Лёд, любовь и age gap

Нередко вместо Ильфата Игнатьевича на каток за новыми потенциальными учениками ходил я. Каток был маленький, замызганный, но от него так и веяло воспоминаниями, веяло каким-то теплом. В этот сезон лёд был до жути неровным из-за скачущей вверх-вниз температуры и аномальных порой снегопадов, но хоккеистов это не останавливало. Они вооружались клюшками, цепляли на себя несколько слоёв одежды, чтобы падать и драться было не так больно, и шли в бой. Хоккеистов я не особо любил с самого детства. Они все довольно грубые, любят матюкнуться, любят дать обидчику отпор и ещё любят задирать тощих детей, которые хотят играть в хоккей, но.. Будем честны, многим из них даже клюшку в руках тяжело держать. Некоторые пробуют, сталкиваются с этими зубоскалами, а потом продолжают просто красиво кататься, наматывая круги и играя иногда в салки. Не каждый пройдёт все эти испытания, которые дворовые мальчишки придумывали для тех, кто хочет играть в хоккей. Будущий дворовой хоккеист должен, по их мнению, отлично ездить, наматывать около пяти кругов за тридцать секунд по этому небольшому катку, уметь круто и эффектно тормозить. У хоккеиста должна быть клюшка не деревянная, а пластмассовая, а коньки должны стоить не меньше двух тысяч, и даже не спрашивайте, почему именно такая цена. Да даже если вы спросите, я не отвечу, потому что и сам не знаю. И, самое главное, хоккеист должен знать не менее двадцати разных ругательных слов, иначе и играть неинтересно. Правила эти до жути глупые, и их придумывают только ограниченные люди с ограниченными способностями, которые хотят иметь значительную роль хоть где-то ещё, помимо дома или школы. Но многие с этими правилами мирятся, потому что таких ограниченных людей большинство, а даже если и появляются какие-нибудь герои-революционеры, то их быстро сметают с пути. Таковы законы дворового льда. Сам в таких компаниях я никогда не обитал. Мне с самого детства были противны подобные персонажи, да и за знакомствами я не гнался, будучи с самого детства довольно тихим ребёнком, которому и в одиночестве не слишком плохо живётся. Олицетворением тупости и ограниченности для меня стал простой обычный хоккеист, причём любой: неважно, дворовой или профессиональный, ведь уже в Деметре я насмотрелся на огромных мужиков, которые зачастую ничем практически не отличаются от этих дураков во дворах. Я считал всех хоккеистов тупыми отморозками, с которыми нельзя говорить, не используя слово «блять» вместо запятой. Но потом в моей жизни появился Серёжа Волков, который, хоть тупым отморозком и являлся, но сердце моё покорить смог. После той истории с гримёркой и букетом белых орхидей, моя жизнь стала чуточку лучше. Ну, может, чуть больше, чем просто чуточку. Я вернулся в Деметру, меня перестал задирать этот несносный тридцатилетний почти-старик с очень выразительным взглядом, который буквально кричал о чём-то каждый раз, когда был обращён на меня. Хотел бы я думать, что это и есть та симпатия, о которой он мне говорил. Но.. Может он пошутил? Ну правда. Чем мог я понравиться взрослому мужчине, у которого наверняка отбоя нет от девушек? У него ведь такое тело, такое лицо, властный взгляд и мысли тоже.. И, как вы сейчас могли заметить, я по уши провалился в болото под названием «я думаю о Серёже Волкове каждый день, каждый час и каждую минуту». После его признания я правда стал о нём думать. Утром, как только я просыпался, я думал о том, придёт он сегодня на тренировку и удастся ли нам пересечься где-нибудь хотя бы на пару мгновений. Днём, когда я учился или тренировался, я думал о том, что сейчас делает он, о чём он думает, на что смотрит, чем восхищается. А вечером, когда я шёл из Деметры домой, я думал о том, что было бы неплохо, если бы он начал меня провожать. Разве не так всё происходит? Я же ему нравлюсь, разве нет? И эти мысли начали порождать сомнения, что мне вообще несвойственно. Да, как вы помните, я довольно пуглив, но я вовсе не из робкого десятка. Я всегда знал, какие у меня сильные стороны, над чем нужно работать и к чему стремиться. А с признанием Волкова всё пошло наперекосяк, хоть внешне дела и наладились. Что я должен думать? Подарил мне букетик и сдулся? Есть ли в его словах хоть капля правды? Или он, может, передумал? Вопросы, вопросы, вопросы. Но так называемые «смотрины» потенциальных учеников хоть как-то отвлекали от этих бесконечных мыслей и сомнений. Я сидел на лавочке совсем как Ильфат Игнатьевич, но критерии отбора у меня были гораздо строже, ведь я смотрел не только на физическую подготовку, но и пытался заглянуть прямо в душу человеку. Деметре не нужны люди, которые будут всех задирать и над всеми издеваться, не нужны и те, кто хочет развиваться только ради дешёвых понтов и возможных привилегий. Из-за таких моих критериев я почти никого не нашёл. Ильфат Игнатьевич был не слишком огорчён этим фактом, потому что в командах наших было не слишком много свободных мест, да и он мне доверял. Пригласил я только двух хоккеистов, которые отличались своей природной проницательностью и чуткостью, а ещё.. Нашёл новую звезду фигурного катания. Его зовут Гоша Семиденцев. Высокий, худой, семнадцать лет от роду. Он играл в хоккей, но делал это так изящно, с такой красотой и грацией, что я мог часами на него смотреть и прощать все маты, которые срывались с его губ. На лицо он тоже был недурен, да и даже при том, что он выше меня сантиметров на пятнадцать, он был худощавым, но при этом довольно крепким. Гоша был быстрым, улыбался искромётно и вёл за собой людей, хоть он для этого ничего особо и не делал, просто играл от души и веселился. Но даже невооружённым глазом было видно, что хоккей - не его стихия, что он создан для чего-то более утончённого и грациозного, а не для бездумного битья шайб пластмассовыми палками. К тому же, он меня узнал. Я, конечно, часто появлялся в новостях местного канала, да и не единожды побеждал на международных и всероссийских соревнованиях, но явно ещё не дорос до того, чтобы меня узнавали на улицах прохожие. Гоша же узнал сразу, начал задавать вопросы о моих тренировках, о том, сложно ли мне этим заниматься и всё в таком духе. В его глазах был огонь, это было видно, поэтому, вместо того, чтобы отвечать на его вопросы, я позвал его в Деметру и пообещал, что расскажу обо всём подробнее уже там. И Гоша согласился. Он учился в десятом классе, но сразу признался, что учёба ему не очень важна, он прекрасно справляется со всем без лишней мороки. И влился в коллектив Деметры он довольно-таки быстро, познакомившись сразу со всеми сольниками, со всеми парными фигуристами и с Ильфатом Игнатьевичем. Гоша даже успел подружиться с парой хоккеистов, но, конечно, больше всего времени он проводил со мной. И одному хоккеисту такое внимание к моей персоне, видимо, не очень нравилось. С появлением Гоши взгляд Волкова стал холоднее, и мы перестали даже здороваться. Моё сердце обливалось кровью, но я и не думал что-то менять. Я гордый, а потому бегать за ним не собираюсь. Сам меня игнорировал и не выходил на контакт бог знает сколько. Вот пусть и ходит. И я думал, что долго продержусь. Но на самом деле эти холодные взгляды в глубине души меня убивали и сражали наповал. Хоть Волков внешне и был холоден и равнодушен, но.. Я чувствовал, что за этим напускным спокойствием стоит что-то большее. Ну или хотел так чувствовать. Как я уже говорил, внутри меня была каша из эмоций и я не знал, каким ощущениям и догадкам верить, а каким - нет. Сердце убивалось по тридцатилетнему мужику хоккеисту, которому явно отбили голову шайбами и клюшками, раз он не мог в своём возрасте просто подойти и поговорить. Но подходить я всё ещё не собирался. Вместо этого я решил действовать иначе. Я решил его испытывать. Было видно, что Гоша мною восхищается. Кто-то даже мог подумать, наверное, что он в меня влюблён, но правда была в том, что Гошу не интересовал вообще никто. По крайней мере, в наших разговорах он уверенно называл себя асексуалом и аромантиком, поэтому Семиденцев почти сразу узнал обо всех подводных камнях в наших с Серёжей отношениях, если это отношениями вообще можно назвать. В моей голове созрел план, который заключался в испытании Волкова ревностью, а Гоша решил меня в этом поддержать, потому что тоже назвал поведение Волкова странным и непонятным. Оба сошлись на том, что надо было выяснить, нужен я ему вообще или нет. Сначала мы просто ходили вместе. Ходили везде: на арену, в столовую, в гримёрку, в тренировочные залы. Просто будто склеились и не отлипали друг от друга, часто специально попадаясь на глаза Волкову, который старательно нас игнорировал и делал вид, что слепой, что не видит или куда-то спешит. Потом с этими совместными похождениями начались касания, объятия, лёгкий флирт и смех. Волков начинал закипать, психовать, хлопать дверями и всё равно он делал вид, что ничего не происходит. Конечно, Серёжа, не происходит. Подумаешь, две недели к ряду меня просто пытается соблазнить привлекательный чёрт по имени Гоша Семиденцев. Я уже почти отчаялся, ведь эту глыбу ничего не выводило на контакт и какие-то открытые эмоции. Оставался только последний способ. У нас была одна общая раздевалка, в которых хранилось разное снаряжение, новые лезвия, машины для их заточки и всё такое. Там же находились разные снаряды для упражнений, коврики и прочее. И там же иногда делал массаж нашим ученикам специальный врач.. Я взял грех на душу, стащив коньки Волкова и затупив их наждачной бумагой. А что мне ещё оставалось делать? Это часть плана! Необходимая часть! Увидев, что коньки затупились, он пошёл бы в эту комнату, чтобы их заточить, а там.. — Ахх, Гош! Не так сильно! Будь нежн.. Аахх! — я издавал фальшивые, но в то же время такие натуральные стоны, пока Гоша пытался сдержать смех, стоя спиной к двери и разминая мои плечи, задрав футболку. И я услышал, как распахнулась с грохотом дверь, и даже вздрогнул от неожиданности. Да, конечно, я надеялся на то, что Волкова это взбесит, но.. Сам не ожидал такой его реакции. Осторожно повернувшись и опустив футболку, я посмотрел на разъярённого Серёжу, который взглядом уже раз десять снял скальп с бедного Гоши. Потом этот взгляд прошёлся по мне. Наверное, в мыслях он уже меня наказывал, ремнём или ладонью прикладываясь к заднице. Стоит отметить, что взгляд мог быть ещё злее, если бы мы и вправду занимались тут чем-то похабным и ненормальным, так что.. Спасибо и на этом. Я думал, что он так и будет стоять истуканом, думал, что ещё немного посмотрит и уйдёт, но (надо же!) он слегка задрал голову и, развернувшись, грозным голосом проговорил: — Мить, выйди на минуту. Надо поговорить. Сначала я обрадовался, потому что это определённо был прогресс! Но потом я весь сжался, потому что представил, что за разговор меня ждёт. Думаю, он разочаровался во мне за то время, пока я его испытывал. Но разве виноват я в том, что мог кому-то понравиться? Даже если опустить тот момент, что этот мой обожатель являлся подставным.. Стоило мне только закрыть за собой дверь, как я оказался прижатым к стене. Если Гоша был выше меня на тринадцать или пятнадцать сантиметров, то этот был выше на все двадцать, а то и двадцать пять.. Как бы не было иронично, я правда чувствовал себя зайцем, которого зажал волк и вот-вот готовится съесть. — Что с тобой происходит? Я думал, что тогда наш разговор был предельно простым и понятным. И я не думал, что ты так просто позволишь какому-то соплехвосту так живо тебя обхаживать со всех сторон, — тон Серёжи был ядовитым, глаза сверкали презрением и непониманием, а лицо его находилось в несчастных тридцати сантиметрах от меня. Каждую его морщинку, каждую эмоцию и неровную линию я видел, словно под микроскопом, оттого внутри меня загорался праведный огонь справедливости. — Так тебе всё-таки нравятся помладше, да, Зайцев? Последняя фраза определённо стала последней каплей. В одно мгновение вспыхнув, я грубо и довольно сильно толкнул его в грудь, затем схватил его за правую руку и в одно мгновение прижатым к стене оказался уже сам Волков. Теперь настал мой черёд быть главным. — Что мне ещё оставалось делать, тупой ты чурбан? Ты не видишь ничего дальше своего носа. Не видишь моих волнений, моих чувств, вообще ничего не видишь. Подарил букетик и всё, сдулся? Или ты думал, что я, увидев орхидеи, сразу натяну на себя поводок и буду слушаться одного только тебя, Волков? — тот выглядел растерянным и удивлённым, потому что нечасто можно было увидеть меня таким. Властным, сильным и требующим. Наверное, со стороны выглядело всё довольно комично, ведь разница в наших размерах была довольно внушительной. Но сейчас важен был совсем не размер, а ощущения. Волков наверняка чувствовал мой напор и мою злость, а потому я возвысился в его глазах и он никуда не мог убежать, напрочь забыв о том, что он сильнее меня раз в десять. — Тебе после того букета нужно было действовать, но ты предпочёл просто меня игнорировать и избегать. Хочешь, я тоже могу это делать. Хочешь? Волков посмотрел на меня и помотал головой. Одна его рука попыталась скользнуть к моему лицу, чтобы, вероятно, погладить по щеке и успокоить, но я лишь звонко по ней треснул и прижал её к его груди. — Держи свои лапы при себе. Тебе мало быть обладателем красивого личика, Волков. — Довольно грубо проговорил я, а затем заглянул в его лицо и легонько похлопал его ладонью по щеке с заметной такой колючей щетиной. — Ты прожил тридцать лет, но всё ещё не можешь подойти к объекту своего воздыхания и попытаться завладеть его вниманием. Или я таким не являюсь? Тогда скажи мне это. Скажи, что ты пошутил насчёт своей симпатии, и хватит уже меня терзать своим игнором. Если тебе плевать на меня, то это не значит, что мне плевать тоже. И это не значит, что ты можешь играть с моими чувствами, идиота кусок. Тихо цыкнув, я вздохнул и отстранился. Всё тело пробирала лёгкая дрожь, а внутри стало пусто и до жути тоскливо. Меньше всего на свете хотелось услышать то, что я правда ему не нравлюсь и что он пошутил. Но.. За то это будет честно. Наверное, я не сумел скрыть во взгляде накатившую волну печали, но мне было уже всё равно, потому что оставаться здесь я больше не был намерен. Довольно резко развернувшись, я пошёл прочь от Волкова, лишь бы найти укрытие, в котором можно бы было всё обдумать и смириться. Я шёл быстро, сам того не замечая, но, к своему удивлению и большому, одновременно, сожалению, я не слышал шагов за собой. И это, наверное, как раз значило, что ему правда всё равно. Усмехнувшись, я тихо всхлипнул и свернул за угол, уже не боясь того, что кто-то может заметить мои слёзы. Кого бояться? Волков за мной не пошёл, Гоша остался там, в той раздевалке, а больше никто меня особо и не волновал. Грудь обжигало обидой, губы немного тряслись, а мысли беспорядочно пытались прийти в порядок. Не хотелось признавать, что я правда, получается, был его игрушкой, какой-то тряпичной куклой, над которой можно было поиздеваться аж в двух актах. Но признать придётся, хоть и было горько. Я добрёл до раздевалки и начал одеваться, намереваясь уйти домой и просто лечь спать. Да, я мог остаться в Деметре и переночевать у себя в гримёрке на диване, но сейчас не хотелось оставаться там, где был.. он. Появились мысли о том, чтобы уйти из Деметры насовсем, но я старался их гнать куда подальше. Нет, не сломит меня какой-то придурок, не поломает любовь ко льду, какими бы путями он не пытался это сделать. Пусть ломает сердце, душу, но лёд из моей крови ему ничем не вытравить. И всё же, надев куртку и достав вязаный шарф, я не сдержался и уткнулся в него лицом, стоя в абсолютной тишине и тихо роняя слёзы. До чего же обидно было осознавать то, что я правда посвящал мыслям о Волкове всего себя. И до чего же горько осознавать, что я каждый день искал его взгляда, пытался найти отклик в его сердце и в его глазах, но в итоге получил лишь презрение, игнор и непонимание. И зачем только я устроил всё это? Жил бы себе с этим игнором, однажды он бы меня забыл, а я бы забыл его, стёр из жизни, а сейчас лишь лишний раз напомнил себе о том, что люди могут обманывать, люди любят обманывать и играть с чувствами. Присев на корточки, я обнял свои колени, ожидая окончания своей мини-истерики. Сейчас надо было дышать, дышать глубоко и размеренно, но вместо этого были лишь какие-то всхлипы, слёзы на губах и мелкая дрожь по всему телу. — Мить, вставай. О, знакомый голос. И что ему здесь надо? Решил поиздеваться и посмотреть на то, как он меня растоптал одним своим отсутствующим взглядом? — Отвали от меня, Волков. Просто уйди. Я не хочу тебя видеть, слышать и знать в принципе, — хоть из глаз и лились слёзы, голос не дрожал и не был испуганным, хоть и звучал довольно тихо и приглушённо из-за шарфа. — Зачем ты всё это устроил? Зачем нужно было мне давать какие-то надежды? Зачем было сочинять сказки про эту твою «любовь»? Тихий вздох с его стороны. Он присаживается на корточки напротив меня и довольно бережно берёт моё заплаканное лицо в свои руки. Сначала я не хотел открывать глаза, но не мог же я сидеть так вечно. Волков смотрит.. равнодушно. На первый взгляд. Но, если приглядеться, то видно то же самое раскаяние, что и в прошлый раз. Почему все наши разговоры заканчиваются моими слезами? — Почему все наши разговоры заканчиваются твоими слезами? — озвучивает мою мысль Волков, а затем слабо улыбается и его взгляд теплеет. Я не могу оторваться от него, не могу перевести своё внимание на что-то другое, хоть и понимаю, что должен выглядеть обиженным и глубоко оскорблённым. — А, я знаю. Потому что я не могу нормально себя вести. Потому что я, Митя, глупый человек, который за свою жизнь и не влюблялся почти. Потому что я постоянно косячу, потому что я не умею выражать свои чувства словами. Потому что я боюсь, что не достоин тебя, твоих чувств и такого твоего взгляда, каким ты сейчас смотришь на меня. Смутившись из-за его последних слов, я отвёл взгляд и почувствовал, как неумолимо краснеют щёки. — Ты дурак, Волков. Говорю обиженным голосом, тихо, почти неслышно, смотря на чей-то потерянный тапок, который лежит в этом углу уже второй месяц. — Я знаю. Прости. Он отвечает мгновенно, тянет меня наверх и берёт шарф из моих рук, в одно мгновение перекидывая его за голову и завязывая довольно небрежно. Но в этом жесте чувствуется какая-то забота, он смотрит тепло и почти нежно, пока я неловко и немного пугливо смотрю на него в ответ. — Иди сюда, Зайцев. Волков разводит руки, а я смотрю на это слегка недоверчиво, но меня так безбожно к нему тянет, словно магнитом, что я уже через несколько секунд оказываюсь в крепких объятиях и чувствую вину перед собой за такое быстрое поражение. От него несёт этим невозможным, но таким уже родным одеколоном, немного сигаретами с ментолом и теплом. И через пару мгновений его тёплые руки вновь обхватывают моё лицо. Только вот.. Становится тепло ещё и губам.