Домашние.

      Родители были неправы.       Пасифика действительно считала Мэйбл удивительной, даже больше — она любила её. Любила вечера, которые они проводили только вдвоём (если не считать пачки самодельного попкорна и мелодрамы по телевизору), любила гулять с той за руку по ночному заснеженному городу, любила смотреть на только что проснувшуюся девушку с растрёпанными волосами и мятой пижамой, которая, несмотря на кислотно-розовый цвет, очень шла Мэйбл, и, что уж тут скрывать, нравилась Пасифике. Даже больше, чем тот полупрозрачный бралетт, который Нортвест подарила ей в прошлом году.       С того времени, как они только-только начали встречаться, мало что изменилось — девушки по-прежнему просыпались утром в одной кровати, допивали одну баночку злакового йогурта на двоих или же до ощущения тошноты наедались оладий с кленовым сиропом. Это было слишком «по-мейбелловски». И жарила их тоже Мэйбл. Она не любила батончики, мюсли и вообще любую низкокалорийную еду, к которой Пасифика безуспешно пыталась её приучить. Эта низкая, коварная… Мэйбл сама не знала, кто, «морила её голодом».       Ничего, у Пайнсов своя кухня, такая, к которой они привыкли за много лет. Сплошная импровизация. И младшая из Нортвестов тоже обязательно привыкнет — Мэйбл просто нужно ещё пару раз обвалять ту в муке, а потом, посадив на стол, заляпанный следами теста и вина, с упоением целовать. Каждый кончик, каждый сантиметр её тела.       Да, иногда Нортвест позволяла себе побаловаться дорогим алкоголем. Прямо с утра. В компании такой же пьяной (отвлёкшись, Пасифика забывала о мере в алкоголе, а потом уже не видела смысла останавливаться) Мэйбл, которая непонятно откуда вытащила злополучный бралетт. Ясное дело, что в таких условиях готовка превращалась во что-то невообразимое.       Всё же, время от времени можно было побаловать свою особу и самой Мэйбл. Это шло им двоим только на пользу.       На поверку оказалось, что Пасифика вовсе не стерва и не сука, какой многие её считали. Да, она немного брезглива, иногда капризничает и не любит мыть за собой посуду (только если рядом не встаёт Мэйбл, и они обе, толкая друг друга бёдрами, не начинают делать это вместе). Маленькие недостатки ничего не значили в сравнении с той, кем она была на самом деле.       Девушкой с идеальным макияжем и широкой душой, в которой хватит места на всех. Кроме, наверно, Диппера, который так и не научился убирать за собой носки, даже в гостях.       Мэйбл могла быть точно уверена, что та от неё не уйдёт, и старалась отдавать взамен на всю Пасифику всю себя. А любить, трепетно, нежно и беззаветно — не старалась. Это получалось машинально, как что-то родное и само собой разумеющееся.       Сама Пайнс тоже кардинально отличалась от прикрепившегося к ней образа «дурочки», «ненормальной», «простушки» или как там её ещё называли…       Да, она до сих пор любила свитера с котятами и милые наклейки, серьгам от Картье — бижутерию из магазина «всё за доллар», но совершенно точно могла назвать себя девушкой с хорошим, даже утончённым вкусом, хотя он, бывало, расходился с тем, что думала Пасифика.       Но Нортвест могла не сомневаться в том, что её услышат, воспримут всерьёз и посоветуются. Сделают то, чего никогда не делали дома родители.       Вообще они обе были невообразимо домашние, уставшие от клубов и вечеринок, где, в принципе и познакомились.       Девушки всегда с радостью возвращались домой, глубоким декольте и тесным платьям предпочитая старые растянутые футболки и флисовые шорты с мопсами. Пасифика периодически ужасалась этой «немодной» вещи, но всё чаще и чаще трогала приятную, мягкую ткань, втайне думая, что волосы Мэйбл в сто раз мягче не просто какого-то дешёвого флиса, а самого дорогого, самого качественного шёлка. И ценнее тоже.       Хотя почему втайне? Завтра она скажет ей об этом на свидании, которое пока было только сюрпризом. Не скажет — прокричит, проорёт о том, что пусть она сбежала из дома, пусть вместо Ягуара у неё теперь старый пикап и жить в однушке, мягко говоря, не очень — она не променяет любовь ни на какие деньги.       Никогда.