ночью? — ничуть не пугаясь королевского тона, продолжает начальник охраны, огибая просторные покои, приближаясь ближе к молодому императору.  — Император не обязан, — глубоко вздыхая, заявляет Чон, пока его нагло не перебивают. — Интересуется ваш старший брат, — позволяя себе вопиющую дерзость, озвучивает Юнги. Император молчит, поджимая тонкие губы, хмуря лоб и сжимая до побеления кулаки. Юнги меткий стрелок и попал точно в яблоко, надавив на остатки совести недавно вошедшего на престол императора Чона. — После аудиенции с высшими чиновниками я сам переговорю с мои братом, — сдаётся Чон, устало потирая переносицу. — Можешь идти. Но Мин уперто стоит на своём месте, по-солдатски сомкнув ноги и выпрямляя спину. Его глаза быстро пробегают по бледному лицу брюнета, записывая на подкорке самые важные детали. — Не спали всю ночь? — Бессонница. — Вы не ночевали в своих покоях. — Гулял по саду. — Без сопровождения. — Хотел побыть один. Насколько верным не был Мин Юнги — друг детства и верный служащий Чосона — настолько же он бывает невыносим. Чон закатывает глаза, злобно вздыхая, поднимаясь с места и жестом прося гостя покинуть покои. — Много дел, — оправдывается Чон, когда Мин все же покидает комнату, напоследок бросив рассерженный взгляд. — До встречи, Ваше Величество. Дверь закрывается. Чон снова один. Снова в пучине своих мыслей, которые легли на его голову вместе с неподъемной короной, которая будто прицеп привязана к его поясу и тянет в бездну. А он один. Один, как осел с огромным грузом упрямо прет в гору, даже не зная, зачем оно надо. Этому бы ослику да на луга, да на свободу. Дворцовые дела утомительны и скучны. Министры все твердят одно за другим, император понимающе кивает. В жаркий июльский день в одеяниях душно, корона жмёт, голова гудит. Все не то и не эдак, дела идут из рук вон плохо. И вот под конец муторного дня, когда палящее солнце скрывается за далекими горами, а над дворцом царит вечерняя прохлада, император медленно шагает в сторону опочивальни старшего брата. А в голове вместо тяжёлых дум о будущем государства на повторной пленке стоит прошлая ночь. Всё было, как одно мгновение, яркое и запоминающееся, подобно ослепительной вспышке фейерверка, она загорелась и в момент потухла, оставляя лёгкий дым в чёрном небе. Чон останавливается напротив двери, прислуга сообщает о прибытии императора. Император. Не принц Чон. Не младший брат достопочтенного наследного принца. А император. Такое громкое и совершенно чуждое слово прилипло к нему, подобно назойливой пиявке, а Чон принял, склонив голову в бессилии. — Братец, — охрипший голос старшего, как и много лет назад, зовет ласково и тепло. — Присядь. Прислуга оставляет братьев. Чонгук секунду мнется у порога прежде, чем подойти к кровати брата и склонить голову, позволяя ослабленным рукам гладить черную макушку. Чон старший аккуратен, его движения медленные, нерасторопные, совсем не то, что два года назад. До того, как брата положила болезнь. — Юнги уже все рассказал тебе? — первым начинает младший, дабы сразу избежать неловкого молчания. — Рассказал, — кивает старший, присаживаясь на кровати, — А я узнал, что эту ночь ты провел не в саду, а в доме кисэн. Младший в миг залился ярко-алым, закашлявшись в кулак. Он неловко отстранился, прикусывая нижнюю губу, что до сих пор хранила мягкость чужого тела. Хосок искоса наблюдает за братом, прикрывает улыбку белым платком. — Ты совсем юнец, — без злобы говорит Хо, отводя задумчивый взгляд куда-то в потолок. — Тебе не нужна эта ноша, я понимаю. Не нужна ему, ой как не нужна эта непосильная ноша. В детстве его не готовили к трону, он мог жить беззаботно, будучи младшим сыном покойного короля. Только беззаботные дни давно канули в лету. Яркие детские краски зачахли слишком быстро, начиная со смерти матери, а потом и болезнью брата, из-за которой император отрёкся в пользу своего младшего брата. — Но, послушай, — холодная ладонь старшего перехватила руку Чонгука, еле сжимая, будто из последних увядающих сил. — Нет на свете лучшего претендента на трон. Еще с ранних лет в тебе горит огонь предводителя, хоть ты так усердно отрицаешь мои слова. Настанет день, когда моя звезда погаснет, а ты должен сиять еще очень долго, продолжая нашу династию. Чонгук не решается поднять глаза на брата. Смотреть на его спокойное обремененное мудростью лицо и знать, какую участь ему уготовила судьба, сравнимо с пыткой. Младший громко всхлипывает, утирая нос воротом королевских одеяний. Он всего лишь слепой котёнок в этом огромном мире дворцовых интриг и загадок, а единственный, кто освещал ему путь, держал за руку и вёл вперёд к светлому будущему, был брат, чей свет с каждым днём угасает. А что будет, когда он совсем погаснет?

황제

На рассвете в начале следующего месяца с дворцовых крыш разнесли страшную новость: «Король Чон Хосок умер». Как звонкий удар гонга, разносящий свой звон по всей округе, траур разнесся по стране. Четыре дня будто в забвенье. Мир, потерявший свет, окрасился в темно-серые оттенки. Чонгук точно помнил, что именно на седьмой день после смерти осознал — брат умер. Не страна потеряла бывшего императора, который за недолгий срок правление успел укорениться в умах народа, как добрый и поистине светлый человек — Император солнца (ласково звали Чон Хосока в народе), а Чонгук потерял своего единственного брата, свой единственный свет. Мир погрузился во мрак. В этом мраке прошли месяца, за месяцами минули годы. Император Чон более не видел света, лишь тьма, окружающая со всех сторон. Так и жил, так бы и умер. Если бы не осень, принесшая с собой новый сорт сладких яблок во дворец. — Кто это? — Император кивает в сторону группы молодых людей, бурно обсуждающих день грядущий. — Шумят. — Прошу прощения, Ваше Величество, — низко склоняет голову советник Ким. — Это молодые люди, которые в начале месяца сдали экзамен на госслужащих. Сейчас работают в королевской канцелярии. — Канцелярии, говоришь, — Чон разворачивается, шаркая ботинками по хрустящему гравию, двигаясь в сторону удивленных юношей. — Доброго дня. — Доброго дня, Ваше Величество! — в унисон прокричали трое рослых парней. — Кто из вас, — оценочно приглядывается император, — служащие канцелярии? Двое юношей, как по команде, сделали шаг вперед, уважительно склонив голову. Чон довольно улыбается, вглядываясь в лицо достаточно привлекательных юношей. — Ким Сокджин, из клана Квасан, — будто рупор, отчитывается высокий широкоплечий брюнет, склонившийся в ровном девяностоградусном поклоне. Император кивает и смотрит на второго юношу. — Ким Тэхён, — тише обычного молвит парень, опуская голову. Чон бегло рассматривает чуть смуглую кожу, лёгкие испарины на лбу, густые брови, темные ресницы и каштановые волосы, спрятанные за катой. — Из клана Кёнджу. — Советник Ким, — оборачивается император и на долю секунды видит пренебрежительный взгляд, направленный прямо на императора. Неслыханная дерзость. — Покажите Киму из Квасана, где канцелярий и объясните местные порядки. Может, показалась? Да, всего лишь видение, но Тэхён смотрел на самого императора без должного уважения? — Ким из Кёнджу, каков твой результат на экзамене? Шатен внимательно смотрит, в какую сторону ведут товарища, прежде чем вернуть своё внимание к императору, который явно недоволен, что ждёт ответа более трёх секунд. — Наивысшая оценка, Ваше Величество, — задумчиво отвечает Тэхён, нарочно не замечая удивленной реакции императора. — Раз ты столь умён, — иронично тянет Чон и ловит ухмылку (ухмылку ли?) на кимовском лице, — будешь лично отчитываться императору. Прими эту честь и приступай. — Я не могу. — резко выдает молодой госслужащий. — Я человек во дворце новый, не могу принять столь великую благосклонность самого императора. — Отказываешься? Хоть внешне император спокоен, внутри искренне негодует. Столь глупый отказ говорит либо о тупости юноши, любо о его бесстрашии. Чон тянет ухмылку, пока лицо юнца держит прежнее спокойствие. — Не соблюдение императорского указа карается весьма жестоко, — будто невзначай напоминает Чон и видит, как шатен незаметно (как думает он) закатывает глаза. Это уже не глюки, это неприкрытая неприязнь к императору. — Твой ответ. — Не могу отказать моему императору, — сухо роняет Ким, ожидая, когда его персона станет безразлична Чону. — Чудно, — Чонгук медленно разворачивается и уходит с дворцового двора. Ким тяжело вздыхает, упирая руки в бок, наблюдая за королевским силуэтом, пока тот не скрылся где-то в стенах дворца. Последнее, чего хотелось, — это привлекать внимание высших стоящих, в особенности в первые дни работы. «Не видать тебе спокойной жизни, Ким Тэхен» — звучит в мыслях, когда третий друг уводит шатена за локоть. Ну, раз случилось, нужно думать, как сделать так, чтобы помимо талантов император не заинтересовался личным делом юного госслужащего.

황제

— Ты совсем глупец! — пищит старший, тут же прикрывая рот. Тэхен бросает раздраженный взгляд, собирая документы. — А если он узнает, что ты… — Если ты не будешь кудахтать на весь Чосон, — цедит сквозь сжатые зубы, убирая свитку в хлопковую сумку. — Никто не узнает. Сокджин долго сверлит младшего самым внимательным взглядом, пока тот сохраняет свое привычное безразличие на лице. — Казнит ведь. — Ну и пусть. Закончив сборы, Ким покидает канцелярию и следует в сторону королевского крыла. За пару дней работы с императором Ким, можно сказать, привык. Привык подавлять неприязнь, привык не замечать неприкрытых внимательных взоров, привык прикусывать язык, когда ловкое словцо хочет небрежно сорваться с губ. Прислуга открывает двери императорского кабинета, и шатен по привычке садится за свой маленький столик, достает документы и оглядывается. Никого? Не было чиновников, что обычно слушают его отчет, не было прислуги, которая стоит будто декор где-то на фоне, даже главного евнуха не нашлось. Только император, стоявший у книжного стеллажа спиной к гостю. — Я слушаю твой отчет, — сквозь устоявшуюся тишину надменный голос императора звучит неприятно громко и даже властно. Тэхен хмурится. — Где все? — грубо ли звучал его вопрос? Возможно. Но Тэхен не может по-другому. Он на физическом уровне не может скрывать своих чувств к персоне императора. Его бесит всё: от небрежной, явно, фальшивой улыбки до надменной походки императора. Стоит весь такой в красном, пестром одеяние с золотой росписью, одним задранным подбородком демонстрируя свою власть. Ест из золотых чаш и пьет дорогое вино, пока кто-то выживает в трущобах, хватаясь за любую возможность спасти свою никчемную жизнь. Рискуя не только здоровьем и телом, а зачастую рискуя собственной жизнью. — Тебе какая разница? — Чон выгибает бровь и возвращается на положенное ему место за расписным столом. Тэхен дышит ровно, стараясь не смотреть прямо, а сосредоточиться на цифрах в документе. И, кажется, он забыл хангыль, когда в сотый раз пробегается по одной и той же строчке, в конце обреченно вздыхая, поднимая взгляд полный разочарования к потолку. — Я думал, мне кажется, — внезапно заявляет Чонгук, разглядывая удивленное лицо Кима. — Думал, ты не настолько глуп, чтобы в открытую показывать свою неприязнь к императору, но, видимо, ошибался. — Чон чиркает кистью по белому холсту, оставляя черную линию. — В чём причина? Тэхен молчит долго и выжидающе. Голову опустил, губы поджал, даже виски пульсируют от напряжения, с титаническим усилием натягивает на лицо самую фальшивую улыбку и, покосив голову, поворачивает к императору. — Как я могу так пренебрежительно думать про моего императора? — приторно сладко, да так, что хочется сплюнуть, но Ким держится, доводя игру до финала. — Можешь, — обрубает Чон, завершая наброски короткого акростиха. — Можешь, потому что я всё знаю. Протяжный звук горна разрубает звенящую тишину, оповещая о смене караула. Император встает с места, лениво подходя к единственному окну, разглядывая сады во дворе. Тэхён глотает подступивший ком. «Не блеф?» — первым делом думает Ким, провожая спину Чона. Слишком расслаблен для человека, который блефует, а может, император просто хороший актер? Ким натянуто улыбается, выходит так криво, что самому смешно. — О чём вы, мой император? — Тэхен не глупец, будет стоять до последнего. В любом случае, если раскрыли, он не жилец. — Ты прошел государственные экзамены под чужими документами. Тэхен нервно бегает глазами по гладкой поверхности темного-красного стола и наспех рассуждает. Когда? Когда Чонгук узнал про его «маленький» секрет? Наверное, с того самого дня, когда император случайно заметил красивое лицо юноши, тогда в императорской голове мимолетом прошлась мысль: «Как похож его голос». Именно в тот вечер Чон, одержимый навязчивой мыслью, нашел более ста личных дел каждого юноши от восемнадцати до двадцати лет с фамилией Ким из Кёнджу, потратив не менее трех ночей, чтобы найти одно конкретного юношу. И, как оказалась, из клана Кёнджу нет никакого Тэхена. Оставался один нерешенный вопрос. Почему Чон не разобрался с лжецом с самого начала? — Тэхён — это твое настоящие имя? — Чонгук созерцает цветение персиковых деревьев и думает, что неплохо в этом саду смотрелись бы яблоки, которыми пахнет рядом с юношей. Навевает воспоминания. — Нет, — он проиграл уже в тот день, когда привлек внимание императора. В тот самый день. — Как тебя зовут? — Мне не дали имени. — Тогда, как мне звать тебя, юноша? — Зовите как вам угодно, мой император. Что за разряд пробежался вдоль позвоночника? Чон резко поворачивает голову в сторону юнца и ловит взгляд полный презрения и нескрываемой агрессии. Тэхен сорвал свою маску, разбил и выбросил осколки. А раз ему всё равно суждено умереть, то пусть император навсегда запомнит это лицо. — Если хочешь жить, жду тебя в полночь в своих покоях, — загадочно бросает император, жестом прогонят растерянного Кима. Шатен уходит, ощущая на кончике языка терпкий вкус недосказанности. Догадался ли он обо всём или его скудного ума хватило только на документы?

황제

Ночь всегда имела особое сакральное значение в культуре и мифологии. Ночь загадочна и таинственна, под её покровом происходит многое, что людям необъяснимо. Тэхен выходит во двор, минует ряд плотно разросшихся деревьев, бросает косой взгляд в сторону хозяйской спальни и, убедившись, что Сокджин лег спать, надевает плащ и на цыпочках крадется к воротам. — Так ты живешь с Ким Сокджином? — тихо прикрыв калитку, Тэхен смотрит на начальника охраны, с которым прежде не имел честь общаться. — Объяснишь? — Не обязан, — грубо отвечает Ким и садится на лошадь, которую предоставил Мин. — Ты хоть понимаешь, что твоя жизнь всецело зависит от императора? — Юнги дергает поводья, и лошадь неторопливо движется в сторону дворца. — Ты пришел во дворец по поддельным документ, скрыв свою личность… Откуда нам знать, что ты не шпион или мятежник? — Раз подозреваете, то почему сразу не убили? — Тэхен хмурится, чувствуя неприятную тревожность, что копится в животе. До дворца добрались в тишине. И когда Мин провожал шатена к черному входу, то невольно, поразился насколько тот может быть невозмутимым и спокойным. Его будто совсем не волнует исход сегодняшней встречи, эта отрешенность во взгляде не то что пугала, скорее напрягала. Невозможно прочитать, что на уме у этого загадочного парня. Главный евнух просит юношу следовать за ним вдоль темного коридора. Мужчина средних лет умалчивает, в какую сторону они движутся, останавливаясь у двери, и передает Кима в руки двум придворным дамам. И когда Тэхен заходит в купальню и видит помимо прислуги королевского лекаря, с ужасом понимает, для чего император желает видеть его в покоях. Но попытку предотвратить неминуемое не предпринимает. Ночь, действительно, необычное время.

황제

— Ким Тэхен, твоя ложь приравнивается к измене, за которую волей императора тебя казнят. — Так казните. Зачем звать в покои посреди ночи? Чон перестает улыбаться, закусывая губу. Стоило ему переступить порог, как миловидное лицо исказилось брезгливостью. Тэхен хмурится, дерзит и ничуть не боится. Бесстрашный загадочный мальчик, что пришёл во дворец, какие секреты ты скрываешь под тонким велюровым халатом? — Не боишься умереть? — Просто скажите, чего Вы хотите, — Тэхен без страха движется вперед, останавливаясь напротив императора, который по-турецки скрестив ноги, возлежал на перинах. Тэхен даже не смотрит на дорогие убранства, что украшают покои. Золото, нефрит, фарфор — все так присуще этому павлину. Даже легкий шелковый халат, выкрашенный в ужасно редкий фиолетовый цвет. Любимый цвет Тэхена. — Ты ведь знаешь, — загадочно говорит император, медленно поднимаясь с ложе, развязывая ремень своего халата, открывая блеклому свету свечи очертания рельефного пресса и подтянутого тела. Тэхен сглатывает ком, уводя шальной взгляд сквозь императора. — Вам нравятся мужчины? — в словах сочится яд, а в глазах опасный блеск, стоит брюнету приблизится на ещё один шаг. Чон делает шаг вперед, Тэхен отступает на два, не разрывая зрительного контакта. Это мнимая борьба за остатки здравого разума, которые полетят к чертям, если Чон нарушит границы. — Да, — честно признается Чонгук и в один шаг нарушает личное пространства Кима. — А говорю я это, потому что знаю либо ты согласишься, либо умрешь. Выбирай. Шатен первым отводит взгляд, опуская голову к полу. Это не ужас или страх, это отвращение, которое встало поперек горла и рвется наружу, стоит снова посмотреть в ненавистное лицо императора. — Неужели великий и могучий император не может позволить себе наложницу? — криво усмехается Тэхен, косо поглядывая на выход. Тут унижение и грязь, от которой он так долго бежал. Там за дверью — смерть. — Могу, — рука императора ложится на талию и змеей скользит на спину, оставляя после себя дорожку мурашек. — Но к твоему счастью, ты напоминаешь мне человека из прошлого, — проводит носом вдоль шеи и тихо шепчет на ухо, а Ким, не способный устоять под мягкими прикосновениями, млеет. — Это твой шанс спастись. Эти руки, жаркие и нежные, этот голос, бархатный и глубокий. Тэхен бы душу продал за эти ласки, но, к общему сожалению, Чон Чонгук — император, олицетворение власти, что давно прогнила и смердит трупным запахом. Тэхен ненавидит власть. — А если я шпион? Если мятежник? — Между их телами проскальзывают руки Кима, которые настойчиво толкают императора в грудь. — Хочу устроить переворот. — Нет, — уверенно заявляет Чон и, не услышав четкого отказа на свое предложение, ведет юношу ближе к кровати. — Я знаю о тебе почти всё. Тэхен не понимает, когда успел лечь на перину и оказаться без халата, полностью обнаженным перед императором. — Что вам известно? Это все предательские инстинкты. Нечеловеческие желания, которые рождаются, стоит Чону промурчать своим хриплым голосом что угодно. Главное — чтобы поближе, чтобы кожу обожгло, чтобы остались мурашки. Тэхен не хочет этого, ему противно, когда Чонгук гладит оголенное бедро, а после оставляет поцелуй. Противно от того, что взывает давно забытые чувства, оно мнимое и фальшивое, но от того не менее желанное и сладкое. Чувство, что тебя любят. — Будучи младенцем ты лишился матери и вырос в приемной семье, как собака на улице, — сладкое наваждение рассеивается вместе с легкой рукой Чона. Тэхен резко распахивает глаза и толкает мужчину в грудь, да так сильно, что тот валится назад. — Потом эта бедная семья продала тебя. На этом всё. — Откуда?! — кричит на императора, потому что понимает — он уже труп. Он умер ещё тогда, в собачей будке. Без имени, без семьи и даже малейшего шанса на нормальную жизнь. — Откуда тебе всё это известно?! Все это, все эти воспоминания — забытые трупы прошлого. До боли приторно, когда кто-то намеренно раскапывает их, а потом тычет в лицо. Будто ты виноват в такой жизни, будто ты сам выбрал всё это дерьмо для себя. Мерзко. — Не сегодня, так завтра я узнаю, куда тебя продали, — так же спокойно отвечает Чон, поправляя пучок черных волос и надевая халат обратно. — Я узнаю всё о преступнике, что нелегально пробрался во дворец. — Хорошо! — снова резко, снова грубо, но в этот раз так больно. Чонгук прочувствовал все то бессилие, что океаном плещется в юноше. — Только никогда не опускайте свои грязные руки в мое прошлое. — Хорошо, — легко пожимает плечами и наклоняется к шатену, получая первый грубый соленый поцелуй. Тэхен поцеловал его сам, но ощущение словно ударил. Будто показал, что Чонгук получит в итоге. Получит всю неприязнь, всю желчь и яд, что испытывает Тэхён. Ну и пусть так. Пусть ненавидит и до крови царапает спину, когда Чонгук аккуратно проникает в юное тело. Пусть кусает свои губы, сдерживая сладкие стоны, нарочно показывая Чону, что удовольствие от такого секса он не получает. Пусть делает всё, чтобы Чон сам захотел отказаться от своего предложение. Он не откажется. Он будет нежен и ласков, будет дарить все те чувства, которые давно хотел подарить юноше из дома кисэн, который каким-то чертом застрял в сердце императора. И пусть Тэхен не этот юноша с мягкими губами и шелковыми яблочными волосами. Чонгук закроет глаза и представит тихий шепот у себя над ухом, который с придыханием произносит «Мой господин». — Мой император! — Тэхен не может сдержать стон, когда от движений императора искры летят из глаз, и тело чувствует разрядку и тягучий, как патока, финал.

황제

Следующая встреча повторилась через четыре дня. Очередная ночь, очередная ванна с красными лепестками и приторным запахом яблока, очередные ласки, которые не получалось просто проигнорировать. Тэхен кусал губы, щеки, царапался и даже дрался, когда проявлял слабость и просто не был в силах скрыть свое желание. Почему Чонгук? Почему именно Чонгук вызывает такие неоднозначные чувства, пробуждая всё самое животное, что есть внутри обычного человека. Да, страсть порой так туманит глаза и дурманит рассудок, что Тэхен забывает про врожденную ненависть, впитавшуюся в кожу вместе с грязью, на которой Тэхен проводил ночи. Но благо на утро все проходило. До рассвета Тэхен просыпался, выбираясь из теплых объятий, и тихо покидал покои императора, оставляя еле уловимый аромат яблони. И с каждым разом Чонгуку было всё сложнее отпускать юношу. Так хотелось схватить тонкое запястье, притянуть спиной к груди, оставить короткий поцелуй на шее и попросить не ненавидеть. Просить не смотреть, как на врага. — Не уходи, — сонно хрипит Чонгук, притягивая шатена за талию, утыкаясь носом между лопаток. — Останься. — Зачем? — всё такой же колючий, словно испуганный ежик. — Отпусти! Скидывает руки с талии, натягивает халат и, топая босыми ногами, бежит на выход. Даже не посмотрит. Даже не бросит хотя бы один случайный взгляд в его сторону. Может, тогда бы он увидел сколько любви и грусти в тёмный глазах цвета бездны. Как глупо императору скулить в подушку, втягивая носом ещё пока явный запах юноши, что буквально мгновение назад грел королевские перины. Он ведь был всего лишь заменителем давно потерянных чувств. Всего лишь заменитель, который будоражил точно так же, как годы назад, пробуждая все те же желания, пробуждая все тот же трепет. Так похоже, что кажется Тэхен и есть та любовь, что ускользнула из рук императора в доме кисэн. А мог ли Чонгук не отпускать его? Позволить понежится еще минутку, позволить поговорить с таинственным незнакомцем. Что бы было тогда? Чонгук никогда не узнает. Он засыпает, уткнувшись лицом в подушку, просыпается меньше, чем через час, и снова натягивает маску достойного императора. Снова решает важные вопросы, снова задвигает торжественные речи. Снова от него робеют молодые дамы и восхищенно ахают юноши. Но не он. Встреча с секретарём. Намджун мудрый и до одурения умный наставник, который служил ещё покойному старшему брату. Его взгляд полон уважения и понимания, а речи без доли лести, но при этом хвалебны. Потом в императорский зал заходит начальник охраны. Юнги хороший друг и верный защитник, он никогда не восхищается императором открыто, но зачастую смотрит по-доброму, как старший брат. Но он смотрит с ненавистью и презрением. За что он его так ненавидит? Чонгук смотрит в документ и ставит печать, не глядя. Он никогда так не поступает, он мудрый император и принимает взвешенные, продуманные решения. Но сегодня его голова слишком забита чужой спиной, что так быстро скрылась за дверью императорских покоев. — Юнги! — внезапно зовет Чонгук, чей голос эхом льется по пустому кабинету. — Ты ненавидишь меня? Начальник охраны на минуту впадает в ступор, обрабатывая непонятный вопрос императора. Он хмурит лоб и хочет предъявить Чону за глупость, но кусает язык, когда видит строгий взгляд советника. — Конечно нет, мой император. — А ты, Намджун? — обращается к советнику, у которого лицо забавно вытянулось в удивлении. — Как можно?.. — чуть возмущенно восклицает Ким. — Как можно ненавидеть нашего императора, что всей душой и сердцем служит народ? А он ненавидит.

황제

Чонгук валится на перину, делая несколько тяжелых вдохов, стирая тыльной стороной ладони испарину с лица. Не переводя дыхание, поднимается на локте, поворачиваясь к шатену, невесомо поглаживая по щеке. Лицо разгоряченное и красное, глаза полны влаги и, кажется, слеза незаметно стекает по виску, ртом он жадно вдыхает кислород, а скулы блестят от пота. Чон тянется и целует, немного лениво и размеренно, пробуя искусные губы, будто желанный десерт. А Тэхен льнет ближе, отвечает, всё ещё грубо, но не так, как раньше. Немного жадно и желанно. Он дает себе слабину только во время страсти, позволяя Чону дарить себе ласку и принимать её. И Чонгуку нравится, когда так. Пусть чувства его всё ещё без ответа, но главное, что он не отталкивает, не прогоняет и не показывает ненависть. — Скажи, — разрывает поцелуй, на что Тэхён недовольно хмурится и дует губки. — Почему так ненавидишь меня? Тонкая грань между реальностью и страстным наваждением разбивается, подобно хрупкому фарфору. Тэхен скидывает непослушные мокрые пряди со лба назад и смотрит на ожидающего Чона исподлобья. Лисьи глаза стреляют льдинками, попадая в самое сердце. Это и не злость или неприязнь, это равнодушие и холодность, которая порой бьет больнее. Чонгук кусает щеку изнутри, виновато опуская голову, он хочет сказать что-то, дабы сгладить острые края, но Тэхён снова выскальзывает из рук, встает, накидывая халат, и уходит. — Ну почему?! — кидает в спину, заставляя шатена остановится. — Просто скажи мне причину. Почему ночью ты ласковый и податливый, отвечаешь на поцелуи и обнимаешь за шею, а стоит всему закончится, смотришь, как на врага, стреляешь своим равнодушным взглядом и молча уходишь? Неужели не видишь, как я… — Ты мой враг, — перебивает Тэхен, не поворачиваясь к императору. — Просто пойми это и смирись. Я не буду отвечать на твои чувства, каким бы нежным и ласковым ты не был, — почему в столь мягком и приятном для ушей голосе столько ненависти. Она, буквально, сочится вместе со звуком и проникает внутрь через поры. — И если ты не забыл, то ко всему этому ты принудил меня, угрожая смертью! Ким резко поворачивает голову и рвет душу своим неоднозначным взглядом, оставляя лишь драные клочья. — Тогда… — тихо шепчет император, когда садится и запускает руки в черные распущенные волосы, что спадали ниже плеч. — Раз я столь противен тебе, то убирайся! — на эмоциях выкрикивает Чонгук, не представляя, что вообще способен отпустить его. — Даю тебе две ночи на раздумья. Если хочешь жить, убирайся из столицы и исчезни! Это обида, которая режет по сердцу, заражая раны. Это бессилие над чужими чувствами в руках того, кто обладает неограниченной властью. Эти никому ненужные чувства, сравнимые с зависимостью. Чонгук не властен над собой. Он кричит и прогоняет Тэхена, который более не смотрит так унизительно. Он растерянно хлопает глазами, открыв рот, словно хочет что-то сказать, но молчит, поджимая губы. «А какой будет смысл, если он не помнит, » — так думает Тэхен, когда хочет сказать кое-что важное, но вовремя себя отдергивая. Разворачивается и бежит прочь, получая в спину проклятья. Ким Тэхен ушёл. И почему-то осознание, что он больше не вернётся, не переступит порог императорских покоев, сбивает с ног. Чонгук падает и воет, пряча лицо за ладонями. Он столь не властен над самим собой, что дал волю внутренним демонам, которые разорвали ту тонкую нить, которая могла бы соединить две потерянные души. Провал, Чон Чонгук. Порвал, Император Чон.

황제

— Император заболел, — оповещает советник, покидая покои императора, пересекаясь с начальником охраны. — С ночи не поднимался с кровати. Отказался от еды. — Позволите поговорить с ним? — советник кивает, пропуская Мина в комнату. Советник тратит секунду на принятие решения и после пропускает Мина в королевские покои. И, вроде, со вчерашнего вечера мало, что изменилось, но начальник охраны будто впервые осматривает помещение, наполненное дорогой мебелью цвета красного дерева, наверняка ручной работы, внимательно рассматривает старинные нефритовые вазы, бегло смотрит на рабочий стол, прежде чем взглянуть на императора, сидящего посередине просторного зала на перинах. Странная аура витает вокруг, словно замершего во времени императора, смотрящего бесцветным взглядом в пустую стену. Мин кусает губу и неторопливо идет в сторону старого друга, садится на пол, по-турецки скрестив ноги, и ждет, когда же великий император Чосона заметит своего покорного слугу. — Я, кажется, понял, — горько улыбается Чон, падая звездой на постель. Он слеп. И глуп. И снова допустил ту же ошибку, что годы назад. Снова не заметил то, что, буквально, было у него под носом. Тэхён снова ускользнул из рук, будто зыбкий песок. — Что ты понял? — спрашивает Мин, выгибая брови. Чонгук молчит. Стоило чуть раньше раскрыть глаза, хоть бы один раз провести параллели и наконец-то понять, что за человек все время стоит перед носом. Тот силуэт из прошлого что влюбил в себя игривой улыбкой и незатейливыми покачиваниями бедрами. Тот силуэт все время был рядом, дарил ту же улыбку, смотрел теми же глазами, а Чонгук так и не понял. Теперь понятно, почему Тэхен не живший, а выживший с самого рождения, так ненавидит Чонгука, который в его глазах и есть власть. А власть должна помогать. Должна защищать бедных и обездоленных, так говорил Хосок, но не прошлый император, который и довел страну до экономического краха. И теперь Ким думает, что вся вина на плечах Чонгука. Очевидно. Губа сама дрогнула в кривой улыбке. Чонгук прячет лицо ладонями и хочет удержать слезы, но не может. И всё из-за чертовой короны, что перекрыла ему весь кислород. Теперь она лишает и этого. А она ли виной? — Где Тэхен? — осевшим голосом спрашивает Чонгук, нарушая бесконечное молчание. — Уехал, — вздрагивает Юнги, который до сих пор не понимает странного поведения императора. — Ты вчера прогнал его со столицы. Вот парень и уехал с рассветом. Уже уехал? С рассветом? Значит, границы столицы покинул больше часа назад. Смех сам собой срывается с сухих губ. Чонгук потешается над собственным бессилием и скудоумием, ведь он в который раз упустил, возможно, последний луч света в его потерявшей краски жизни. Как смешно. И как больно. — Знаешь, — Мин садится, подпирая локоть коленом, и уводит взгляд в сторону окна. Скоро будут тучи. — Я, конечно, не одобряю твои странные вкусы, но коли так убиваешься по мальчишке. — цокает, прикусывая губы. Неужели Юнги действительно это скажет? — То найди его.

황제

Снег под ногами ломится приятным хрустом, когда Тэхен пробегает по белой горке, забегая в дом, скрипя дверью. Стряхивая снежок с плеч, будто пух, кидает охапку дров в горящую печь, прислушиваясь к приятному тресканию. Отогревшись горячим зеленым чаем, шатен опустошает миску пресного риса, снова выбегает во двор. Куры вихрем окружают хозяина, требуя незамедлительно положенный завтрак. Ким лениво шагает в сарай, насыпает в кормушку сухие зерна. Наглые птиц жадно наливают на еду, кукарекая, видимо, в благодарность. «Животные лучше людей», — думает Тэхен, вытаскивая из загона молодую козу, которая по-собачьи ластится к бедру. Доит два кувшина — для себя и для старосты деревни — и только к обеду возвращается в дом, шумно шмыгая из-за воцарившегося холода. Январь выдался на редкость щедрым на морось и редкий снег, облюбив жителей отдалённого поселка холодным, мокрым ветром. Отяжелевший от влаги тулуп падает на печь, а сам Тэхен устало смотрит на плесень в углу, которая разрослась из-за повышенной влажности. Приходится искать инструменты и приступать к чистке, ругаясь на весь белый свет за отвратные погодные условия. — Тэхен! — слышится грубый мужской голос со двора, подзывающий хозяина. Староста пришел за молоком и яйцами, поэтому юноша оставляет свое «увлекательное» занятие и собирает в плетеную корзину необходимые продукты. Накидывает на плечи платок из теплой овечьей шерсти и выбегает на улицу в плетеных сандалиях. — Староста, — второпях покидая дом, Тэхен не замечает у порога лишнюю пару обуви. — Вы… — К тебе тут гость, — хохочет мужчина, но осекается, когда корзина летит на деревянный порог террасы. — Ты чего? — хромая на правую ногу, староста поднимает некоторые целые продукты, благодарит хозяина и, неловко осматриваясь, уходит. — Привет. — Чон приятно улыбается, отряхивая шёлковую небесно-голубую ткань ханбока от пушистого снега. — Пустишь? Будь проклята эта улыбка и эти сверкающие оленьи глазки, которые почему-то смотрят так наивно, будто ребенок на сладкую конфетку. Шатен хмурится, ощущая легкое щекотание под ребрами от давно забытых чувств. — Уходи, — глухо отзывается Ким, разворачиваясь на пятках. — Стой, — ловит шатена за исхудавший локоть и притягивает к себе. — Умоляю! Упрямится, толкаясь в широкую грудь, бьет маленьким кулаком и шипит, будто дикий зверек, стоит лишь коснуться холодной ладонью хрупких плеч. — Руки убрал! — рычит шатен, дёргая плечом. — Прошу, выслушай! — крепко схватив строптивца за плечи, легонько встряхивает, лишь бы привлечь внимание. Но Тэхен упертый, не слушает, мотает головой и толкается. — Полгода искал тебя по всей стране. Полгода я не жил, а существовал без тебя. С тех пор, как увидел на дворцовой площади, в тот самый день ты озарил мой мир красками! — на вздохе кричит Чон, наблюдая за испуганным лицом шатена. — Ты меня сам прогнал, — отойдя от минутного шока, прикрикивает Ким, кусая щеку. — И почему это вообще кричишь на меня!? Сначала угрожаешь смертью, потом принуждаешь спать с тобой, а сейчас в любви признаешься! — щеки горят от подкатившего возмущение. — Думаешь, раз император — то позволено всё? Всё, что вздумается? Я тебя огорчу. — Да ты выслушай! — в тон отвечает император, толкая шатена к стене, когда тот пробует новую попытку врываться из цепкой хватки. — Я тут пред тобой без титулов и званий. Я тут, как и два года назад, полностью твой без лжи, хочу сказать, что люблю тебя. И всё, что я делал, пускай не разумно, но делал, чтобы быть рядом. Чтобы так же, как в ту ночь, только ты и я. Мне до скончания веков будет стыдно за те методы, к которым пришлось прибегнуть лишь бы расположить тебя. Но… — Два года, — голос предательски дрогнул, а ноги подкосились. — Ты помнишь? — Я не видел твоего лица в ту ночь, — честно отвечает Чон, скинув кату на снег, опустив голову. — Но с каждым днем, что мы делили в покоях, я всё больше понимал — ты тот незнакомец, за одну ночь похитивший сердце императора. Первый мужчина в моей жизни, которому мне бы хотелось посветить себя. Брюнет освобождает юношу из крепкой хватки, позволяя зайти в дом. Колени подкашиваются, стоит оказаться рядом с теплой печью. Шатен валится на пол, подгибая ноги под себя, придерживая дрожащие то ли от холода, то ли от волнения плечи. — Я виноват перед тобой, — останавливается в пороге, пропуская зимнюю стужу в дом. — Всё, что делал невозможно простить, но если ты дашь мне шанс, то… — То, что? — криво усмехается Ким, — Что ты сделаешь, если я не прощу тебя? Вопрос улетает в пустоту, оставаясь без ответа. Ким поворачивает голову в сторону Чона, жестом требуя закрыть дверь. Брюнет покорно выполняет просьбу и садится рядом с шатеном, бережно поглаживая усталые плечи. А Ким и не против. Чонгук всегда был тактильным, особенно в моменты интимной близости. Наверное, именно из-за этого Тэхен забывал о неприязни к власти, забывал детскую обиду и внутреннюю злость, позволяя хотя бы иногда открывать чувства перед своим главным врагом. А врагом ли? Тэхен косо смотрит в сторону Чона, улавливая контур точёного профиля, мелькающий в теплом свете костра. Не успевает отвернуться, когда Чон поворачивает голову и смотрит в ответ. И Киму не кажется, когда в полумраке в его глазах плещется та нежность, с который могут смотреть только влюблённые. Тэхен не знает как это, но чувствует. Никто на него не смотрит так. Все всегда приходят к нему с вожделением, со страстью, иногда с безразличием, а иногда с природной ненавистью. А вот так смотрит только Чон Чонгук — император Чосона. — Почему смотришь? — тихо спрашивает Ким, двигаясь ближе. Так ведь теплее. — Нравишься. — честно отвечает и сам тянет шатена к себе. — Сильно? — Очень. Костер, не подпитываемый дровами, гаснет, оставляя в доме кромешную темноту. Зимой рано смеркается. Оно и к лучшему. Чон легко поднимает шатена за талию, усаживая сверху, вглядываясь в очертания, скрываемые во мраке. Тэхен наклоняется и почти невесомо мажет своими губами по приоткрытым губам Чона. Брюнет вздыхает, притягиваясь ближе и целуя щеку. Это просьба. Просьба о прощении, которую Ким с лёгкостью принимает, отвечая таким же поцелуем в левую скулу. Брюнет улыбается, оставляя поцелуй на носу, затем на лбу и только после быстро касается уголка губ. Это приглашение на нечто большее. В этот раз Тэхен снова ощущает приятную истому и покалывание под грудью, напоминающую о том чувстве, которое казалось больше не проснется. Но в это раз всё не иллюзия или фальшивка. Это истинное, а главное взаимное чувство любви, которое с трепетом отзывается в легких. — Когда ты вспомнил? — опрокидывает голову, позволяя Чонгуку оставлять россыпь сладких поцелуев на шее. — Почему не злишься, что я работал кисэн? — Почему у тебя так много вопросов? — отвечает вопросом на вопрос и целует надутые в обиде губы. — Я догадывался с нашей первой встречи, но понял только тогда, когда ты ушел. Так же, как в ту ночь. Тэхен громко ахает, когда горячая ладонь скользит от бедра до ягодицы и крепко сжимает. После проскальзывает под штаны, оглаживая оголённую, покрытую гусиными мурашками кожу. — А по поводу твоей работы в доме кисэн, — расстёгивает рубаху, оголяя плечо и несильно прикусывает, заставляя слететь первый стон с желанных губ. — Мне все равно, но единственное, о чем жалею — что не забрал тебя сразу. Отстраняется, проглатывая горечь, вставшую поперек горла. Действительно, что бы было, если бы Чонгук забрал его ещё в ту ночь? Пришлось бы им переживать столько всего и были бы они счастливы? — Я бы не пошел. Ким берет понурое лицо в обе ладони и тянет, чтобы подарить самый сладкий и приторный поцелуй. Чонгук в одно движение стягивает штаны с шатена, а затем и рубаху, подкладывая ткань под спину Киму, чтобы аккуратно уложить и нависнуть сверху. — Почему? — рука скользит по талии, сжимает бедро и проскальзывает между ног к ягодицам. — Так надо, — договорить не успевает, закусывая губу и опрокидывая голову. — Больно. — Прости, — целует в вспотевший висок, проталкивая первый палец, смазанный лишь слюной. — Я не хорош в растяжке. — Смочи, — молит Ким, приподнимая бедра. Спустя время Тэхен спокойнее принимает второй палец, лишь постанывая от сухой растяжки. Этот раз не будет столь же лёгким, как их предыдущие, но зато он будет единственным и настоящим. С искренними чувствами и открытыми диалогами. Бесконечными признаниями и долгими поцелуями. Задыхаясь от собственного жара и нарастающего вожделения, Чон смазывает третий палец вязкой слюной, проникая в не менее горячее тело. Тэхен жмурится, чуть скулит, но стойко терпит, иногда самостоятельно двигая бедрами, глубже насаживаясь на пальцы. — Давай, — хрипит Ким, шире расставляя ноги. Чонгук, поджав губу, устраивается меж раздвинутых ног и аккуратно подставляет возбуждённый орган к растянутому сфинктеру. Все тело неприятно напряжено, а мозг сосредоточен на единственном желании: «Не причинять боль». — Чонгук, — Ким толкает брюнета в грудь, ловко устраивается сверху и в одно резкое движение позволяет проникнуть возбуждению Чона. Вскрикивает, кусает губы, ощущая жгучую боль снизу. Чонгук прижимает крепче, скрещивая руки шатена на своей шее, позволяя ухватится за волосы. — Потерпи, — судорожно целует в дрожащую губу, оставляя мокрый след. Первый толчок сопровождается скулежом и мычанием. Тэхен хватается за крепкие плечи, оставляя алые полоски поверх укусов. Острая боль, постепенно сходящая на нет, растворятся в омуте нарастающего наслаждения. Деревянные стены тесной гостиной отражают от себя постыдные шлепки тел. Тэхен глухо стонет, оставляя жадные, мокрые, безумно пошлые поцелуи. Каждое новое движение на встречу долгожданному блаженству отдаётся громким ударом в сердце. Дышать трудно, почти невозможно. Чон вздыхает прерывисто, разрывая тягучий поцелуй, и валит Кима на спину, закидывая его ноги на спину. Тягучий стон прерывается новым требовательным поцелуем. Тэхен дрожащей рукой перехватывает мокрую ладонь Чона, сплетая пальцы над головой, кусает губы и вскрикивает, выгибая спину, когда Чонгук задевает чувствительную железу. Закончится ли их история счастливым концом? Скорее всего нет. Император, полюбивший молодого юношу, с которым когда-то провёл ночь любви в доме кисэн... Даже звучит неприлично смешно. Тэхен сжимает ноги на спине, почувствовав электрический разряд по всему телу, громко вздыхает, набирая воздуха в легкие. Горячо. Им не быть вместе, император доложен оставить наследника, а мужчина не может родить. Год, два — чиновники найдут молодому императору его королеву, что подарит наследного принца. А Тэхен так и останется юношей из прошлого. Но так ли это важно сейчас? — Мой император! — сладко стонет Тэхен, обхватывая руками крепкую шею. Чон сдавлено рычит, кусая мягкую шею. В голове туман, а в сердце торнадо. Чонгуку мало, мало того, что он един со своим возлюбленным, ему мало того, что Тэхен неустанно повторяет «Мой император». Он хочет быть всецело с ним, слиться в едино. Чтобы сердца в унисон, чтобы одно дыхание на двоих, чтобы карие глаза смотрели только на него. Не важно. Ничего не важно, когда любят так. Так неистово и страстно. Они знают, что счастливого будущего им не видать, поэтому они наполнят каждый момент в настоящем. И может с рассветом они вернутся во дворец, чтобы не единожды повторить сегодняшний вечер в покоях императора, которые навсегда сохранят в своих стенах секрет императора и молодого госслужащего.