Часть 1
9 февраля 2021 г. в 00:22
Я уже битый час вглядывалась в надпись на запястье, где красивым курсивным шрифтом, чёрными буквами было выведено «Марк». Она проявилась ровно час назад и не стиралась. Ну, как проявилась — сначала я сама её там вывела тонким маркером, просто из эгоистичного желания иметь соулмейта, и чтобы им был именно ты. Конечно же, это была шалость, ничего серьёзного. Да разве соулмейты существуют? Глупость. Фантазии. Бред. Но, начитавшись романтических историй, я хотела, чтобы они были. И как иначе объяснить то, что надпись не стирается?
Я шумно выдохнула, коснувшись метки. Марк. Марк Каблаут. Парень-музыкант двадцати четырёх лет отроду, играет на улице, скрывается под псевдонимом Джозеф Мэйс. Моя прекрасная и долбанутая безответная любовь. Длинноволосый, смазливый, прекрасный певец и игрок на гитаре, одевается стильно, следит за собой — одним словом крутой, мечта всех девушек. А теперь ещё и мой соулмейт.
Ну не идиотка ли я?
Сама себя обрекла на муки вечные. Он ведь не любит ни меня, ни кого-либо другого, — только лишь себя. Два раза пыталась его забыть, но он вновь и вновь появлялся в моих мыслях, воспоминаниях, снах и наяву. О, а сны с ним особенно прекрасны. В них мы встречались, и он был обычным простым парнем, что, увы, очень далеко от истины.
Я помассировала виски, думая, что делать с этим. Наверное, стоит для начала отыскать его и посмотреть, есть ли у него такая же метка. Глупость, конечно, но вдруг. Только свою бы скрыть как-нибудь… Тут пригодились ажурные тонкие перчатки, которые мне ещё два года назад купила мама в подарок в каком-то секонде. Чёрные и короткие, они, тем не менее, прятали надпись.
Я отчаянно желала найти моего возлюбленного, но у меня не было его номера телефона, а писать в инстаграме с предложением о встрече казалось глупостью. Мы не были подписаны друг на друга. Когда я подписалась на него, а он на меня нет, обида загрызла меня, и я отписалась сразу же. Когда просила в сообщении номер телефона, он даже не ответил ничего. Заставлял чувствовать себя идиоткой. Но я ему прощала его пренебрежение и равнодушие. Раз за разом. Когда он не написал мне, что собирается выступать, хотя я просила; когда интересовалась его возрастом и спрашивала номер телефона; когда пожелала доброй ночи. Только на Новый год, когда я поздравила его, он ответил: «Спасибо, что ты есть». Это было похоже на игру, но весьма жестокую.
Забавно: девушки готовы многое простить парням за смазливую мордашку, обаяние и щепотку таинственности. Я дурочка, которая повелась на внешность и голос. Но мне было плевать. И, когда мне об этом кто-то говорил, я не самым мягким способом затыкала его. Как пел Мильковский в своей песне, я люблю тебя любить, мазать раны сладкой болью.
Он разбавлял мои будни, как разбавляется крепкий чёрный кофе. Я была американо, а он — молоком.
Этот май выдался не слишком тёплым. В блузке без рукавов и мини-юбке было прохладно, но возвращаться домой не хотелось: лень, да и не до того. Я должна найти его. Должна разобраться. Должна… И поэтому я не обращала внимания на холод, а шла вперёд, летела, едва не спотыкаясь на каблуках.
Я пришла к месту, на котором он выступал, и в примерно то же время. Его не было. Я ждала час, два, бесцельно слонялась, но он так и не появился. Ощутимо веяло холодом, и я, обняв себя за плечи, поплелась домой.
Мы пересеклись только через несколько дней, на выходных. К этому времени я уже была готова взвыть от отчаяния, потому что не знала, когда увижу его, и, когда написала ему, он ничего конкретно не ответил. «Скоро». Только вот скоро — это понятие растяжимое.
Но вот я увидела его, и отчаяние с тревожностью куда-то испарились, осталось только волнение, как завязать разговор. Решила — попробую, когда он закончит. А пока я слушала его песни и подпевала как могла, хоть особо не умела петь.
Он улыбнулся мне, когда увидел меня и мы встретились взглядами. Я не смогла сдержать ответной улыбки. Мне большего и не надо было, только смотреть, как он улыбается. И всё же… То место, где появилась метка, начало отчего-то жечь, и я тихо зашипела, морщась, и перевела взгляд с лица на руки. Джо, к счастью, тоже был практически раздет, в чёрной футболке оверсайз, рукава которой доходили почти до локтей, но обнажали запястья. И я видела: там ничего нет. Они чистые. Мне это, разумеется, не сильно нравилось, даже, вернее сказать, не нравилось совсем.
Я должна поговорить с ним во что бы то ни стало. И когда он сказал, что осталось две песни до конца, я решительно направилась к ближайшей кофейной будке и взяла два американо с молоком, себе и ему. Конечно же, у меня не было понятия, любит ли он такое, но я уповала на удачу. Он уже начал собираться, и я порывисто протянула ему кофе.
— Это тебе.
— О, спасибо. Спасибо большое, — вежливо, но серьёзно, без улыбки поблагодарил он и заметил мои руки: — Ты сегодня француженка?
Обычно он не обращал на меня внимание вообще, поэтому этот полушутливый вопрос немного сбил с толку, но я кивнула, сдерживая ликование: заметил!
— Да, — неловко ответила я, — что-то типа того. А тебе нравится Франция?
Пожалуйста, скажи «да».
— Хм, не знаю… Пожалуй. Давно хотел побывать в Париже.
Да. Он сказал «да».
— Значит, у нас есть кое-что общее, — с деланной весёлостью прокомментировала я. — Мне кажется, мы могли бы быть соулмейтами, — добавила и засмеялась, скрывая волнение, показывая, что это просто шутка.
— Я, если честно, в это не верю.
Сердце бухнуло куда-то в пятки. Ну да, а ты чего ожидала, девочка? Что он обрадуется и скажет, что всю жизнь мечтал иметь соулмейта? Какая ты наивная, детка. Если бы он знал об этом, то наверняка подумал бы так же само, хотя вслух бы не сказал: он воспитан, хамить не в его характере, скорее уж предпочтёт уйти от ответа. Или от человека.
— Очень жаль, — выдавила из себя улыбку я, игнорируя жжение метки. Чёрт, нет, не сейчас.
— Ну, мне пора. Удачи тебе.
Последнюю фразу он произносил часто при прощании, и так, что вовсе не возникало ощущение, будто она дежурная, и для меня не было ничего ценнее этих слов. Он взял свою аппаратуру и пошёл, предварительно попрощавшись ещё и жестом приподнятой руки. Я закусила губу, смотря ему вслед, и выдохнула. Кто сказал, что любить здорово? Иногда это очень тяжело и может едва не стоить жизни. Господи, сколько можно? Спаси и помоги мне это побороть. На кой чёрт тебе мои страдания? Я хочу быть счастливой. И живой. Живой, а не мёртвой изнутри, с выжженной душой, уставшей от него, от чувств. Уставшей, но продолжающей бороться.
Хотелось плакать, но слёз не было, только комок в горле, мешающий дышать. Я сделала глубокий вдох и выдох и медленно, на дрожащих ногах пошла домой. Массивные облака прижали небо к земле, ветер швырял в лицо листья. Собирался дождь.
В течение следующих пары недель мы не пересекались. У меня не было сил ходить на его выступления, и метка приносила немало боли. Область вокруг неё временами становилась покрасневшей, и тогда было такое ощущение, будто к ней приложили раскалённое железо. Ещё временами на буквах появлялись капельки крови, и с каждым днём их становилось больше. Я никому это не показывала, только перебинтовывала и прятала под рукавами, когда была не одна.
Я не знала, что с этим делать; вряд ли есть смысл идти к врачу, да и к какому? Предполагала, что стоит показать её «виновнику», но не хотела. Наверное, подсознательно чувствовала себя виноватой. Хотя где там моя вина? Разве я виновата, что люблю? Пусть не больше жизни, не больше самой себя, не больше родных, но он очень важный человек для меня. Люблю искренне и нежно, так, как никого из парней до сих пор. Нам суждено было встретиться. Жаль только, он этого не знает.
По ночам, когда я думала о нём, чувства и ощущения обострялись. Иногда я даже плакала от бессилия: всхлипывала, глотая слёзы, сжимала кулаки. Закусывала губы. Порывалась написать ему или просто зайти на его профиль. Но удаляла инстаграм, выключала телефон, вытирала слёзы и заваривала себе успокаивающий чай, открывая окно нараспашку. Впускала в комнату свежий весенний ветер, который ласково высушивал мокрые дорожки на щеках, приносил ароматы цветов, растущих возле дома. Земля цвела и излучала тепло, а до меня доходил только холод.
Я жутко мёрзла, но больше душой, чем телом, и ничего не могло согреть. Было так холодно и пусто, как никогда в жизни. Я могла часами сидеть на кровати в абсолютной тишине, уставившись в одну точку, и чувствовать себя нормально. Точнее, никак. Тишина обволакивала коконом, удушливыми щупальцами сжимала в тиски, но это приносило наслаждение. А перед глазами мелькали только его образы: как мы гуляем, сидим и пьём кофе дома, за кухонным столом, как я ерошу его волосы, как мы лежим на одном диване. Мечты смешались с действительностью, субъективная реальность вытеснила собой объективную, и я с трудом отличала одну от второй.
Мир был в огне, и никто не мог спасти меня, лишь он.
Я потеряла счёт дням и просто хотела оказаться дома, в тепле. Но дома у меня не было. А если и был, то только там, где он. Я пила классический американо и даже не чувствовала его вкуса.
Я занималась учёбой и вроде как оживала, это было что-то сродни ремиссии, но мысли о нём рецидивами налетали на меня, тогда оставалось только хвататься за голову, стараться дышать спокойно и думать, как не сойти с ума, как пережить это. И только спустя долгих две (три? четыре?) недели, каждый день из которых тянулся как год, прогуливаясь с однокурсниками, я снова заметила его. Хотела пройти мимо, но не смогла. Мне так хотелось вернуться в то время, когда я с упоением слушала его и тихонько пела вместе с ним, потому что не могла молчать. Когда я слышала его песни, мне хотелось подпевать, нет, петь — во весь голос, песни сами рвались изнутри, я выплёвывала их. Когда поёт он, молчать невозможно, потому что только его голос задевает каждую струну в душе, как будто он играет перебором на ней, а не на гитаре. Хотелось вернуть то время, когда я была полна любви к миру, которая делала меня живой. Хотелось жить, дышать. Любить.
Меня тянуло к Джо магнитом, и в этот раз я подошла, может, даже против своей воли.
Однокурсники недоуменно переглянулись, но пошли дальше.
Я стояла с прикрытыми глазами в круге окружающих его людей, слушателей, но ближе всех к нему, и слёзы сами наворачивались на глаза и стекали по щекам. От ветра волосы лезли в лицо, в глаза, рот, но я не обращала на это внимания и не пыталась убрать их. Сердце снова билось, как тогда. Он пел одну из своих фирменных песен: «Wicked game», и почему-то казалось, будто поёт о себе. Мне послышалось, в его голосе сквозила тоска, в особенности на словах «No, I don't wanna fall in love» (прм. автора: Но я влюбляться не хочу). Но по кому или по чему? А когда я открыла глаза, взгляд невольно упал на его руки (он снова был в футболке и рваных джинсах, тогда как я в водолазке и твидовой юбке. Интересно, не холодно?). Сердце пропустило пару ударов, внутри всё похолодело. На запястье была метка либо же простая татуировка с именем. Но в последнее не верилось.
У меня было твёрдое желание всё выяснить, разобраться, что к чему, и, если на его запястье не моё имя, отпустить. Я не хотела больше вторгаться в его жизнь, где мне не было места.
— Татуировку сделал? — спросила я, когда он закончил играть.
— А? Да. Можно и так сказать.
Он выглядел несколько отстранённым и как будто погружённым в себя. В каштановых прядях прятались лучи и блики предзакатного солнца. Мне так хотелось стать ветром, чтобы так же легко касаться его волос.
— Я вижу, там чьё-то имя. Твоя девушка?
— Нет, — усмехнулся он, засовывая гитару в футляр.
— Татуировка случайно не жжётся? Не болит?
Он обернулся и внимательно посмотрел на меня с лёгким привычным прищуром.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что со мной происходит то же самое.
Он нахмурился, явно не веря, что я всерьёз. Да, дорогой, всерьёз. В подтверждение своих слов закатила рукав и развязала бинт, местами покрасневший от капелек крови, которые он впитал в себя. Белая ткань была заляпана кровавыми пятнами. Мне казалось, что это очень точно символизирует мою душу. Она тоже кровоточит.
Надпись была припухшей, а область вокруг — покрасневшей. Сняв бинт и обнажив рану, я обнажила душу и вверила её любимому человеку. Я доверилась. Я была вынуждена это сделать и от этого ощущала себя голой, беззащитной. Наблюдала за тем, как его взгляд касается метки, и просто ждала со стоицизмом. От меня больше ничего не зависело. Я впервые была готова к тому, что могу потерять его. И была твёрдо уверена, что смогу перешагнуть, идти дальше и чувствовать себя живой.
— Мне жаль, — тихо произнёс он, опустив взгляд.
— Не стоит. Я понимаю, что мне рассчитывать не на что. Но… скажи: как это произошло? Эта надпись, она сама по себе появилась?
Джо усмехнулся.
— И да, и нет. Довольно нелепая история. — Он присел на комбоусилитель, и я села рядом на бордюр, вытянув ноги. — Играл как-то в «Правду или действие». Мне выпало задание написать на руке имя любой знакомой девушки, вот я и написал. А потом оно будто въелось в кожу и не стиралось.
— И если ты говоришь, что ощущаешь дискомфорт, значит, вы… не вместе?
— Вместе? — Парень усмехнулся. — Да что там, я её едва знаю.
— А у неё?..
— Есть ли у неё надпись? Да. Но появилась сама. Это так странно. Понятия не имею, как такое может быть.
Хотелось сказать, что я, честно говоря, тоже. Но ограничилась понимающим кивком. Видимо, соулмейты всё же существуют, и я связана с человеком, которому предназначена другая. Сбой системы? Шутка? Если да, то очень злая. Я мысленно показала фак небесам.
— К тому же меня к ней даже не тянет.
— А что насчёт меня? — Я закусила губу, скользнув по нему взглядом и отвернувшись. — Не просто так ведь ты ответил мне «спасибо, что ты есть», когда я поздравляла тебя с Новым годом. Ведь это должно что-то значить. Но что?
— Я не знаю, что тебе ответить, — вздохнул он спустя минуту молчания. — У меня нет к тебе чувств, просто благодарность.
За что, интересно? За то, что бегаю за тобой на задних лапках, лащусь, как щеночек, и с надеждой заглядываю в глаза? За то, что ошеломляю тем, что по крупицам собираю о тебе информацию? Тебя, наверное, это забавляет. Но мне плевать. Мне нет дела до того, что ты обо мне думаешь, как воспринимаешь моё поведение. Потому что я не стану вести себя по-другому.
— Принимай или прогони прочь, — шёпотом произнесла я.
Он не услышал, только повернулся ко мне и задумчиво осмотрел. Как толковать такой взгляд, я не знала. Поднялась.
— Мы можем хотя бы дружить? Я не прошу о большем, это и так для меня достаточно много.
— Я думаю, можно попробовать. — Он поднялся следом и едва улыбнулся.
Я замерла, не веря в услышанное, а затем не сдержала облегчённого выдоха и слёз радости, набросилась на него с объятиями. Я чувствовала себя принцессой, которая наконец отыскала своего принца, Гердой, которая растопила ледяное сердце Кая. Глупо проводить параллели со сказками, но мне почему-то так хотелось это делать. Принцесса, плачь, плачь. Меня разрывало от переполнявших душу эмоций: нежности, любви, благодарности. Я обняла его впервые за почти год знакомства и была готова провалиться сквозь землю от счастья.
Температура воздуха повысилась на несколько градусов, и холод по частям покидал мою душу. Я снова могла улыбаться. Я вернулась домой. Всё же американо без молока — это совсем не то.
Стало ощутимо теплее, как будто на целый месяц, хотелось снять с себя водолазку и остаться в одной майке. Ветер поутих, и всё путём. Прохожие сбрасывали со своих тел жакеты, дети стаскивали кроссовки и босиком шагали по нагревшейся в один миг земле. Я смотрела на них и улыбалась, так же само радуясь вернувшемуся теплу. В сердце поселилась вечная весна, и откуда-то издалека донёсся аромат цветущих абрикос.
Из грустной взрослой я превратилась в маленькую девочку, над головой которой вновь сияло солнце, и незаметными стали следы от усталости, они растворились в новом мире, который я построила на руинах старого. Мне даже чудилось, что где-то за горизонтом я вижу рай.
Возможно, сейчас кто-то где-то ждёт, когда я разлюблю, когда мой мир растает и из души уйдёт весь лёд. Возможно, я обрету истинное счастье с этим человеком. А пока что я полагаюсь на судьбу и чувствую себя счастливой здесь и сейчас, обнимая самого дорогого мне человека, который затмевает собой весь мир. Пока что только он может растопить ледяные глыбы, хотя порой и кажется, что он сам как айсберг.