***
Арсений крутит головой и не может узнать помещение, где теперь находился. Он определенно не в гримерке. Перед ним большая светлая комната с массивной кроватью, завешенной балдахинами. Перед ней стоит оттоманка с крошечными подушками, а чуть дальше — деревянный шкаф с распахнутыми дверцами. Внутри аккуратно развешана одежда, которую он видел на старинных портретах. Но шок вызывает не незнакомая обстановка и рубашки с манжетами. У окна в кресле сидит человек, и Арсений с тихим «ой» узнает в нем себя. Только вот на двойнике нет привычных джинс и футболки. Волосы элегантно зачесаны назад, на шее повязан жемчужного цвета платок, ноги обтягивают черные кюлоты. Арсений закусил губу, пожирая взглядом открывшуюся ему картину. Может, это было высшей степенью нарциссизма, но у него перехватило дыхание при виде себя в подобном одеянии. — Арсений Сергеевич, карета подана-с, madame просили Вас поторопить, — в дверях показывается лицо юной девушки в простом платье. Коса перевязана лентой и заколота на затылке. Она скромно потупила взгляд, оставаясь стоять на пороге. — Ох, так скоро? — выдыхает его двойник, комкая в руках полы сюртука, — Но я еще совсем не готов. Лучше бы маменька вовсе отменила бы свое предприятие… Арсений чувствует, как тот волнуется, знает собственные нервные жесты. Вот он теребит пуговицу, едва не оторвав, а сейчас в задумчивости кусает внутреннюю сторону щеки. — Ну что Вы, Арсений Сергеевич, — девушка улыбается, на щеках появляется яркий румянец, — Сватовство — это же так здорово! Вы же сами рассказывали-с, как в прошлую субботу пригласили ее на мазурку аж два раза. — Помню, Катенька, да только спокойнее на душе не становится, — он растерянно улыбается в ответ, передергивает плечами, — Я, знаешь ли, отчего-то меньжуюсь. Но тут ничего не попишешь: ехать надо.***
— Арс, да мать твою налево, ты завис? Арсений подпрыгивает на месте, будто очнувшись от короткого сна. Рядом стоит Антон и трясет его за плечо. Они оба в гримерке, вокруг нет никаких балдахинов и подушек, только знакомые пуфики и стол с пластиковыми бутылками воды. — А, что? — он чувствует себя так, будто память на несколько секунд стерли, а потом перезаписали в хаотичном беспорядке обратно. — Я говорю, скоро мотор, пошли готовиться, — повторяет Шастун, и на его лице появляется хитрое выражение, — А ты куда-то улетел. — Да просто задумался, — машет рукой Арсений и на непослушных ногах бежит на сцену. «Переутомился», — мысленно решает он и с веселым криком выскакивает из-за кулис под громоподобные аплодисменты.***
— Граф, Ваши рассказы можно слушать часами, — хмыкает невысокий мужчина, накручивая на палец длинный ус, — Мы с женой всегда ждем вас в приемные часы. Да Вас же с балов да званых ужинов и не перехватишь. — Что Вы, я всегда к Вашим услугам, — тихо посмеиваясь, отвечает Арсений Сергеевич, склоняя голову в учтивом поклоне. Сватовство идет второй час кряду, а со своей невестой он обмолвился лишь десятком слов. Ему хотелось оставить ее родителей, тетушек и кузин и их скучную беседу, подойти к ней и завести разговор о чем угодно. Да хотя бы о ее любимом танце или виденной на днях опере. Да этикет не позволял сделать вечер хоть чуточку интереснее. Молодой граф переводит взгляд на подрагивающее пламя свечи, воображая, будто это и не свеча вовсе, а маленький светлячок или мифический дух. Свет несколько раз мигает, заставляя его нахмуриться. В гостиной становится темнее, словно ему на голову набросили кружевную вуаль.***
Он трет глаза, а когда распахивает их, то видит перед собой несколько десятков человек. Все они замерли в восторженном ожидании, и Арсений Сергеевич не сразу понимает, что стоит на сцене. Но сцена не похожа на ту, что он видел в театрах или в домах у высшего света. Непонятные предметы из блестящего материала, странные одежды и ослепительный свет сбивают с толку, лишают ориентации. Сбоку он видит самого себя и отшатывается от диковинного зрелища. Неприлично узкие брюки, черная рубашка со странной белой заплаткой, челка падает на лоб. Он бы не вышел так даже за двери своей спальни, что уж говорить о людном месте. На сцене разворачивается действо, незнакомые слова и речь путают Арсения Сергеевича еще больше. Он слышит русское произношение, но смысл сказанного будто не сразу доходит до него. Но вдруг его двойник выходит на центр и, важно приосанившись, выдает: — Вы знаете, я немножко меньжуюсь…***
— Арсений Сергеевич? — полная дама с веером чуть подается вперед, привлекая его внимание, — Вы слушаете меня? И он судорожно втягивает носом воздух, узнавая прежнюю гостиную и лицо будущей тещи. — О, конечно-конечно, прошу прощения, — приподнимая уголки губ, спешно отзывается он, а у самого глаза по сторонам бегают. Но свет больше не мерцает, а чудной близнец не появляется из темноты. «Все от нервного напряжения и вина», — заключает он и возвращается к теме разговора.***
Арсений сидит в автобусе, вполуха слушая Стаса и Диму, беззлобно споривших о предстоящем выступлении в Воронеже. Что они не поделили, он так и не понял, но на всякий случай следил за обрывками фраз. Все мысли занимали сны, которые за несколько недель стали его частыми гостями. Каждый раз одно и то же: стук подков о мостовую, скрип перьев и гулкое эхо в дворцах и особняках. И везде он, Арсений. Будто сошедший со страниц «Героя нашего времени». Не хотелось думать о том, что у него крыша едет от собственных фантазий и вечных упоминаний прошлых эпох. Видения он продолжал списывать на усталость, хотя верить в оправдание с каждым разом становилось все сложнее и сложнее. — Граф Арсений, — Антон на соседнем сидении отворачивается от окна и протягивает ему наушник. Попов реагирует не сразу, цепко присматривается — не поменялась ли окружавшая его реальность, — Зацени, какое видео мне в личку прислали. — Опять подборка фэйлов? — хмыкает он, принимая наушник, — Ладно, давай посмотрим. — Ой, да тебе все не нравится, — Антон не обижается на подкол, но считает своим долгом демонстративно надуться. Вечером за кулисами чужие голоса смешиваются в единый гул, и Арсений в самом центре шумихи. Носится из угла в угол, подбадривает друзей нелепыми шутками. Подходит к Антону, отмечая его напряжение и сжатые в полоску губы. Сколько моторов и выступлений у них за плечами, сколько интервью и участия в других передачах. А это высокий и неуклюжий мальчишка продолжает дергаться и волноваться как в первый раз. — Выше нос, Шастун, — касается его руки Арсений, ослепляя уверенной улыбкой, — Затащим, как и всегда. Не нервничай так. — Я не нервничаю, — возражает Антон, продолжая переминаться с ноги на ногу, — Тебе легко, блин, говорить. Ты себе нервы в диспетчере задач удалил. — Так помнишь, почему? — Арсений вспоминает «Шокеры» и по слогам повторяет старую реплику, — Я перестал волноваться. И Шастун весело хохочет в голос, чувствуя, как ледяная хватка тревоги немного отпускает его.***
Арсений Сергеевич вскидывает брови, но не выпускает из рук карт. Со временем он научился не вздрагивать, когда грезы посещали его в гостях или посреди улицы. Только замирал на несколько мгновений, жадно вслушиваясь в речи его двойника. Ему нравилось видеть, как тот раскованно и немного нагло ведет себя на театральных подмостках. Ему, графу из древнего рода и с безупречной репутацией, никогда не повторить его экстравагантных выходок. — Арсений, друг мой, — глаза его товарища, князя Сорокина, лукаво блестят по другую сторону стола, — Вы сегодня необычайно молчаливы и загадочны. И выигрываете у меня второй раз за вечер. Я не ожидал, что после происшествия с дуэлью Вы будете так возмутительно спокойны, — он ухмыляется, склоняется ближе, — В чем же секрет, граф, поделитесь с нами. — Вы знаете, — тянет он, но в следующую секунду одергивает себя на середине фразы. На лице расцветает шкодливая усмешка, словно он готов сообщить тайный шифр, о котором знает только он, — Я, видите ли, перестал волноваться.***
Арсений получает неподдельное удовольствие от сегодняшних импровизаций. Он умело находит слова и идеи, купается во внимании фанатов и их смехе. Особенно легко ему даются исторические темы, в которых он стал настоящим мастером. Коллеги фыркают и насмешливо зовут его «граф», а он отвечает на их колкости статным поклоном. Сегодня он ощущает исключительный прилив силы и готов делиться ею с благодарной публикой. Арсений буквально летает по сцене, тянет Шастуна из одного угла в другой и тараторит реплики на одном дыхании. — Лихо нападем, поправлю только кивер, — декламирует он, натягивая на голову невидимый головной убор. Довольно оглядывается на зал и на несколько мгновений земля уходит из-под ног. Он видит себя из снов, стоящего перед камерами со скрещенными на груди руками. И двойник замечает его взгляд, смотрит в ответ прямо, с наглым вызовом. Граф удовлетворенно улыбается и одобрительно кивает ему головой.