***
Антон проверяет печку каждые десять минут: не доверяет он ни ей, ни этому дому — всё скрипит, стучит, шумит — кажется, развалится скоро. Дрова трещат в огне — это ладно, ветер крышу продувает и звуки далёкие от приятных издаёт — тоже не страшно, но вот проваливающиеся половицы в полу никакого удобства не доставляют. Ходить приходится осторожно, боясь уже за собственное здоровье и пока ещё целые кости. По глухим деревням парень за свою недолгую жизнь наездился: и печки видел, и погребы, и бани. Сейчас несложно вспомнить то, чему учился когда-то. Единственное, дом действительно ветхий: боязно за каркас и сруб — в сенях несколько креплений отошли, а крыша заметно в одну из сторон подкосилась. Давно исправлять надо было, а сейчас, может, и не стоит уже: как Антон выяснил, участок продавать собираются, а строение и так под снос пойдёт. — Нашёл носки? — спрашивает он, переводя взгляд на голые ступни в резиновых и холодных сланцах. — Сам переоделся? Когда Арсений стянул с себя джинсы и закинул их на печку сушиться, Антон разумно ушёл за перегородку. Дал время найти одежду и привести себя в порядок, сославшись на то, что связь лучше ловит именно здесь. В реальности же не захотел смотреть на голые ноги и ягодицы, прикрытые тонкой тканью. Не было так раньше: никто не стеснялся и не прятался. В бассейн ходили вместе, в раздевалки… что уж там, мылись когда-то вместе и в озеро без трусов ныряли, чтобы не мочить их. Всё хорошо было у Антона. А с недавних пор интерес к другу стал откликаться в теле несколько иначе, и прятать стояк в складках одежды стало затруднительно. Да и стыдно: если увидит вдруг, что подумает? — Обещай не смеяться. Арсений, покрепче сжав в руке свёрнутые махровые носки, неуверенно ступает в соседнюю комнату. Улыбаться уже совсем не хочется: мало того, что Антон заметно отстраняется, так ещё и врёт. Сказал что-то про связь, а сам даже телефон с лавочки не забрал. Какая тут связь? С космосом разве. Мелочь, конечно, а всё равно неприятно. — Почему я должен смеяться? Пожав плечами, Арсений указывает взглядом на штаны. В доме всего пара вещей осталось, и то чужая. Пришлось выбирать из того, что есть, и более или менее подходящими по размеру оказались мамины, те, что «для дачи» — старые, спортивные, светло-розовые, короткие, местами грязные и довольно-таки узкие. Такое парень в других обстоятельствах не надел бы никогда, но сейчас всё лучше своих, наполовину мокрых. — А, ты об этом, — задумчиво осмотрев то, про что заявили, Антон по привычке закусывает нижнюю губу и тоже пожимает плечами. — Нормальные штаны, забей. Удобно же. — Наверное, — соглашается Арсений. — Это тебе. Других нет, — наконец отдаёт он носки, вкладывая их в протянутую ладонь, и вздрагивает, когда касается чужих подушечек пальцев. Кивнув и поблагодарив, Антон сгибается пополам и поочередно натягивает носки на холодные ноги. Затем поднимается обратно, задерживает взгляд на друге, на лице которого явно читается недовольство с примесью неуверенности, хмурится и всё же озвучивает: — Ты всегда красивый. Ну, в плане во всём. Не парься, короче. Вот. Шумно вздохнув, Арсений отводит взгляд в сторону выпирающей из стены балки, на которую раньше рабочую одежду после огорода вешали, и сглатывает. И что это значит? Правда так Антон считает или специально говорит, как бы отмахиваясь? Хочется прямо спросить и телефон забытый заодно упомянуть, но мысли путаются, и выдает парень совсем другое: — Ты тоже, — произносит он короткую фразу. Теряется, но оправдываться не планирует. Толку-то. — Да, — ещё раз подтверждает он. — Тоже красивый. — Спасибо, дружище, — хмыкает Антон. — Запомню. Антон встает и уходит первым: видит Арсений только его спину в проходе. Дружище. Что и требовалось доказать — нет у них шанса на большее.Часть 1
23 января 2023 г. в 22:19
Помощь друзьям для Антона всегда имела цену и последствия. Парень убеждался в этом раз за разом, но никогда не мог отказать одному несчастью. Объект его симпатии, Арсением названный, обладал поистине приключенческой задницей: красивой такой, подтянутой, но бедовой. Антон трясёт головой, отгоняя лишние мысли, и вновь возвращается к поленнице, с усилием вытягивая дрова из середины в надежде, что там они отсыреть не успели. Разгибается, складывает их на кусок старой тряпки и задумывается.
На этот раз Арсению приспичило в январе поехать в богом забытую деревню, на бабкину дачу, шкатулку к юбилею искать. И если бы днём, так нет — под вечер, за день до круглой даты — осенило его. Машина встала ещё на въезде, пришлось идти пару километров пешком. Как итог — насквозь мокрая обувь и джинсы, докуда снег доходил. А Арс улыбается, смеётся; рожа красная, а он счастливый, светится весь.
С трудом толкнув тяжёлую дверь одной рукой, Антон вваливается в дом, в несколько шагов доходит до печки и с грохотом сбрасывает лишний груз. Оцарапанные заледеневшие пальцы толком не сгибаются: парень садится на лавку и глубоко вздыхает, косясь на виновника сегодняшнего приключения. Знал, конечно, что затея провальная — изначально знал, но как откажешь, когда вплотную подходят и смотрят снизу вверх красивыми глазами из-под рядов тёмных ресниц? Антон эти глаза терпеть не может: тонет каждый раз, забывается и бесится, не зная, куда от этого взгляда деться. Хотел бы убежать и скрыться, только ноги обычно не слушаются, да и разум тоже, заставляя смотреть внимательно и долго в ответ.
— Тут ветра хотя бы нет, я согрелся немного. Давай помогу, — Арсений подскакивает быстро и с виноватым видом усаживается на корточки промеж чужих ног. — Руки, — командует он, а после, получив желаемое, начинает их осторожно растирать. — Не больно?
— Терпимо, — Антон кривится, про себя отмечая, что раскрасневшиеся на холоде щеки другу весьма к лицу, и от комментария удержаться не может. — На колени ещё передо мной опустись, помощник хренов.
Арсений хмыкает, но чужие кисти не отпускает: накрывает их собственными согревшимися ладонями и елозит туда-сюда. Поднимает голову, смотрит на парня, ожидая увидеть всё то же хмурое лицо, но прогадывает: взгляд Антона нежный, а губы изогнуты в лёгкой улыбке. Смутившись, Арсений опускает голову обратно и принимается рассматривать небольшие царапинки чуть выше костяшек.
— Поеду я ещё с тобой куда… — произносит Антон, уже думая, как высвободить свои руки из тёплых и цепких пальцев.
Знает Арсений прекрасно, что виноват, а что теперь сделаешь? Не мог он догадаться заранее, что дорогу так сильно заметёт. Не подумал как-то об этом.
— Извини, — тихо шепчет он, наклоняясь к чужим рукам. — Отошли немного?
Антон закусывает щёку в попытках сосредоточиться и отводит взгляд в сторону. Друг старается, дыханием согревает, а он наглым образом свои пальцы у него во рту представляет. Губы ещё такие… даже не потрескавшиеся, бархатными кажутся — ухаживает поди.
— Да, — сухо отвечает он и хочет уже поблагодарить и встать, но не успевает. Арсений прижимается губами к одной из костяшек и задерживается в таком положении на несколько секунд. — Ты?..
Антон не находит, что сказать: все мысли путаются. Прикосновение тёплое, заботливое и трогательное, отчего в данной ситуации совершенно неожиданное. Не похоже и на те, как родители изредка целуют в лоб перед сном или в период болезни, чтобы почувствовать температуру. Другое.
— Прости, — тихо произносит Арсений, тут же поднимаясь на ноги. — Не подумай. Я… чтобы не болело. Не знаю, зачем. Захотелось…
Вслушиваясь в сдавленный голос, Антон отвлекается на гул собственного сердцебиения в паузы между словами и хмурится, не зная, что думать. Никогда бы он так друга не поцеловал — не целуют так друзей. «Захотелось» ещё это. Неужели и правда есть что-то такое в дурной голове?
— Печь надо растопить, — сообщает он, покидая скамейку.
Толку от сидения никакого, и Антон идёт к печке, оглядывая ту на наличие повреждений: спалить этот дом ещё не хватало. Ищет по пути зажигалку по карманам, а заодно и парочку листовок там же находит. Он всегда их брать старается — какая-никакая помощь. Осмотрев всё содержимое карманов, садится на корточки, ровно как Арс пять минут назад, и открывает заслонку. Печка чистая — выгребать не придётся. С другой стороны, простояла она без топки долго, тоже проблематично.
— Помочь? Может, ещё что-то подкинуть туда нужно?
— Да, сам сюда давай запрыгивай. Я хоть поем.
Отшучиваться, когда эмоции и сомнения перекрывают собой всё разумное, Антон привык. Не в первый раз подобное случается: были и касания недвусмысленные, и падал на него Арсений случайно, да так, что и не поверишь ни в какую случайность, и по ночам прижимался, когда вместе ночевать приходилось, спящим прикидываясь.
Вроде и взаимно всё, а Антон всё равно переживает. Арсений всегда таким тактильным был, с детства. Придавать этому сейчас иные смыслы и надеяться на то, что все случаи — не совпадение, порой кажется занятием совершенно глупым. Давно собраться и поговорить хочется, а смелости никак набираться не получается. Антон боится испортить то, что уже есть. Боится испугать и оттолкнуть того, кто дорог сердцу уже десятилетие.
— Слушай… — в очередной раз пропустив шутку мимо ушей, Арсений тоже о еде думать начинает. Он не ел с утра и на периодическое урчание пустого желудка до этого момента старался не реагировать. — А нам сегодня точно с машиной никто не поможет? — спрашивает осторожно и принимается наугад открывать дверцы кухонных шкафчиков в попытке вспомнить, где что съедобное найти можно.
Уезжать не хочется. Арсений знает, что в подполе хранится припрятанная им самим настойка. Вишневая, терпкая и самая вкусная из тех, что ему когда-либо попробовать давали. Когда бабушку забирали в город и все оставшиеся продукты перебирали, он решил одну бутылку себе оставить на случай, если вернётся. Собирался, правда, с Антоном, ещё в конце лета, но тот на отдых уезжал, а осенью уже и предлагать сюда съездить смысла не было — предлог не находился. А вот сейчас нашёлся.
— Не думаю. Поздно уже, ехать сложно. Серёжа не в городе.
Оторвавшись от потрошения журнала, вовремя обнаруженного неподалёку от печки, Антон качает головой и переводит взгляд на Арсения — продолжать удивляться даже не хочется. Стоит, не снимает с себя ничего, не подворачивает промокшие края вещей, подрагивает изредка, а всё рвётся куда-то. Ладно отсюда его вытаскивать, а если из больницы потом?
— Что за бабка у тебя такая? — продолжает Антон. — Электричество есть, а газа нет. Из принципа печь оставила?
— Из принципа, — Арсений кивает, пожимает плечами и закусывает губу. Пусто на полках: травы одни, да чай остался, который мама себе привозила, когда в гости ездила. — Получается, стелить нужно? Тут кровать на пружине есть ещё за стенкой, но холодно, наверное, будет. На печь, да?
— Какой ты у меня догадливый. С тобой лягу, не надейся даже. Прижмёмся как-нибудь, стерпимся.
Арсений кивает и уходит, чтобы всё спальное с кровати забрать. Ни малейшего представления не имеет, как ложиться придётся и куда прижиматься. Мало того, что руки дрожат, теперь ещё и сердце настукивать начинает. Остановившись за стенкой, парень не сразу принимается скручивать матрас: садится, морщится от скрипа старых пружин и дышит учащённо.
Не страшно — волнительно. Сколько уже ошибок Арсений сделал — считать устать можно, но каждая попытка привлечь внимание и направить его в русло, не схожее с дружеской привязанностью, выходит боком. Каждый раз Арсений видит, как Антон хмурится, когда он его касается, чувствует чужую напряжённость и готовится уже бессильно руки опускать из-за отсутствия идей.
Возможно, всему виной возраст, но Арсений не считает себя маленьким. Разница с Антоном всего в три года, только знакомы вот с детства. Ему шесть было, когда в соседний дом новая семья переехала; шесть с половиной, когда чужая рука поймала качель, не дав ей опуститься на голову, полезшую упавшую игрушку из-под качелей поднимать.
С того момента рядом Антон стал оказываться чаще. Шутил много, подкалывал, но никогда не давал себя калечить. Изредка звал в уже состоявшиеся дворовые компании и на первых порах представлял Арса своим родственником, чтобы вопросов не было. Арсения тогда не знал никто, дальше своего двора ходить ему было запрещено, но с Антоном родители отпускали — узнали его семью, общаться начали. Тогда страшно было: кому-то по десять было, кому-то уже по двенадцать, а рядом с ними он, ребенок в два раза младше. С возрастом легче стало, узнали все друг друга хорошо.
Арсению исполнилось тринадцать, когда он шутки ради сел к Антону на колени, чтобы в первую очередь на карусель попасть. Ту, что крутили не ради веселья, а, скорее, игры на выживание — до последнего, пока дурно не станет. Держался тогда как мог, сидел неустойчиво, а потом руку на животе почувствовал, и к фейерверку внутри присоединился ещё один. Тогда понял, что помимо благодарности, испытываемой по отношению к другу на постоянной основе, начинает появляться и другое чувство, совсем отдалённое от привычных эмоций. Время прошло, нет больше ни компании той, ни карусели во дворе, а чувство это осталось и с каждым годом всё крепчает.
Оторвавшись от размышлений, Арсений собирает матрас и, перехватив его поудобнее, несёт к печке. Радуется, что хоть чем-то полезен, и думает, как сегодняшняя ночь пройдёт. Возможно, смесь тепла, настойки и переживаний выльется во что-то, но загадывать парень боится. Слишком долго на что-то надеется. Надеется пока впустую.