Resurrection for erection

Raise you phallus to the sky and

you never die Hallelujah Воскресить Цзинь Гуанъяо… Вэй Усянь слабо помнил, что именно натолкнуло его на эту идею. Может быть, всему виной были бесконечные перетекающие одна в другую встречи со старейшинами клана Гусу Лань. Старейшины все как один были бородатыми, седовласыми и дотошными просто до жути. Может быть, его вдохновила мудреная, как древние алхимические рецепты, бухгалтерия ордена, которую Лань Чжань пытался расшифровать, закопавшись в пыльные бумаги по самую налобную ленточку. А может быть, очередная Ночная охота, пропущенная им и его супругом, исполняющим обязанности главы Гусу Лань. Вэй Усянь слабо помнил, что именно натолкнуло его на эту идею, но отлично помнил момент, когда понял, что решение, крутившееся на задворках его сознания вот уже несколько месяцев, является единственно верным выходом из их с Лань Чжанем сложной ситуации… В этот день они с Лань Чжанем собирались отпраздновать свою пятую годовщину и наконец вдоволь, лютый мертвец задери, потрахаться. Когда-то Вэй Усянь посмеялся бы над тем, что кто-то считает такой досуг настолько из ряда вон выходящим, что припасает его для празднования круглой даты. С другой стороны, когда-то их «каждый день» действительно был каждый день, а не раз за луну. Теперь же все стало совсем иначе… Если коротко, у Вэй Усяня почти не было секса, и виной тому был не кто иной, как злодейский Цзинь Гуанъяо… После событий в храме Гуаньинь Лань Сичэнь как ни в чем не бывало вернулся в Гусу Лань, дошел до павильона Ханьши и торжественно объявил, что уходит в уединенную медитацию. Сначала все отнеслись к этому спокойно — глава клана потерял близкого друга, пережил предательство и наверняка нуждался в восстановлении душевного равновесия — но едва срок его отшельничества перевалил за половину года, забили тревогу. С Лань Сичэнем пытались поговорить. Он слушал старейшин с вежливым вниманием, улыбался мягкой улыбкой, подливал ароматного чаю и… не отвечал ни слова. Лань Сичэня пытались выманить. Он читал полные тревог послания о якобы появившихся в районе Облачных Глубин темных тварях, встревоженно качал головой, поджимал губы и… отправлял письма в огонь. Лань Сичэня пытались усовестить. Он смотрел на умоляющих преподать им урок адептов участливым взглядом, понимающе кивал и… полностью игнорировал их просьбы. Вместо этого Лань Сичэнь днями напролет играл на сяо мелодии, одну другой заунывнее, тоннами заказывал у торговцев сборники поэзии, писал портреты и учился носить совершенно лишнее при его величественном росте ушамао. Едва старейшины поняли, что до Лань Сичэня им не достучаться, они обратились к Лань Ванцзи. Тот прибыл, неся с собой ароматы путешествий, свободы и Ночных охот, и... с порога упал в пучину бюрократии и зубодробительной скуки. Первое время Вэй Усянь даже порывался помогать Лань Чжаню, но быстро сдулся. Он был согласен снова пережить атаку четырех кланов, броситься в пропасть и даже попытаться устроить личную жизнь Цзян Чэну, но к тому, чтобы по десять часов кряду выслушивать просителей, умоляющих наказать соседа за полуночное кукареканье петуха или украденное с участка яблоко, жизнь его не готовила. У Лань Чжаня же выбора, увы, не было. Он мужественно копался в бумагах, участвовал в собраниях великих кланов и даже — боги, помогите! — собственноручно разбирался с поставками продуктов в Облачные Глубины. Он никогда не жаловался, поддерживал решение брата и отмахивался от жалоб на нытье флейты, сутками разносящееся по Гусу Лань, однако Вэй Усяню было очевидно, что супруг чахнет на глазах. Лань Чжань почти перестал упражняться с мечом, завел привычку тратить вечера на разбор посланий от вассальных орденов, но главное — напрочь перестал трахать Вэй Усяня. В те редкие моменты близости, что случались, когда время Лань Чжаня не крали старейшины или гуевы бухгалтерские книги, он, слишком измотанный за день, отдавался во власть ласк Вэй Усяня. Не то, чтобы тот был так уж против, просто неимоверно соскучился по крепкому члену в своей заднице… В эту годовщину Вэй Усянь был решительно настроен найти на свою пятую точку давно заслуженные приключения. Он заранее приготовил и привязал к изголовью кровати пару белых лент, притащил курильницу, заправленную возбуждающими благовониями, слегка растянул давно не знавший проникновений вход и принялся ждать мужа. Ждать пришлось долго. Солнце закатилось за горизонт, гонг объявил о наступлении часа кабана, на Облачные Глубины опустилось безмолвие. Вэй Усянь, все это время пролежавший на постели голышом, ругнулся, натянул верхнее ханьфу и отправился на поиски Лань Чжаня. Тот обнаружился в библиотеке. Трогательно приобняв стопку каких-то мутных договоров, он спал, уронив голову на стол. Налобная лента Лань Чжаня сбилась, из приоткрытого рта на лист бумаги, размывая убористые строчки, натекла лужица слюны. Вид утратившего всякую величественность супруга поразил Вэй Усяня в самое сердце, ветер, забравшись под одеяния, натянутые на голое тело, обдал холодом смазанный маслом анус, из соседнего павильона, забивая последний гвоздь в гроб уничтоженной сексуальной жизни Вэй Усяня, завыла клятая флейта. — Лань Чжань, просыпайся! — Вэй Усянь нетактично потряс мужа за плечо. — Мы должны воскресить Цзинь Гуанъяо! В ответ на свое предложение Вэй Усянь ждал упреков, отсылок к многочисленным правилам клана, хмурого молчания или требования забыть об очередном обращении к темному пути. Он был настолько уверен, что Лань Чжань даст ему непримиримый отпор, что даже приготовил значительный список аргументов и контрпредложений. Вэй Усянь был уверен, что готов к чему угодно… К чему угодно, кроме этого. Подняв на него осоловелый взгляд, Лань Чжань прошептал одно-единственное слово: — Давай. — Ты… ты… ты… — От удивления Вэй Усянь растерял все свое хваленое красноречие. — Ты разве не против? — Лань Сичэнь носит ушамао. — Да, а ты… — А я так плохо разбираюсь в финансах, что скоро разорю орден. Следующие два лунных цикла Вэй Усянь потратил на штудирование библиотеки и изобретение необходимого ритуала. Он был до того занят, что зачастую добирался до постели даже позже Лань Чжаня. К концу шестой недели ему начало казаться, что секс с тем ему когда-то просто приснился. «Ну, ничего, — думал он, опускаясь в ледяной источник после очередного пробуждения в пустой кровати, — вот возрожу Цзинь Гуанъяо, будет и для моей задницы праздник». Наконец подходящий ритуал был найден. Он не требовал пожертвования чьего-либо тела, использования Тигриной Печати или армии мертвецов, но все равно был до такой степени темным, что после его исполнения на землях Гусу Лань правила клана следовало бы стереть как раз и навсегда попранные. К счастью, к этому моменту старейшины и адепты настолько устали слушать стенания Лебина и наблюдать украшающие каждый сантиметр стен Ханьши портреты покойного Верховного заклинателя, что им было уже наплевать. Поводов для терпимости добавляло и то, что в результате последней попытки Лань Ванцзи сбить цену на овощи орден вторую неделю питался одним лишь пустым рисом. Ритуал, проведенный Вэй Усянем и Лань Ванцзи, прошел более чем успешно. Через мгновение после произнесения последней формулы заклятья в начертанном углем сигиле возник совершенно живой, обладающий обеими руками, абсолютно голый, не считая обширного узора из капель чужой крови, Цзинь Гуанъяо. Очевидно, ритуал вырвал его прямиком из последнего мгновения его жизни, так что воскрешение Цзинь Гуанъяо встретил отборнейшим бордельным матом, от которого у выросшего в Юньмэне Вэй Усяня невольно потеплело на душе. — Не мать твою гуй еби Минцзюэ! Думаешь, я тебя не переиграю? Я тебя уничтожу! Я тебя, срака мертвячья, один раз закопал, я тебя и второй раз закоп… ой… Запоздало очнувшись и осознав, что находится вовсе не в храме Гуаньинь, Цзинь Гуанъяо резко умолк и попытался растянуть губы в привычной благостной улыбке. Откровенно говоря, на лице обнаженного, залитого кровью, застывшего посреди сигила человека эта гримаса смотрелась куда более дико, чем искажавший его мгновение назад гнев. Вэй Усянь постарался развить эту мысль, но его размышления были прерваны чуть слышным, но при этом пронзительным возгласом. — А-Яо? Вэй Усянь обернулся на звук и узрел застывшего в некотором отдалении Лань Сичэня. Сжимая в одной руке сяо и неловко поправляя другой нелепое ушамао, он смотрел на Цзинь Гуанъяо. В его взгляде перемешалось столько эмоций, что всегда бесстыдному Вэй Усяню отчего-то стало неловко. Тут были и незамутненный восторг, и ужас неверия, и боль, и радость, и тысячи других чувств, имен которых Вэй Усянь не решился бы назвать. — А-Яо… Мне это не снится? — Эргэ, — при виде Лань Сичэня старательно натянутая маска мгновенно упала с лица Цзинь Гуанъяо, — ты что, все-таки умер со мной? Неужели это мое посмертие? Поняв, что такими темпами незадачливые бывшие главы великих кланов рискуют додуматься до чего-то, что снова придется исправлять при помощи темных ритуалов, Вэй Усянь решил внести ясность. — Лань Сичэнь, тебе это не снится. Цзинь Гуанъяо, это не твое посмертие. Вы оба живы и здоровы, ну… — он с сомнением осмотрел покосившееся ушамао на голове Лань Сичэня, — во всяком случае относительно здоровы. Всё в полном порядке, за исключением того, что, возможно, в ближайшее время нам всем придется здорово потрудиться, избавляя Облачные Глубины от остатков темной энергии. — И долгов, — лаконично дополнил Лань Ванцзи. — Что?! — Что? К новолунию жизнь в Гусу Лань стала налаживаться. Остаточная темная энергия была изгнана, на столах, помимо пустого риса, появились овощи, Цзинь Гуанъяо искупал совершенные преступления, разбираясь с бардаком в бухгалтерии, Лань Сичэнь снял наконец ушамао. А адепты, вместо жалоб на скулеж Лебина, принялись сетовать на еженощно доносящиеся из Цзинши стоны.