О незаживших ранах и теплых колготках

Колени уже давно не разбиты. Киёко легонько касается своих ног — идеальная кожа без единой царапины. Все видимые раны зажили. Так странно и непривычно, что даже чуть щиплет в глазах. Первый день в старшей школе должен был ознаменовать перемены, но все, что запомнилось с того дня — удушающе жаркое солнце и недоуменный шепот вслед: «Как ей не жарко в таких теплых колготках?» Второй день не сильно отличался от первого. Уже выходя со школьного двора, она волею случая чуть повернула голову влево, к спортивному залу, и поймала взгляд, полный разочарования, пустоты и непонимания. Потерянный взгляд, отчаянно ищущий надежду. Она знала, что за толстым слоем очков и холодной синевой глаз у нее та же боль. Когда спустя несколько дней он подошел к ней в коридоре с протянутым листом бумаги и смущенной улыбкой, она пару секунд сомневалась, тот ли это человек. Неловко держась за затылок, он представился Савамурой и предложил ей стать менеджером волейбольного клуба. В его взгляде был энтузиазм и надежда, на руках синяки, а на пальцах мозоли. Она согласилась быстрее, чем успела найти миллион причин для отказа. Он был крайне удивлен, не веря, что все так просто. Но, конечно же… — …счастлив. — Дайчи всегда улыбался с теплотой и благодарностью, принимая из ее рук бутылку воды, полотенце или вылетевший за поле мяч. — Как хорошо, что ты стала нашим менеджером. Киёко была с ним солидарна. Могла ли она подумать, что вновь сможет испытать то счастье, как от жжения в коленях после пересечения финишной прямой? Или вновь испытать то опустошение после осознания, что никогда не встанет на полосу снова?.. Точно так же щемило в сердце, когда она видела слезы Савамуры после проигрыша в отборочных. Она видела его разным: невероятно добрым и спокойным, когда он хвалил кохаев, или сердитым и грозным, когда они его не слушали. Сомневающимся, каким был любой юноша восемнадцати лет. Твердым и решительным, как подобает лидеру. Упрямым, когда все вокруг называли Карасуно «павшими чемпионами», и способным отступить, когда вверх взлетали первогодки. Он оставался в тылу, прикрывая их спины. Его называли «фундаментом» команды: незаметным, но прочным. Лишь раз Шимизу видела его слезы боли. Но даже тогда он не сдавался и в сотый раз обещал доказать себе и всему миру, что Карасуно вернут былую славу. Лишь раз Шимизу видела его почти готовым сложить свои крылья. Колледж ознаменовал большие перемены — пожалуй, новую жизнь. Однако так отчаянно хотелось хвататься за прошлое. Среди толпы новоиспеченных студентов и прохлаждающихся зевак они встретились почти случайно, ухватились друг за друга взглядами и грустно улыбнулись, вспоминая последние три года рука об руку. На его лице больше не было шрамов, синяки на руках давно прошли. Все видимые раны зажили. Он со всей силы сжимал лямки рюкзака, в котором покоилась старая волейбольная форма. И она, стоя под лучами удушающе жаркого солнца, еще сильнее сжимала в руках свои теплые колготки.