***
— Ну что, едем? — Цубамэ тепло улыбнулась и поправила лямку рюкзака, готовую в любой момент свалиться с плеча. Эта скверная девчонка никогда не делала что-то «правильно», как все люди, когда была вне света софитов, даже рюкзак носила по-странному. Но с друзьями она была настоящей — немного неуклюжей, опаздывающей девочкой, без пафоса и сарказма. За это Канамори и любила её. — Едем, — Саяка ответила так, будто бы от неё что-то зависело, как если бы автобус тронулся, стоило только Канамори приказать. К сожалению, вне клуба поле её влияния значительно сужалось, и дурацкий заказной медлил уже полчаса, ожидая, пока класс соберётся в полном составе. Девушка вообще не одобряла всю эту затею с походом, и, если бы не Цубамэ, точно никуда бы не поехала. А отказать невинным глазам и, конечно же, улыбке Мидзусаки было сложно. Вскоре в автобусе расселись последние, опоздавшие ребята, и машина тронулась. Цубамэ задумчиво смотрела на дорогу за окном, вроде вполне удовлетворённая видом шоссе. Канамори же надела наушники и взяла её за руку. Так было легче заснуть — она проверяла.***
Палатки, смех, дым костра и гитара, которую биолог вытащил неизвестно откуда. Он играл какую-то песню, а ученики расположились на траве рядом, образовав большой круг. Некоторые из ребят уже разошлись по палаткам, и Канамори не была исключением. Атмосфера царила дружеская, немного сонная и уютная, несмотря на то, что ночь почти вступила в свои права. Оставалось только переждать закат. Канамори выходит из состояния дрёмы, когда чувствует, что кто-то теребит её за рукав. — А? — она всё ещё не до конца проснулась и теперь сидела на спальном мешке, потирая глаза руками. — Мне надоело сидеть, пошли погуляем, — Цубамэ сидела рядом на корточках и снова улыбалась. — Ночью. В лесу. А если нас заметят? — Канамори отличалась большей серьёзностью и скептицизмом, поэтому до последнего старалась отказаться. Цубамэ протараторила что-то про то, что она мастер в побегах, и за обе руки всё же вытащила девушку из палатки. Как ни странно, им удалось пройти незамеченными даже мимо вездесущей Асакусы. Сейчас та сидела у костра вместе со всеми, только вместо того, чтобы дремать под деревом или обмениваться историями с биологом, она рисовала. И, естественно, ни на кого не обращала внимания в этот момент. Девушки бродят по лесу, но далеко от импровизированного лагеря не уходят: боятся заблудиться. Вскоре они находят вполне приличное место под деревом, и Цубамэ садится рисовать. Всё же, в тишине это делать удобнее. Канамори пристраивается рядом. Она перебирает пряди волос Мидузсаки, задумчиво глядя куда-то в сторону, а потом на альбом подруги. Та делает зарисовки листвы, неба и самой Канамори. Цубамэ смеётся и немного смущается, узнав, что Саяка это заметила. Уходить совсем не хочется и, как бы банально это ни звучало — кажется, что время замерло. Но девушки знают, что это не так, и торопятся обратно в лагерь. — Хотя нет, погоди, давай задержимся ещё чуть-чуть, — Цубамэ снова улыбается.***
Они возвращаются к остальным ребятам, костру и гитаре, потому что «нас, наверное, ищут». Это было сказано только для отмазки, поскольку и ученики, и учитель всё ещё сидели там — сейчас они пели хором, какую-то очень слезливую мелодию о любви и расставании. Биолог, как ни странно, громче всех. Девушки садятся вместе со всеми и, взявшись за руки, подхватывают мотив. никто не заметил их отсутствия. Наступает ночь.***
На следующий день класс уезжает. Канамори и Цубамэ сидят на заднем сидении автобуса. В этот раз первой засыпает Мидзусаки. Она кладёт голову на плечо Канамори, а та чувствует себя хорошо и спокойно, как никогда. Около старой ёлки в лесу остаётся синяя резинка, которой Саяка подвязывала волосы, а на коре — царапины от ногтей Цубамэ. В бывшем палаточном городке — пепел, дотлевающие угли костра и чей-то забытый альбом. Асакуса будет в бешенстве. Цубамэ улыбается этой мысли во сне.