Простая логика

Персиваль Грейвс изменился — и в этом не было совершенно никакой логики. Или, во всяком случае, отыскать ее было трудно, потому что все произошло странным, неуловимым, почти незаметным образом, и даже те, кто директора Отдела магического правопорядка хорошо знал, не могли сказать в точности, что именно с ним не так. Поведение, манера держаться, привычка говорить сухо, отрывисто и в основном по делу остались прежними, как и цепкий, очень проницательный взгляд темных глаз, но то, что таилось в их глубине, стало каким-то будто бы… нечитаемым и, казалось порою, настороженным, будто обладатель их тщательно оберегал какую-то тайну. Когда именно наступили эти непонятные перемены, Серафина не могла вспомнить, но первый тревожный звоночек — лично для нее — прозвучал, когда, появившись на работе очередным пасмурно-серым утром, она не обнаружила на своем столе привычной стопки отчетов, которые, как правило, оказывались там по пятницам еще до ее прихода. И это ее удивило. В действиях Персиваля Грейвса всегда прослеживалась очень простая, прямолинейная и в каком-то смысле даже первобытная логика. Он был из той породы людей, которые говорили: «Я за вас жизнь отдам», — и действительно отдавали; с угрозой сулили: «Голову тебе оторву!» — и спешили исполнить обещанное; уведомляли со спокойной уверенностью: «Я принесу эти отчеты в пятницу утром», — и окажись на их пути хоть метеоритный дождь, хоть война, хоть драконья оспа, отчеты непременно появлялись на столе Серафины в положенный срок, и она по обыкновению тщательно просматривала каждую строчку, выведенную неаккуратным размашистым почерком, — Грейвс писал как бройлер окорочком и никогда не питал особой любви к бумажной работе, но к содержательной части документации придраться было нельзя, ибо все в ней излагалось точно и обстоятельно, насколько это возможно. Грейвс был человеком слова — и, что примечательно, его слово практически никогда не расходилось с делом, по крайней мере, не по вине самого Персиваля. А теперь, впервые за много лет, он нарушил свое обещание и, появившись в президентском офисе после обеда, с извиняющейся улыбкой и каким-то очень нетипичным для него подергиванием плеч принялся объяснять, что из-за огромной занятости об отчетах он самым постыдным образом позабыл и постарается непременно исправить оплошность в ближайшее время. — Что ж, надеюсь на это, Персиваль, — в некоторой растерянности ответила ему Серафина, и Грейвс, коротко кивнув, поспешил ретироваться — напоследок, кажется, пробормотав что-то об очередном неотложном деле. Это тоже удивило ее — и где-то глубоко внутри неприятно царапнуло. Прежде Грейвс ни разу не избегал ее — они действовали бок о бок с тех самых пор, как Серафина вступила в должность президента Магического Конгресса, и имели обыкновение рассказывать друг другу все, что могло представлять хоть какую-то важность, но теперь Персиваль уже который день изображал вселенскую занятость, уходил от разговоров, а если в таковых все же возникала необходимость — держался максимально закрыто и упорно отводил взгляд. Первым делом в голову пришла мысль: что-то случилось. Второе — не очень приятное — предположение заключалось в том, что Грейвс, судя по всему, уже не доверял Серафине как прежде, в противном случае давно бы ей все рассказал — как было всегда. Просматривая ворох бесконечных бумаг, скопившихся на ее столе, Пиквери невольно вспоминала день своей инаугурации, ставший большим триумфом в ее карьере — и едва не обернувшийся столь же большим позором. За несколько дней до вступления в новую должность она умудрилась подхватить желудочный грипп (или, что более вероятно, на нее наслал проклятье кто-то из политических оппонентов) и ощущала себя самым ужасным образом — не помогали ни целебные зелья, ни попытки вообще ничего не есть в период болезни. Перенести инаугурационное выступление или вовсе его отменить решительно не представлялось возможным, поэтому Серафина, превозмогая себя и украдкой вытирая со лба ледяную испарину, с достоинством поднялась на трибуну и перед высшими чинами Магического Конгресса произнесла свою речь настолько хорошо, насколько это было вообще возможно, а после еще довольно долго пожимала всем руки и зал советов покидала, по-прежнему преисполненная спокойной уверенности. Грейвс, во время выступления сидевший на скамье справа от Серафины и даже — удивительное дело — внимательно слушавший каждое ее слово, отправился следом. От его взгляда явно не укрылось ее состояние, поэтому, поравнявшись с Серафиной, он посмотрел на нее очень пристально и осторожно заметил, что волнение в такой ситуации абсолютно естественно, а она даже не могла возразить ему, потому что перед глазами все расплывалось, — ее бросало то в жар, то в холод, и, зайдя за угол коридора, Пиквери остановилась и привалилась к стене. — Что с вами? — Персиваль осторожно тронул ее за плечо. Серафина намеревалась язвительно ответить, что все просто замечательно, но желудок с этим не согласился, и его содержимое немедленно устремилось наружу. Сказать, что со стыда ей хотелось провалиться сквозь землю — значит, ничего не сказать, но подобной возможности она, конечно же, не имела — потому оставалось лишь стоять и прямо на глазах у директора Отдела магического правопорядка дожидаться, пока наружу выберется вся рвота, и это было явно не то, о чем впоследствии хотелось бы вспоминать. Когда приступ наконец прекратился и Серафину перестало тошнить, Грейвс по-прежнему придерживал ее за плечо, а двери зала вновь распахнулись, и оттуда начали появляться главы отделов, магические советники, сотрудники более низких рангов и, конечно, представители прессы. Серафина почувствовала, как вся кровь в один миг отхлынула от лица. — Мистер Грейвс… — она в отчаянии схватила его за рукав. — Сделайте что-нибудь, меня не должны застать в таком виде… — Хорошо, сейчас, — Персиваль поразмыслил всего секунду, прежде чем сосредоточенно кивнуть. Из его кармана появилась волшебная палочка, кончик которой указал прямо на Серафину. — Сальвио гексиа! Ей за шиворот будто бы потекло что-то холодное, — оно расползалось по всему телу, до самых кончиков пальцев, и Пиквери прекрасно знала, что это значит. Дезиллюминационное заклинание. Теперь она была неотличима от стены, на которую опиралась, — и это оказалось очень кстати, потому что буквально в следующее мгновение из-за угла появилось пестрое сборище волшебников и волшебниц. При виде рвоты на полу они останавливались, бросая на Грейвса удивленные взгляды. — Простите, дамы и господа, — громко заявил он, скривив лицо и весьма правдоподобно схватившись рукой за живот. — Хот-доги в уличных лотках бывают несвежие. Один такой мне сегодня не повезло отведать, и результат, как видите, перед вами. Будьте очень осторожны, когда берете еду в незнакомых местах. — Благодарю, Грейвс, мы это учтем, — сказал один из советников. — Вы президента не видели? — Президента? — он сделал вид, что задумался. — Кажется, она уже убежала. Дела, знаете ли, не ждут… Магов, судя по всему, такой ответ удовлетворил, и, пожимая плечами, они отправились восвояси; один старичок, проходя, сочувственно похлопал Грейвса где-то в нижнем районе спины. Как только все они скрылись за поворотом, Персиваль снял с Серафины невидимость, а потом произнес: «Экскуро», заставив неприятную субстанцию исчезнуть со своей и ее обуви, а также с пола. — Не знаю, как вас благодарить, — выдохнула она, все еще поглядывая в конец коридора с опаской. — Вы спасли мою репутацию от верной погибели. — Такова моя работа, госпожа президент, — невозмутимо ответил Грейвс, по-прежнему внимательно следя за каждым ее движением. — Что с вами случилось? — Не знаю… — она на мгновение прикрыла глаза, приходя в себя. — Возможно, кто-то наслал… Но это уже неважно. Дело сделано. Мне очень жаль, что вам пришлось предстать в невыгодном свете из-за этого инцидента. — Бросьте, — отмахнулся Персиваль, небрежно пожав плечами. — Я — глава Отдела магического правопорядка, и специфика нашей работы такова, что от нас ждут прежде всего профессионализма, а не безупречного образа в глазах публики. Если аврор выполняет свою работу на должном уровне, никто и не посмотрит на то, что он наложил в штаны. — Хотела бы и я иметь подобную свободу в том, что касается репутации… — задумчиво произнесла Серафина. — Понимаю, — Грейвс бросил на нее быстрый взгляд, вынул из кармана платок и каким-то совершенно будничным движением вытер ее испачканные губы и подбородок. — Но не все сразу. Вам еще только предстоит завоевать их уважение и доверие. А сейчас, позвольте, я вас провожу к колдомедикам. Вы все еще выглядите не лучшим образом, уж простите. С этим утверждением невозможно было не согласиться. Персиваль помог Серафине добраться до больничного отсека, где ее заставили проглотить большое количество целебных отваров, и нездоровье в скором времени отступило, а с Грейвсом они с тех пор стали довольно близко общаться, — просто удивительно, насколько щекотливые ситуации способствовали взаимному расположению, — отыскав друг в друге интересных собеседников, а позже — союзников. Серафина легко умела читать людей, — это было чрезвычайно важной способностью для любого политика, а для президента и вовсе незаменимой, — а потому довольно быстро обнаружила, что Персиваль в какой-то момент стал испытывать интерес отнюдь не только к ее профессиональным качествам, и сама она не то чтобы возражала против такого расклада, но… все это могло вызвать определенный ряд сложностей. Президент Магического Конгресса и директор Отдела магического правопорядка не могли закрутить интрижку, не породив едких комментариев и пересудов за спинами, и это неизбежно стало бы солидным козырем в руках их противников, а такого, конечно, никоим образом нельзя было допустить. Так думала Серафина — Персиваль, очевидно, считал по-другому. Логика Грейвса была проста, как топор, и прямолинейна, как дорога из точки А в точку В: если женщина ему нравилась, он так или иначе пытался добиться ее расположения, невзирая ни на какие условности, и даже тот факт, что эта женщина, по сути, являлась самым могущественным человеком во всей Северной Америке, отнюдь не останавливал его; возможно, даже совсем напротив — подогревал некоторый азарт, заставляя действовать настолько решительно, насколько могла позволить ситуация в целом. — Как вы смотрите на то, чтобы пообщаться в более неформальной обстановке, госпожа президент? — сказал ей однажды Грейвс после того, как подробно отчитался о ликвидации Общества Некромантов, насылавшего инферналов на немагические районы города и ставшего настоящей головной болью для Конгресса в последние несколько месяцев. Серафина опешила. — Признаться, ваше предложение удивило меня, мистер Грейвс, — ответила она после некоторой паузы. — Я так не думаю, — возразил он, продолжая смотреть на нее спокойно и выжидающе. — Вы прекрасно знаете, что мы оба рассматриваем этот вариант уже какое-то время, но из-за вашего статуса не можете заговорить о подобном сами. — А вы можете? — удивилась Серафина, глядя на него слегка округлившимися глазами. — Нет, — Персиваль склонил голову набок, позволив себе сдержанно улыбнуться. — Но, как видите, все-таки говорю. — И, надо полагать, неформальное общение будет проходить в горизонтальном формате? — уточнила она, изогнув тонкую бровь. — Если только госпожа президент этого пожелает. Грейвс пристально посмотрел ей в глаза, и Серафина уверенно выдержала этот взгляд. — Что ж… — она медленно кивнула, принимая решение. — Посмотрим, что из этого выйдет. В тот же вечер, сразу по окончании рабочего дня, они переместились в просторные хоромы Серафины на верхнем этаже Вулворт-билдинг, и Персиваль взял ее на мягком ворсистом коврике, который лежал в гостиной, — почему именно там, Пиквери так впоследствии и не смогла себе объяснить, да и не столь это было важно, — а после они довольно долго стояли на небольшой, продуваемой ветром террасе и курили одну на двоих сигару, глядя на простиравшийся далеко внизу ночной город. С тех пор их приватные встречи сделались регулярными, и было в них что-то… что можно было назвать магическим, хоть и не совсем в том смысле, какой обычно вкладывали в это слово волшебники. Между ними зарождалось нечто хрупкое, очень интимное, едва уловимое, точно легкое дуновение воздуха, и при этом настолько прочное, что ощущалось даже на расстоянии. То, что принадлежало лишь им двоим. То, что не могло принадлежать никому другому. В том, как Персиваль обращался с ней, как шептал на выдохе ее имя в минуты высшего наслаждения, как набрасывал на ее плечи свое пальто еще до того, как Серафина успевала покрыться мурашками от пронизывающего холода на террасе, угадывались те особенные забота и нежность, каких он никогда не показывал на людях, — и какие Пиквери стала замечать и в себе самой, когда дрожащими руками обрабатывала его лицо, покрытое глубокими порезами после боя с вампирами; когда нервно мерила шагами свой кабинет, пока Грейвс охотился за очередным опасным преступником, а после — грязного, покрытого копотью, но улыбающегося усталой улыбкой, — прижимала к себе и долго не могла отпустить. Когда Серафина поняла, что ситуация начала выходить из-под контроля, уже не вписываясь в рамки дружбы с привилегиями?.. И когда все это — чем бы оно ни являлось — стало разваливаться на части? Месяца полтора назад? Или два? В том, что творилось с Персивалем теперь, просматривалось нечто неправильное, нечто до ужаса нелогичное, но что именно, Пиквери при всем старании определить не могла — он был далек от нее, как никогда прежде. Когда Грейвс в очередной раз, одарив ее холодным кивком и положив на стол стопку документов на подписание, поспешил удалиться, Серафина поняла, что больше так продолжаться не может, и приняла решение во что бы то ни стало выяснить причину его странного поведения. * * * Колберт Кармайкл, заместитель Грейвса, работавший вместе с ним уже много лет, мог бы пролить свет на некоторые подозрительные моменты — по крайней мере, Серафина на это надеялась. Именно к нему она отправилась за ответами — и с удивлением обнаружила, что нужный ей человек занимался не вполне пристойным делом посреди рабочего дня: склонившись над большой картой Нью-Йорка, располагавшейся в главном офисе Аврората, он с двумя другими коллегами гонял бумажных мышей по всему столу и был так увлечен процессом, что не сразу заметил президента Магического Конгресса, коварно притаившуюся за спиной. — Мистер Кармайкл, — вкрадчиво произнесла Серафина, когда его грызун преодолел Пятую Авеню и резко свернул в узенький переулок, удирая от своих бумажных преследователей. — Можно узнать, чем это вы здесь занимаетесь? Заместитель Грейвса вздрогнул от неожиданности; двое других игроков вскинули головы и, бормоча извинения, поспешили вернуться к работе. — А, госпожа президент! — воскликнул он, натянув широкую улыбку на раскрасневшееся лицо. — Мы тут просто… репетировали погоню — очень полезное, знаете ли, упражнение. Так чем я могу вам помочь? — Мне нужно с вами поговорить, это касается вашего босса. — Грейвса? А что с ним? — осведомился Кармайкл, продолжая выглядеть чрезвычайно веселым. Серафина нахмурилась: — Колберт, будьте серьезней, пожалуйста. Разве вы сами не замечаете, что с ним? Мистер Грейвс ведет себя очень странно в последнее время. Кармайкл посмотрел на нее в некоторой растерянности, оперся ладонью о стол и, поразмыслив, сказал: — Я… я не совсем понимаю. Хотя… знаете, теперь, когда вы так говорите… что-то в его поведении действительно кажется мне… будто бы… — он прервался, чтобы икнуть. Серафина подозрительно сощурилась, подалась немного вперед, повела носом воздух рядом с его лицом — и брови ее едва не столкнулись друг с другом на переносице. — Не иначе, как вы пьяны! — воскликнула она изумленно. — Кто?.. Я пьян?! — Да-да, именно вы! — Серафина обвиняюще указала на него пальцем. — От вас же перегаром разит за версту! Стоит ли это понимать так, что вы пренебрежительно относитесь к своим служебным обязанностям и не дорожите должностью заместителя? — Вовсе нет, госпожа президент! — испугался Кармайкл. Улыбка окончательно сошла с его круглой физиономии, и оно стало стремительно заливаться краской. — То есть — я виноват, конечно, простите… Я и правда немного пил… Стакан или, может быть, два… Но мистер Грейвс… — Вот именно же! — резко прервала его Серафина. — Вы разве не предполагаете, как отреагирует на это ваш босс? В том, что Кармайкл водил слишком близкую дружбу с зеленым змием, в общем-то, никакого секрета не было: на корпоративах Колберт порой напивался так, что его вынимали из-под стола и относили домой в совершенно бесчувственном состоянии, но прежде он никогда не позволял себе прикладываться к бутылке в рабочее время — в противном случае даже Круциатус показался бы Кармайклу сущим пустяком по сравнению с тем, что с ним мог сделать Грейвс. — Так мы с ним же и выпили! — сообщил Кармайкл, вновь немного повеселев. — И между прочим, это мистер Грейвс принес огневиски. А что делать? Не отказываться же! Вот и пропустили мы по стаканчику — в чем здесь преступление, госпожа президент? Серафина уставилась на него в глубочайшем изумлении, впервые за долгое время не найдя, что сказать. Не может быть. Персиваль никогда не позволял себе пить на работе. Но Кармайкл, явно воспрянувший духом из-за того, что козырь в виде разрешения от начальства произвел на Пиквери впечатление, не был похож на человека, который врет. — Вот что, Колберт… — начала было она, уже собираясь устроить ему хорошую выволочку, когда в главный офис Аврората уверенной походкой прошествовал тот, из-за кого Серафина, собственно, здесь и оказалась. — Грейвс. — Мадам президент, — он ответил ей почтительным легким кивком. — Зайдите ко мне, пожалуйста, — произнесла Пиквери не терпящим возражений тоном, намеренная наконец-таки выяснить, что здесь, черт возьми, происходит. — А это не может… — завел он свою уже привычную в последние недели шарманку, но Серафина и слушать не стала. — Нет, не может! — отрезала она, решительно сдвинув брови, и в ее взгляде явно отразилось нечто такое, что заставило Грейвса на мгновение растеряться. — Вы нужны мне сейчас же! — Ну, что ж… — протянул он в некоторой задумчивости — после чего уголки его губ благосклонно дернулись, будто бы Грейвс сдавался под ее натиском, но Пиквери заметила, что в глубине его глаз мелькнуло какое-то вкрадчивое, затаенное выражение. К черту. Пусть играет в свои игры сколько угодно, она все равно заставит его ответить. — Раз мадам президент этого хочет… — Мадам президент этого очень хочет, — сухо произнесла Серафина и направилась в сторону выхода, проследив за тем, чтобы Персиваль пошел вместе с ней. На Кармайкла она при этом едва взглянула — и, надо полагать, тот был весьма рад, что о нем забыли. — А теперь, мистер Грейвс, будьте столь любезны объяснить мне, в чем дело, — потребовала она напрямую, когда они оказались в ее кабинете и Пиквери устроилась за своим столом, а он — в кресле напротив. — Объяснить вам? — брови Персиваля слегка приподнялись, образуя жест вежливого недоумения. — Простите, но это вы оторвали меня от важных дел и велели немедленно явиться к вам на ковер. Я полагал, у вас что-то срочное. — Правильно полагали, — поджав губы, ответила Серафина. Что-то и в его тоне, и в его выражении лица казалось ей далеким и неуютным — почти чужим. С чем это могло быть связано? Разве возможно, чтобы человек, которому еще недавно она без колебаний доверила бы свою жизнь, столь резко переменился и начал вести себя так, будто они вовсе едва знакомы? — Откровенно говоря, последние события приводят меня в некоторое… недоумение. Вы уже не первый раз забываете сдать важные документы, без причины отсутствуете на рабочем месте, ваш заместитель пьян, а в Аврорате невесть что творится. Я пытаюсь понять, что все это значит, Грейвс, — и у меня не находится ни единого варианта. Он посмотрел на нее долгим изучающим взглядом. — Что ж, виноват. С Кармайклом мы и правда немного… — Выпили, да, — нетерпеливо прервала его Серафина. — Но дело даже не в этом. — А в чем же? Пиквери задумалась. Быстро взглянула на Грейвса, который продолжал сидеть напротив нее и смотреть нейтрально-заинтересованным взглядом, и, несколько раз моргнув, отрешенно уставилась перед собой в пустоту. — Вы какой-то другой… — произнесла она так тихо, что сама едва различила звук своего голоса. Персиваль склонил голову набок, негромко прицокнул, и Серафина краем сознания отметила, что он никогда раньше так не делал. — Может, проблема в том, что это вы та же самая? — по его губам неожиданно скользнула снисходительная улыбка. — И что же это должно означать? — А то, госпожа президент, — вкрадчиво проговорил Грейвс, потянувшись через стол и взяв ее руку в свои широкие сухие ладони, — что вы, как обычно, себя накручиваете. Вечно вам кажется, будто что-то идет не так, когда на самом деле все в полном порядке. Вы несете на своих плечах слишком большую ответственность, я понимаю. Но порой это делает вас немного… мнительной, уж простите. — Хотите сказать, что у меня паранойя? — нахмурилась Серафина. Впрочем, в его словах был определенный резон — ведь, по сути, ей нечего ему предъявить, кроме нескольких расплывчатых формулировок. — Отнюдь. Всего лишь то, что вы, как и многие люди вашего статуса, склонны преувеличивать, — мягко заметил Грейвс. — Но кое в чем вы все-таки правы. Я действительно очень занят в последнее время, поэтому, к величайшему сожалению, пока не могу уделять должного внимания делам Аврората… и вам, госпожа президент. Если вы понимаете, о чем я. Он с намеком погладил пальцем ее запястье, а Серафина отстраненно подумала: «Какие холодные у него руки». Вслух она подобного, разумеется, не сказала, вместо этого осведомившись: — Могу я узнать, чем вы так заняты? — Помните недавние обрушения домов в районах не-магов? — поинтересовался Грейвс и, дождавшись ее кивка, продолжил: — По счастью, здания были заброшенными и никто не погиб, но у меня есть основания полагать, что происшествия не случайны. Он немного помолчал, задумчиво разглядывая ее высокую шляпу-тюрбан, и Серафина вновь поторопила его: — Так что же это? Кто-то проводит эксперименты со взрывчатой магией? — Возможно. Или же в городе действует некое темное существо, очень опасное и могущественное. Я пока сам в точности не знаю, что оно из себя представляет, поэтому не могу сказать больше. Но в скором времени обязательно это выясню. — Опасное? — Серафина настороженно вскинула подбородок. — Если вы в этом уверены, не стоит ли бросить больше сил на поиски этого… существа? Или вы думаете, что на людей оно не нападает? — Пока трудно сказать. Как только мне станет известно больше, вы узнаете об этом первой, — Грейвс выпустил ее руку и стал подниматься на ноги. — А теперь, если вы меня извините, я вас покину. Дела, знаете ли, не ждут. Или у вас остались еще вопросы? — Только один, — Серафина посмотрела прямо ему в глаза, надеясь обнаружить там хотя бы тень былого взаимопонимания — но его взгляд оставался непроницаем. — Если у вас что-то случилось… или случится… возникнут какие-то неприятности, с которыми трудно будет справиться в одиночку… вы ведь мне об этом скажете, правда? Вы всегда можете на меня рассчитывать, Персиваль. Вы это знаете. — Разумеется, мадам президент, — он как-то странно тряхнул головой в знак согласия. — И очень это ценю. — Что ж, рада это слышать. В таком случае, хорошего дня, мистер Грейвс, — пожелала ему Пиквери, ощутив вдруг такую усталость, словно самолично ловила неназванное существо на протяжении нескольких суток. — И вам, моя дорогая, — Персиваль почтительно склонил голову и покинул ее кабинет, затворив за собой дверь с негромким щелчком. Серафина смотрела ему вслед с легким недоумением и затаенной тоской, тщательно скрываемой даже наедине с собой. Он дал ей исчерпывающие ответы, как она и просила, но вопросов от этого меньше не стало — и стена между ними отнюдь не рухнула, несмотря на то, что Грейвс немного подержал ее за руку. Что-то было не так — Пиквери это чувствовала, но даже самой себе не смогла бы сказать, что именно. Почему он решил ловить это существо в одиночку? Почему не поделился столь важной информацией сразу? Как это объясняло тот факт, что он совершенно очевидно избегал общения с ней? А может, никакого существа вовсе не было, и он придумал это на ходу, чтобы избегать общения и в дальнейшем? Почему, в конце концов, он позволил себе пить на работе, да еще и угостил явно склонного к бурным возлияниям Кармайкла, хотя прежде незамедлительно снес бы своему заместителю голову, если б обнаружил того нетрезвым?.. Вопросы, одни вопросы… Серафина даже не могла найти объяснения фамильярному «моя дорогая», сорвавшемуся с его уст перед уходом. Не то, чтобы она была против. Но раньше Грейвс позволял себе подобные обращения лишь в полумраке спальни, когда лихорадочно вбивал Серафину в матрас и не вполне контролировал свою речь, — а на работе всегда соблюдал субординацию. Так было проще разделять профессиональное с личным. Так было проще говорить самим себе, что их отношения — это всего лишь отношения хороших коллег, которые иногда, ко взаимному удовольствию, делят друг с другом ложе. Так было проще считать, что все под контролем, — для них обоих. Теперь Серафина не знала, что думать, но под контролем определенно уже ничего не было. И ложе они не делили почти два месяца. И нехорошие подозрения касательно того, что Грейвс попросту утратил к ней интерес, а то и вовсе — по какой-то причине — перестал уважать, не советуясь с ней даже по рабочим вопросам, было все сложнее отбрасывать в сторону. И где-то в глубине души Серафине хотелось кричать. Хотелось сбросить со стола накопившиеся бумаги. Швырнуть в стену чернильницу, чтобы она разбилась и окропила все вокруг россыпью синих брызг. Но выглядело бы все это крайне глупо, поэтому Пиквери не позволила себе даже такой малости, продолжая предаваться размышлениям молча. С другой стороны, думала она, даже если бы Персиваль не пожелал продолжать их отношения вне деловых рамок, разве не сказал бы он ей об этом прямо — и настолько деликатным образом, насколько это возможно?.. И разве стал бы менять свое поведение столь разительно только из-за того, что изменилось и его отношение к Серафине? А может, он прав, и все это происходило лишь в ее голове — а на самом деле ничего серьезного не случилось? Ведь люди постоянно меняются, и меняется их подход к жизни, и манера поведения, и интересы. И уж точно нельзя поспорить с тем, что порой люди бывают настолько загружены всевозможными заботами и проблемами, что и поесть лишний раз некогда, не говоря уже обо всем остальном. Так что же это получается, она сама себя накрутила? «Но разве я была когда-нибудь к этому склонна? — задавалась вопросом Серафина, прикуривая от палочки папиросу. — Я ведь всегда старалась объективно судить о чем бы то ни было, опиралась на факты… А теперь вообще не понимаю, что происходит». Грейвс предоставил ей вполне разумное объяснение своему поведению — и все же умудрился не объяснить ничего. Вазы под рукой не оказалось, поэтому Пиквери стряхнула пепел прямо в чернильницу. И внезапно на себя рассердилась — в чем она вообще пытается себя убедить и зачем? Ведь чем бы там Грейвс ни занимался, у него наверняка есть на это причины. И если он говорит, что все в порядке — значит, действительно все в порядке, ведь его слово редко когда расходится с делом. И она должна доверять Персивалю, сколь бы сложной задачей это сейчас ни казалось. Кому еще, если не ему? Ведь едва ли человек, героически спасший ее на инаугурации, стал бы плести за спиной интриги. Он вообще был не из тех, кто интриговал. И все же… в последнее время Серафина чувствовала себя как никогда одинокой, будто в один миг лишилась опоры, казавшейся прежде незыблемой. Но это определенно не было поводом для того, чтобы себя жалеть и, тем более, уклоняться от возложенных на нее служебных обязанностей, поэтому она с головой погрузилась в бумаги и просидела над ними до вечера, решив, что о странностях Грейвса более обстоятельно поразмыслит позже. Однако события, произошедшие в последующие несколько дней, не оставили ни единого шанса на размышления, потому что мир вокруг немного сошел с ума — и это всеобщее помешательство охватило каждого, кто имел отношение к Магическому Конгрессу. Мало того, что существо, о котором говорил Персиваль, оказалось реальным и начало проявлять себя самым скверным образом, летая по Нью-Йорку в виде устрашающего сгустка темной материи и всюду принося разрушения и хаос, так еще и этот странный магозоолог, будь он неладен, привез с собой целый чемодан волшебных созданий, которые разбежались по всему городу, а Международная Конфедерация Магов требовала от Серафины немедленно решить проблему, безмолвно грозя неприятностями в случае неудачи. Да она и сама прекрасно понимала, чем грозит неудача… На улицах уже умирали люди, а магическое сообщество как никогда близко столкнулось с риском обнаружения, и охватившее всех безумие было вполне понятно — но легче от этого, конечно, не становилось. Чем дальше заходила ситуация, тем больше в здании Конгресса возникало жарких споров, порой перераставших в магические дуэли; кое-кто из сотрудников являлся на работу пьяным, а иные, как Серафина, вовсе не уходили домой и почти не спали, склонившись над картой города и часами обсуждая, каким образом можно отыскать и обезвредить это существо — обскура, как его называли. Постоянное отсутствие Грейвса задачу не упрощало, хотя и было понятно: будучи главой Отдела магического правопорядка, он больше других бился над решением их общей проблемы, параллельно пытаясь выйти на след Саламандера и Голдштейн, которые каким-то образом сбежали прямо во время допроса — как и почему они это сделали, Персиваль объяснять не стал, да и не сказать, чтобы в сложившейся ситуации это был вопрос первостепенной важности. Имели ли они какое-то отношение к разбушевавшемуся обскуру? Серафина предоставила разбираться в этом Грейвсу с Кармайклом, и если первый действительно вел активное расследование, пусть и отдельно от остальных, то второй, несколько дней ходивший с бледным измученным видом, синяками под глазами и тяжелым запахом перегара, сопровождавшим его, точно шлейф от насыщенного парфюма, в конце концов куда-то пропал. — Кто-нибудь видел Кармайкла? — Серафина с трудом выловила среди носившихся туда-сюда сотрудников Аврората курившую у окна блондинку. — Вот вы, мисс… — Смит, госпожа президент, — отозвалась она, случайно стряхивая пепел на ее юбки. — Ой, извините… — Ничего. Послушайте, аврор Смит… — Я секретарша, — возразила девушка, вновь накрошив на Серафину пеплом от папиросы. — Хорошо, секретарша Смит, — согласилась Пиквери, мысленно удивляясь своему терпению. — По городу летает обскур. Мне срочно нужен кто-нибудь из вашего начальства. Срочно, вы понимаете? Мне все равно, откуда вы их достанете — да хоть бы из-под земли, но через пять минут или Грейвс, или Кармайкл должны появиться здесь. — Так мистер Кармайкл заболел, — живо отозвалась мисс Смит. — Как заболел? Чем? — опешила Серафина. В следующую секунду к ней пришло понимание, и она скривила губы в горькой усмешке. — Он все-таки пал в неравной битве с зеленым змием? — Скорее — с драконом, госпожа президент, — сказала секретарша, чем немало ее удивила. — У него драконий грипп. Флетчер и Робинсон тоже вчера слегли. — Черт возьми, этого еще не хватало… — А мистер Грейвс все еще ищет обскура… — Да что его искать-то?! — в отчаянии воскликнула Серафина. — Он летает, считай, под окнами! Или вы не заметили? Мисс Смит уставилась на нее в растерянности, и Пиквери, махнув рукой, принялась сама собирать авроров, периодически выпуская в воздух искры из палочки, чтобы призвать их к порядку. Когда это ей более-менее удалось, Серафина встала рядом с настенной картой Нью-Йорка и, невидяще глядя на свое отражение в позолоте, обратилась к собравшимся магам: — Исправьте все. Иначе нас обнаружат, а это война. И после того, как страшное слово наконец-таки было озвучено, в Аврорате впервые за долгое время воцарилась полная тишина. А потом грянул гром — грянул с невероятной силой, обрушившись на одну из станций городского метро, и все неожиданным образом прояснилось, словно затянутое тучами небо над головой после недель беспрерывных ливней вдруг стало кристально чистым. Это заняло не больше пары минут — после того, как был уничтожен обскури, после того, как в давящей тишине подземки прозвучала речь Персиваля Грейвса, преисполненная откровенного безумия, — но казалось, будто успела миновать целая вечность, пока человек, которому Серафина верила больше, чем кому бы то ни было, шел на нее с нацеленной палочкой, мастерски отражая заклинания авроров. Почему она не пыталась ни защищаться, ни нападать, Пиквери так впоследствии и не смогла себе объяснить — и далеко не сразу поняла, что именно Грейвса остановило. Саламандер напустил на него одно из своих существ? В тот момент Серафина об этом не думала, способная только смотреть, как белели волосы Персиваля и искажалось до неузнаваемости лицо. Первой ее мыслью было бессвязное: «Твою мать. Гриндевальд. Твою мать». Второй: «Что ж, это многое объясняет». Третьей, заставившей судорожно впиться ногтями в ладони: «Где, в таком случае, настоящий Персиваль Грейвс?» И четвертой — самой страшной — пришел в голову совершенно очевидный ответ. * * * — Госпожа президент! Серафина подняла голову и, моргнув, уставилась на Тину Голдштейн, удивленно застывшую на пороге ее кабинета. — В чем дело? — осведомилась Пиквери, поправляя съехавший набок тюрбан. Голдштейн продолжала стоять на месте, выглядя при этом довольно обескураженно, и было от чего: далеко не каждому выпадала возможность увидеть президента Магического Конгресса, уснувшую прямо за своим столом в окружении немытых кофейных чашек, пергаментных свитков, книг по поисковым чарам и переполненной бычками чернильницы. Серафина и сама от себя не ожидала подобного. Сколько было времени, когда она смотрела на часы в прошлый раз? Пять утра, шесть? Сейчас они показывали девять тридцать — следовательно, новый рабочий день начался полчаса назад. — Госпожа президент, — снова начала Голдштейн, собравшись наконец с мыслями. — Мистера Грейвса нашли. До Серафины не сразу дошел смысл ее слов — а когда это все же случилось, Пиквери резко вскочила на ноги, едва не свалив со стола неаккуратную груду свитков. — Где он? — Здесь, в больничном отсеке. — Он жив? — Вот же что следовало спросить в первую очередь! — Да, госпожа президент. Труп бы отправили не в больницу, а прямо в морг, разве нет? — удивленно ответила Тина и, заметив, что после ее слов Серафина сама стала похожа на труп, поспешила исправиться: — Простите, я хотела сказать… — Я поняла, — Пиквери нетерпеливо махнула рукой и, взяв со спинки кресла пиджак, направилась к выходу. — Идемте. Большую часть пути до больничного отсека Серафина молчала — слишком много мыслей роилось в ее голове; лихорадочно перескакивая с одной на другую, Пиквери старалась не думать о том, в каком состоянии мог оказаться Грейвс после двух месяцев пребывания в плену, и отчаянно ненавидя себя за то, что допустила нечто подобное, — ведь теперь, когда причина странного поведения «Персиваля» выяснилась, она казалась настолько очевидной, будто все это время располагалась прямо под носом, но никто, ровным счетом никто до этого не додумался… Никто, кроме Ньюта Саламандера, как оказалось впоследствии, и Серафине не оставалось ничего иного, кроме как признать, что она глубоко ошибалась, приписывая ему некие дурные намерения, и, помимо всего прочего, явно недооценила профессиональные способности мисс Голдштейн, когда понизила ее в должности. Поимку Гриндевальда можно было назвать настоящим чудом — и все же именно Саламандер и Голдштейн, а не кто-либо другой, его совершили, и на следующий день после того, как темного мага арестовали и насилу водрузили в темницу, Серафина вновь поблагодарила их и в срочном порядке вернула Тину в отдел расследований. — Помогите мистеру Кармайклу навести в Аврорате порядок, когда он поправится, — распорядилась она, вспоминая, как расслабились сотрудники, пока над ними начальствовал Гриндевальд. — Думаете, у меня получится? — уточнила Голдштейн, неуверенно улыбнувшись. — Полагаю, да… особенно если вы внимательно проследите за тем, чтобы Кармайкл не прикасался к бутылке, — со вздохом заметила Пиквери, после чего устремила взгляд на магозоолога. — Мистер Саламандер, можно задать вам вопрос? — Разумеется, — он в некотором смущении почесал макушку, отчего на ней встопорщился хохолок. — Вы сказали, что во время допроса Гриндевальд в какой-то момент пытался перетянуть вас на свою строну, а когда вы не поддались его убеждениям, решил вас казнить, так? — Да, госпожа президент. И, честно говоря, я очень рад, что у него это не получилось. — Я тоже рада, — охотно согласилась с ним Серафина. — И потому вы поняли, что мистер Грейвс — не тот, за кого себя выдает? — Не сразу, — Саламандер пожал плечами. — И не поэтому. Я не знал, что это Гриндевальд, даже в тот момент, когда он напал на меня на платформе. И когда попытался заполучить Криденса… ну, обскура, я тоже не сразу сообразил, в чем дело. Но когда он сказал те слова про закон и магглов… ну, то есть, не-магов, я вспомнил вопрос, который он мне задал до этого. «Скажите, что Альбус Дамблдор в вас нашел?» Казалось бы, какое дело главе американского Аврората до Дамблдора? — И какое же? — Серафина посмотрела на него немного заинтригованно. — Здесь, в Соединенных Штатах, мало кто с ним знаком, да и с Гриндевальдом вы прежде не сталкивались. Но у нас в Европе многие знают, что когда-то давно они с Дамблдором были друзьями, и теперь между ними… особые счеты, если можно так выразиться. Гриндевальд очень завидует положению Дамблдора и в какой-то степени, пожалуй, его боится, но при этом, безусловно, не выпускает из виду. Возможно, все еще надеется заполучить в союзники?.. Я не знаю. Но Дамблдор никогда не пойдет на такое, и, в общем… Все это довольно сложно, не так ли? — добавил Саламандер, улыбнувшись своей рассеянной, непроизвольно обезоруживающей улыбкой. Серафина рассматривала его в задумчивости. Занимательный молодой человек и определенно не столь простой, каким может показаться на первый взгляд, — и Голдштейн, украдкой бросавшая на магозоолога заинтересованные взгляды, явно это мнение разделяла. — Общую мысль я уловила, по крайней мере, — наконец отозвалась Пиквери. — Спасибо, что пояснили. — Я понимаю, почему вы об этом спрашиваете, госпожа президент, — негромко произнес Саламандер — и взгляд, изучавший ее лицо, сделался неожиданно острым и проницательным. — Вы не могли предусмотреть всего. И кроме того…мне показалось, что перед нами с Тиной Гриндевальд не особенно прятался. Собственно говоря, он нас попытался убить, а вот при вас наверняка более тщательно играл свою роль. Серафина усмехнулась. — Вы очень добры, что пытаетесь найти мне оправдание, мистер Саламандер, но я должна была знать — как президент Магического Конгресса и как человек, достаточно хорошо знакомый с настоящим мистером Грейвсом… Впрочем, — она тряхнула головой, прогоняя неуместные в данный момент сожаление и вину, — чем бесконечно обсуждать, что можно было предпринять, а чего нельзя, лучше заняться делом. После того, как здесь похозяйничал Гриндевальд, нам еще многое предстоит исправить. — Это уж точно, — Голдштейн обреченно вздохнула, не хуже президента понимая, что работы им предстоит непочатый край. — Вы уже отправили людей на поиски мистера Грейвса? — Я сделала это при первой возможности, — отозвалась Серафина, сохраняя видимое спокойствие, но рука, державшая папиросу, почему-то вдруг неконтролируемо задрожала. От Саламандера явно не укрылось это досадное обстоятельство, но, к его чести, он сделал вид, что ничего не заметил, сказав максимально нейтральным тоном: — Уверен, вам удастся его отыскать. — Надеюсь на это, мистер Саламандер. Очень надеюсь, — тихо ответила Серафина, и после того, как магозоолог отправился на морской вокзал, а Голдштейн отпросилась его проводить, принялась за дело. Грейвса безрезультатно искали пять дней — Пиквери лично проследила, чтобы этим занялись лучшие сотрудники Аврората; дело осложнялось еще и тем, что многие в это время свалились с драконьим гриппом, каким-то образом просочившимся в здание Магического Конгресса. Был ли к этому как-то причастен печально известный темный маг или же эпидемия совпала с недавними событиями случайно, никто не знал, а если бы и знали — вряд ли это могло хоть для кого-нибудь послужить утешением. Больничный отсек при МАКУСА был переполнен; некоторые до последнего ходили на работу с кашлем и лихорадкой, считая себя обязанными помочь разгрести бардак, устроенный Гриндевальдом — и приводило все обычно к тому, что здоровые сотрудники тоже заражались и начинали болеть, а Серафина носилась по Конгрессу как заведенная, выталкивая всех хворых и чахнущих на больничный. В те дни она практически не спала, хватаясь за все и сразу — и только это, пожалуй, не давало ей поддаться отчаянию, хотя надежды отыскать Грейвса живым оставалось все меньше. В поисках ответов Пиквери спускалась и к Гриндевальду — но тот лишь хохотал ей в лицо и, прекрасно понимая, что заставило ее прийти к его камере, откровенно издевался, живописуя такие отвратительные способы истязаний, которым подвергал Грейвса, и рисуя его кончину настолько ужасной, что Серафине хотелось проблеваться на месте, а потом с размаху влепить Гриндевальду пощечину. Но такого удовольствия она бы, конечно, ему не доставила — ведь, по сути, Гриндевальд только и ждал, когда Серафина потеряет самообладание и выставит себя дурой, не говоря уже о том, что она в любом случае не смогла бы к нему прикоснуться из-за разделявшего их магического барьера. «Когда я его пытал, он звал свою покойную мамочку, а перед смертью целый час молил о пощаде — вы и представить себе не можете, госпожа президент, сколь жалкое зрелище это было», — бледные губы кривились от удовольствия, когда Гриндевальд шептал это ей в лицо. И хотя Серафина понимала, что он, вероятно, попросту выводит ее из себя, что-то внутри холодело от его слов. Однако что бы там ни говорил Гриндевальд, авроры продолжали тщательно прочесывать город в поисках Грейвса; Пиквери и сама пыталась искать его с помощью магии, перерывая многочисленные старинные фолианты и свитки, в которых содержались описания сложных практик и ритуалов: некоторые из них были бесполезны, некоторые — очень опасны, и к этим вторым Серафина уже совсем собралась было прибегнуть, когда появилась Голдштейн и сообщила, что Грейвса наконец-таки обнаружили. Перед дверьми больничного отсека она остановилась и в некоторой нерешительности обернулась к Голдштейн. — Что ж, идемте? — Идемте, — кивнула Тина — и неожиданно бросила на нее короткий проницательный взгляд, будто понимала гораздо больше, чем полагалось. «Надо же. Они с Саламандером действительно стоят друг друга», — задумчиво отметила Серафина, прежде чем потянуть за дверную ручку. В больничном отсеке остро пахло целебными травами и носились туда-сюда колдомедики; палаты с правой стороны были занавешены шторами и тщательно огорожены потрескивающим слоем защитной магии, внутри грохотал несмолкаемый кашель многочисленных пациентов — там располагались больные драконьим гриппом. В особо тяжелых случаях изо ртов их вырывались языки пламени, периодически пускавшиеся в свободное путешествие и ударявшиеся о защитный барьер, — и тогда становилось ясно, для чего он главным образом нужен. — Госпожа президент, вам не стоит здесь находиться, у нас повсюду инфекция, — испугалась девушка-целительница в съехавшем набок чепце, уставившись на нее округлившимися глазами. — Ничего, я все же рискну, — спокойно, но твердо сказала Пиквери и, не дожидаясь приглашения, вместе с Голдштейн отправилась в левую часть крыла — ту, что была поменьше размером и не попадала в зону карантина, и Грейвс обнаружился в одной из четырех небольших палат, располагавшихся в «чистой» части лазарета; вокруг его постели нестройной кучкой сгрудились авроры. — Госпожа президент! — заметив ее, они всем скопом устремились навстречу, невольно загораживая обзор своими широкими спинами. — Голдштейн сказала, что сейчас приведет вас. — Как видите, она меня привела, — отозвалась Серафина, сквозь узкие прорехи в толпе пытаясь разглядеть человека, лежавшего на кровати, — и пока что ей это удавалось с трудом. — Знаете, где мы его нашли? И авроры поспешили сообщить ей, что обнаружили Грейвса в подвале одного из заброшенных домов на окраине города, заметив, что тот был огорожен защитными чарами, а из подвального окошка над самой землей торчала труба, из которой тянулась тонкая струйка дыма. Персиваль был накрепко привязан к небольшой печке, в которой магически поддерживался огонь, — и за пять дней, проведенных без присмотра, спина его обгорела почти до мяса, покрывшись пугающими язвами и коростами; просидевший много времени в неподвижном, полускрюченном положении, израненный, весь в ржавых разводах засохшей крови, Грейвс не подавал признаков жизни, но каким-то немыслимым образом она в нем еще теплилась, что немало изумило его подчиненных. Это удивляло и Серафину, но не сказать, чтобы она находила подобное невозможным, ибо, хотя надежды на благополучный исход практически не оставалось, каким-то шестым чувством она продолжала верить… Возможно, лишь потому, что это давало ей хоть какие-то силы оставаться в строю, а может, дело было в характере Грейвса, в его невероятной воле к жизни, которую Пиквери прежде не раз наблюдала воочию — и на которую невольно уповала все это время. — Дамы и господа, — спокойно, но твердо заявила Тина Голдштейн, когда необходимые объяснения прозвучали. — Теперь, когда мистер Грейвс спасен, а госпожа президент об этом проинформирована, нам необходимо вернуться к работе — в Аврорате по-прежнему жуткий хаос, а кроме того, кто-нибудь в последнее время разбирал служебную почту? Там ее накопилось столько… И она сделала могучий внушительный жест руками, наглядно изображая, какое количество служебной почты им предстоит разобрать. Так уж вышло, что в отсутствие Кармайкла авроры собрались вокруг Тины, негласно постановив, что после такого солидного вклада в победу над Гриндевальдом с ней нужно считаться, — а потому без возражений послушались, отправившись восвояси; перед тем, как покинуть палату, Голдштейн посмотрела на Серафину и едва заметно кивнула ей, будто бы нарочно давая возможность остаться с Грейвсом наедине. Впрочем, почему «будто бы»? И она, и Саламандер наверняка догадывались о многом, но теперь это едва ли могло иметь хоть какое-нибудь значение. Серафина на мгновение прикрыла глаза, собираясь с духом, прежде чем приблизиться к койке. Насколько все плохо? Измученное лицо, неопрятно заросшее бородой; ввалившиеся глаза и четко обозначившиеся под ними круги; перебинтованные — видимо, тоже обожженные — кисти рук, едва-едва поднимающаяся и опускающаяся грудная клетка. Персиваль спал — или же находился в беспамятстве — но опасность для жизни, судя по всему, миновала, и Серафина впервые за долгое время позволила себе выдохнуть с облегчением. На прикроватный стул она не опустилась, а практически рухнула, будто бы вся накопившаяся усталость последних дней и недель навалилась на нее в один миг, придавив под своим неподъемным грузом. — Прости меня, Персиваль, — прошептала она, осторожно коснувшись забинтованного запястья. Грейвс, разумеется, ничего не ответил, продолжая лежать неподвижно. Серафина поймала себя на том, что взгляд ее странным образом стал расплываться; помещение вокруг приобретало нечеткие очертания — из-за усталости?.. Должно быть, все дело в этом, — ведь она толком не спала последние несколько суток, — а вовсе не в том, что непрошеные слезы навернулись вдруг на глаза… * * * Видимо, в какой-то момент Серафина все-таки задремала, потому что, когда она немного пришла в себя, сквозь незанавешенное окно уже потихоньку вползали вечерние тени, а Грейвс в своей постели начал подавать слабые признаки жизни — и именно это, судя по всему, разбудило Пиквери. Горло его исторгало звуки, напоминавшие, в лучшем случае, чавканье пополам с бульканьем, а из приоткрытого рта стали появляться вода и целебные зелья вперемешку с желчью; выбираясь наружу, они тут же с хлюпающим звуком втягивались обратно, и Серафина, быстро сообразив, в чем дело, поспешила повернуть голову Персиваля набок, не давая ему захлебнуться. Рвота выливалась ей прямо в руки, текла по подушке и с плеском падала на пол; Грейвс мучительно пытался откашляться, неприятная жидкость выбиралась не только через рот, но и через нос, в ней угадывалась розоватая примесь крови, и Серафине ничего не оставалось, кроме как держать его голову, дожидаясь, пока спазмы утихнут. Когда Грейвса, спустя несколько бесконечных минут, перестало рвать, и он, по-прежнему смертельно бледный, пугающе неподвижно замер, Пиквери вытерла ладони о собственную одежду и позвала колдомедика, чтобы та оказала дальнейшую помощь. Девушка, носившаяся по больничному отсеку вся в мыле, влила в Персиваля новую порцию зелий и поспешила вернуться в другую палату, где ее дожидались больные драконьим гриппом; помимо нее, здесь были еще две целительницы, которые тоже сбивались с ног, — еще три подхватили заразу, и Серафина, вызвав к себе Голдштейн, велела той написать в вашингтонскую маглечебницу и попросить прислать кого-нибудь в помощь. Особенно надеяться на это, конечно, не приходилось: в Вашингтоне тоже разбушевался драконий грипп, но Тина пообещала так или иначе найти решение — пока же у постели Грейвса постоянно дежурил кто-нибудь из младших авроров, а Серафина, не имевшая возможности отвлечься от служебных обязанностей во время рабочего дня, сидела у Персиваля по вечерам, задерживаясь порой до глубокой ночи. В одну из таких ночей — спустя четверо суток после того, как Грейвса нашли, — он наконец-то пришел в себя. Когда Серафина в очередной раз наклонилась к его постели, чтобы поправить подушку, Персиваль вдруг с усилием повернул голову и пристально посмотрел ей в глаза, и взгляд этот был настолько родным и знакомым, что Пиквери ощутила, как ее в очередной раз затапливает жгучее чувство стыда вперемешку с виной — как она могла столько времени принимать за него другого?.. Каким немыслимым образом? Грейвс облизнул пересохшие губы, будто бы силясь что-то сказать, и хриплое, на выдохе произнесенное: «Я умер?» прозвучало настолько неожиданно, если не сказать неуместно, что Серафина посмотрела на него в изумлении. — Нет, — выдавила она, судорожно стиснув край его одеяла. По губам Грейвса скользнула горькая улыбка, и он, с трудом пошевелив все еще перевязанной кистью, неловкими пальцами сжал запястье Серафины, будто бы надеялся удостовериться, что она — реальна. Так они и сидели несколько минут, молча вцепившись друг в друга и не в силах отвести взгляд. Больничный отсек казался совершенно безмолвным — даже звуки из соседней палаты, где девушка-колдомедик неустанно хлопотала вокруг больных, доносились приглушенно, будто бы через толщу воды. Наконец Грейвс спросил: — Где… Гриндевальд? — В тюрьме, — живо отозвалась Серафина. — Больше он не опасен… по крайней мере, пока. — Так вы поймали его, — в его взгляде мелькнуло облегчение. — Как?.. — Случайно, — с горечью произнесла Пиквери. — И не мы. Это были Ньют Саламандер и Тина Голдштейн, которую я как раз перед этим — какая ирония — разжаловала из авроров. Грейвс глянул на нее с некоторым недоумением — широкие темные брови медленно поползли на лоб. — Что ж, стало быть, из Голдштейн все-таки вышел толк. А кто такой Саламандер? — Магозоолог… Долго рассказывать, он не отсюда. Из горла Персиваля вырвался странный булькающий звук, но это был не хрип и не кашель. На какое-то мгновение Серафине даже показалось, что Персиваль плакал, но она почти сразу поняла, что ошиблась. Грейвс смеялся. — Что… что такое? — спросила она растерянно. — Неловко получилось, правда? — он прикрыл глаза рукой, хриплый смех продолжал появляться из его горла. — Его поймали магозоолог и девчонка, которая прошла в Аврорат по самому низкому баллу, а чем в это время занимался я?.. — Послушай, Персиваль… — Нет, это ты послушай, — его губы искривились в мрачной улыбке, больше похожей на трещину в старом выстывшем склепе. — Когда появились первые подозрения, что Гриндевальд где-то в Штатах, я стал искать его. Я ничего не говорил тебе о своих поисках, потому что надеялся решить эту проблему в одиночку и не подвергать опасности остальных. И, пожалуй, в глубине души я хотел, чтобы мои действия выглядели несколько... впечатляюще, — Грейвс покачал головой, насколько позволяла подушка. — В итоге я его выследил — и вызвал его на дуэль. — Ты сражался с ним на дуэли? — не сдержала изумления Серафина. — Если так это можно назвать… Потому что через пару секунд он меня вырубил… Некоторое время они снова помолчали. — Я тоже хороша, — произнесла наконец Серафина. — Видела ведь, что с тобой что-то не так, но мне и в голову не пришло, что это мог быть не ты. — А кто бы до такого додумался? — возразил Персиваль. — Я имею в виду, кто и когда проделывал подобное раньше? — Не знаю, — вздохнула, покачав головой, Пиквери. — Я уже ни в чем не уверена, кроме того, что ты жив, и что ты теперь в безопасности, и все закончилось куда лучше, чем могло бы при иных обстоятельствах. Ведь… это чего-то да стоит, правда? Грейвс слабо улыбнулся. Он по-прежнему был очень бледен и выглядел заметно уставшим, но лицо его уже не выражало такой беспросветной горечи и отчаяния, как еще пару минут назад, а перебинтованные пальцы вновь отыскали лежавшую рядом ладонь Серафины. — Пожалуй, в этом есть логика, — согласился Грейвс, и Серафина с облегчением сжала его руку в ответ.