любить равно лечить ;

— сонь, я не пойду. он заявляет так серьёзно, с напыщенной уверенностью во взгляде, хмуро. забавный такой, думает соня. она тоже хочет, каждое утро хочет, правда, сказать, что не хочет идти на пары, и действительно не пойти. но совесть каждый раз дает о себе знать, напоминая, что соня — девушка собранная и пунктуальная, что ей прогуливать не нужно, подкидывает девчонке все варианты развития событий, и плохие в том числе, и последствий её прогула, и соня никогда не может ей противиться. не могла. не могла противиться, пока не встретила это чудо, которое лежит сейчас, укутавшись в одеяло так, что глаза только видно и смотрит на неё хитро, изучающе. смотрит так внимательно и нежно, что соня смущается всегда, как в первый раз. а денису нравится так, что он специально пялится, не скрывая, каждую черту, каждую веснушку, каждый изгиб рассматривая. лишь бы румянец милейший на щеках её вызвать и целовать эти щёки потом, смеясь ещё больше с того как мило она морщится. она была его самым главным лекарством. время с ней действительно исцеляло. он забывал про все проблемы стоило ей улыбнуться. он забывал про мысли о болезни, которые благодаря новой, найденной ребятами клинике и её реальным методикам, вселившим доверие сразу всем, и ему в первую очередь, беспокоили его все меньше. он заплакал тогда. ему сказали, что не все потеряно. ему сказали, что на чудо надеяться нужно, потому что они чудо и совершат. ему сказали, что все будет хорошо, и он поверил. потратился на чёртову кучу лекарств, о которых соня напоминает ему лучше заметок в телефоне, сходил на чёртову кучу лекций и встреч с лечащим врачом, обговорили все с мамой чёртову кучу раз, намотался, и поверил. не только ради себя, но ещё и ради маленького милого человечка, который лежит сейчас под боком, уткнувшись носиком в шею и мило сопит. он потратился на чёртову кучу лекарств. и что они, когда соня — самое сильное действующее лекарство. бесценное. он чувствовал такое искреннее переполняющее счастье, целуя её, обнимая, слушая рассказы про её долбанутого политолога, заправляя ей волосы за уши, лёжа у неё на коленях, чувствуя её тепло, видя её улыбку, читая её сообщения с кучей восклицательных знаков. он мог бы перечислять вечно, честно. потому что любая вещь с ней рядом становилась лучше. она рядом — он счастлив. он чувствовал такую переполняющую любовь к одному только человеку, что поражался каждый день. думал, возможно ли вообще любить кого-то н а с т о л ь к о сильно? возможно ли чувствовать так много всего и сразу к одному только человеку? а потом соня улыбалась. и он довольно усмехался. возможно. и от осознания, что его чувства взаимны, внутри все лопалось. голова взрывалась. сердце к хуям выпрыгивало. ноги трястись начинали. грудную клетку сжимало до боли. поразительно, как одна девчонка делала это с ним каждый день. она делала его счастливым одним своим существованием. скажи ему это год назад, он бы отправил тебя дальше читать сказки и смотреть мультфильмы про принцесс. а сейчас соня. а сейчас «если любви нет, зачем тогда вообще все?» денис раньше на милых парочек смотрел и глаза закатывал. сейчас он довольно и нагло целует соню прямо у дверей её универа, просто потому что хочет. просто потому что её покрасневшие от холода щёки становятся ещё краснее, когда она отстраняется, грозно толкает его кулачком, приговаривая, что никакого приличия нет, честное слово. а денис лыбится, как кот чеширский, потому что знает, что попрекает она для вида, что нравится ей. скажите ему, что люди не лечат и не могут. и вы получите десятичасовую версию тирады, почему вы тупой. потому что соня лечит его каждый день, по осколкам, по кусочкам, по ниточкам собирая всё, что так отчаянно ломала в нем болезнь. денис выпутывает руку из одеяла и берет её ладонь в свою, сжимает слегка и поглаживать казанки начинает. смотрит на их ладони, будто в первый раз, и от осознания, насколько правильно это выглядит, хочет очень громко заскулить. а соня думает, что это незаконно. а у сони философия через полчаса. а соня не понимает, треснуть его хочется или поцеловать. решает, что все вместе. — и тебя никуда не пущу. соня улыбается, смотрит на него взглядом таким, каким ни на кого другого она не смотрит. смотрит тепло и так переполняюще нежно, что у дениса от её взгляда тепло разливается где-то глубоко внутри и улыбнуться в ответ заставляет. на самом деле, девушка даже думает дать этому взгляду название. 'денис, ну какой придурок взгляд'? 'денис ты- взгляд?'. это то самое чувство, когда фраза 'за что ж ты мне' имеет самый милый смысл. она только рот открывает, чтобы возразить и напомнить этой наглой милой моське, что у неё немного философия, что ей энки не нужны и вообще, она уже пропустила прошлую пару, но он перебивает, ближе пододвигаясь и ещё шире улыбаясь. — ну давай лучше полежим. соня его взгляд не выдерживает. она даже не успевает заметить тот момент, когда на лице расплывается такая широкая улыбка, что, кажется, и солнце не нужно, качает головой и падает обратно в кровать прямо на него так, что он начинает притворно кашлять и хохотать, пытаясь перевернуться, чтобы скинуть её. начинается потасовка на неравных правах, но сонина тактика побеждает и она с видом королевы укладывается на дениса, довольно улыбаясь. — ну ты сучка, громковская, — сквозь смех выдавливает, — хочешь, чтобы я задохнулся? и делает такое страдальческое лицо, что получает подушкой по голове. — завались, титов, ты же знаешь, что я пушинка, — она отвечает и думает, как у неё ещё лицо не треснуло от улыбки. устраивается удобнее, шею его руками обвивает и ногами за его цепляется, голову на его груди удобнее устраивает и смеётся с того, что у неё реально были какие-то мысли про какую-то философию. дуреха. а потом все отключается, потому что денис умиленно смотрит на это чудо, смотрит на волосы сони, так красиво по его груди рассеянные и так красиво на солнце светящиеся, что сравнивает её с рапунцель и думает, что это лучшая его мысль за последние несколько лет. а потом поднимает руку, берет одну прядь и на палец наматывает. и смотрит завороженно. у неё волосы правда волшебные. она сама — волшебная. улыбается и начинает прядка за прядкой её волосы перебирать, сквозь пальцы пряди пропуская, цветом любуясь. а соня так боялась и не хотела, чтобы он хоть на секунду убрал руку, что, сама того не заметив, дыхание затаила. — слышь, рапунцель, — шепчет денис, очередную прядь сквозь пальцы пропуская. — м? — соня промычала лениво, все ещё млея от его действий. денис же даже не прячет хитрую улыбку, которая у него появляется каждый раз, когда он придумал что-то гениально ебанутое и которой соня тоже хотела дать название. он ещё немного думает, а потом ухмыляется и руку убирает. соня хмурится и голову поднимает, смотрит на него с прямым вопросом "а какого хуя". а денис улыбается невинно и бубнит: — мне это... по нужде надо. в такие моменты соня хочет его как минимум убить, как максимум зацеловать. — ну какая же ты задница, — шепчет она и начинает смеяться, потому что он и правда невыносимый. а еще соня слишком хорошо его знает, поэтому на поток его шуток про свою потрясающую задницу только вздыхает и кидает такие грозные взгляды, какие только может. а потом она принимает сидячее положение, зная, что денису ни капельки не тяжело, и мило улыбается, тянет руку к его волосам и убирает одну прядь, упавшую на лоб, вбок и ведёт рукой ниже, по щеке. денис тут же перестаёт бубнить и, как котенок, тянется к ней, потому что делает она вещи вообще незаконные. соня рукой ещё ниже ведёт, пальцами невесомо шеи касаясь. ключицу выпирающую кончиками пальцев обводит, ниже спускается, пальцами по груди ведёт, еле касаясь, а у дениса мурашки. он откидывает голову набок и улыбается. чувствует каждое сонино движение, чувствует её руку на своей груди и, по ощущениям, умирает от любви. а потом чувствует её губы на своей шее и улыбка пропадает. он сглатывает и вздыхает, чувствуя очередной поток мурашек. а соня улыбается и шею его поцелуями осыпает, целует ямочку между ключицами и ниже поцелуями спускается, свою какую-то линию. вырисовывая. денис уже не улыбается, потому что не может, потому что она сейчас его грудь мучает. он ерзает, голову поворачивает, потому что не может не посмотреть, и встречается с ней глазами. ярко-голубой в медово-карий. ему просто необходимо её поцеловать. а соня все понимает. а соня ближе двигается и наклоняется так близко, что прядка её волос его носа касается, щекочет. она смотрит так хитро и будто бы в н е г о, что у дениса снова мурашки по коже. он прядь эту за ухо её заправляет и тянется к ней, не понимая, чего она ждёт. она сдаётся и шепчет ему в губы: — прости, мне по нужде надо. и от того, как вытянулось лицо дениса, соне хочется очень сильно засмеяться. она слезает с него и встаёт с кровати, пока денис все ещё пораженно моргает. а когда он все же очнулся, соня уже хлопнула дверью ванны, злобно хихикая. денис откидывается на подушку, закрывает лицо руками и смеётся. какая она дурка. как сильно он её обожает. — громковская! — кричит он, чтобы через дверь ванной слышно было, — ну и кто у нас теперь задница? он слышит её смех, слышит, как включается вода и её почти невозмутимое: — все ещё ты! денис возмущается, даже собирается встать с кровати, чтобы защитить себя и свою честь, но соня его уже не слышит, потому что из душа теперь слышен только её голос, напевающий что-то ужасно знакомое. а когда до него доходит, что она поёт, денис не выдерживает и начинает очень громко хохотать. все же он хорошо на неё влияет. — ты мой самый необычный выбор планеты, громковская, — шепчет он и улыбается, слушая, её слегка фальшивую «альфу и омегу». а потом подрывается с кровати и идёт в ванную. повыпендривались и хватит. он идёт за своим поцелуем. соня песню тимы белорусских напевала, а заплакать хотелось очень. как минимум потому, что такого искреннего счастья она ещё, кажется, никогда не испытывала. соня все понимает. соня понимает, насколько сильно она по уши, когда думает, что готова послать все свои планы, всю свою со школы оставшуюся из-за синдрома отличницы собранность и организованность, готова послать все пары, все дела, все, что всегда стояло выше. послать ради того, чтобы почувствовать наконец счастье. она за этим счастьем бежала всю жизнь, пытаясь угодить, пытаясь не разочаровать. громковская всегда уверена была, что счастье в признании. в признании, о котором она лишь перед сном мечтала. в признании, ради которого об стенку расшибалась, встречи с друзьями отменяла, днями училась, чтобы хотя бы одно искреннее "умница" от отца получить. работала-работала-работала и не понимала, что делает не так. на все её действия у отца был один только тяжёлый взгляд. и ещё примерно тысяча претензий. она старалась быть для лизы хорошей сестрой. но проблема в том, что она и была. она была золотой. да только лиза продолжала глаза закатывать и во всех её действиях обидный смысл тайный искать. соня хотела хоть какого-то проявления любви до дрожи, до боли где-то глубоко внутри, до слез обиды, которые она старалась сдерживать так сильно, что на ладони потом полумесяцы красные замечала. соня так хотела почувствовать отдачу. почувствовать хоть какую-то часть той любви и заботы, которую ежедневно дарит сама. соня так хотела убедиться, что все, что она так усердно и искренне делает — не зря. что она сама — не зря. и убедилась. и почувствовала. и чувствует это каждый день, все ещё не веря, что это все правда её. встречающий её на первом этаже её универа денис, со стаканчиком латте из её любимой кофейни, который на вопрос «зачем?» плечами пожимает, улыбается беззаботно и говорит, что у него всего две пары было. денис, развалившийся у неё на диване и включающий звёздных войн, потому что «в смысле ты не смотрела?». такое тёплое отношение к ней его мамы, что у сони вдвойне от любви все взрывается. она все ещё не верит, что это её. что счастье нашло её само. и это самое счастье сейчас нагло открыло дверь в ванную, и — она уверена — так же нагло улыбаясь, сказало: — добрый вечерочек, сонечку, ратата. отодвинул шторку, встретился с этим самым "денис-ну-какой-придурок" взглядом, приподнял бровь и таким хриплым, каким только мог, голосом спросил: — одна тут отдыхаешь? соня просто тяжело вздохнула, покачала головой, широко улыбаясь, и притянула парня к себя, в поцелуй вовлекая. — только попробуй обломать, — уже совсем не специально хрипло прошептал в губы, сноп мурашек по всему телу вызвав. соня смотрит хитро, сощурив глаза, и усмехается. — не ссы, титов. один-один. и она снова тянется к его губам. а он делает шаг ближе. и ещё один. и ещё один, пока между ними не остаются какие-то жалкие миллиметры. и эти миллиметры они стирают тоже.