Светлячок

      Люмин смеется звонко: сейчас, когда алкоголь развязал руки и язык, она позволяет себе откинуться на траву и долго, заливисто смеяться, жмурясь и прижимая руки к груди.       Кэйа едва ли умудряется отдышаться от смеха, после чего замирает, оперевшись на локоть, разглядывая Странницу крайне внимательно: золотые глаза всматриваются в ночное небо над полем с таким интересом, словно Люмин знает, что точно ожидает увидеть на небосводе.       — Напомни мне, — говорит она улыбаясь, после чего делает неудачную попытку сесть — и разом обратно откидывается на траву со смешком. — Зачем мы ушли так далеко от таверны, если все равно продолжаем пить?       — Ну, уже не продолжаем, — Кэйа покачивается с тихим кряхтением, перегибается через лежащую близко к нему, под самым боком девушку (замечает, как алеют и без того розовые от вина щеки, стоит ему игриво взглянуть на нее сверху вниз) и подхватывает пустую бутылку из-под напитка:       — Смотри-ка, уже выпили!       — Ой-ой, как мы быстро… — Люмин с укоризной качает головой, после все же смеясь. Мужчина вскидывает палец свободной руки и ложится обратно на бок рядом, отставив сосуд:       — К тому же, я хотел тебе кое-что показать.       — Обязательно ночью?       — Что, принцесса, боишься темноты?       Странница фыркает, приподнимается-таки на локтях и ровняет свое лицо с чужим: она пьяна в стельку, вряд ли даже вспомнит сегодняшний вечер, но пока девушка смотрит на него так, офицер не хочет ни о чем думать.       Мягко, ласково. Ему хочется назвать этот взгляд другим, таким желанным словом, но в груди ноет болезненно, — "тебе кажется! она просто пьяна!" — так что он с трудом вынуждает себя фокусироваться не на мыслях, а на самой девушке.       — Ничего я не боюсь, — вскидывает лицо Люмин, улыбаясь немного нагло, и Олбрич вторит этой улыбке.       — Тогда что тебя не устраивает в ночи, м?       — По ночам… — Люмин протягивает руку, чтобы игриво накрутить кончик синего хвоста на изящный пальчик, и у Кэйи шумит в висках от такого простого жеста. — Если ты вдруг не в курсе, по ночам нормальные люди спят.       Офицер смеется грудно, от души, прикрывает глаз и после смотрит из-под ресниц на Странницу так, что той хочется от стыда провалиться под землю, на которой она так вальяжно разлеглась: внимательно, цепко даже.       Ощутимо жарко, и словно в этих глазах никогда не бывало льда — только жар, от которого сердце в груди заходится как после битвы с драконом. Там, под самыми облаками.       Она чувствует, как прохладная рука скользит по ее плечу. Послушно приподнимает голову, стоит Олбричу обхватить тонкими смуглыми пальцами ее подбородок.       — В Мондштадте по ночам не спят, Люмин, — шепчет Кэйа, наклонившись к самому ее уху. Люмин выдыхает шумно, сжимает инстинктивно в ладонях травинки, но взгляда от чужого лица старательно не отводит.       Они играют в эту игру уже слишком долго: дразнят друг друга, позволяют приблизиться чуть больше, после чего отстраняются, бегут, не дав даже осознать, было ли случайное касание реальным.       Но в этот раз Кэйа, кажется, и не собирается никуда убегать.       Странница не сразу понимает, когда оказывается лежащей на офицере Ордена Фавониус. Его руки вежливо поглаживают спину в районе корсета, не касаясь оголенных лопаток, но Люмин осознает это только потом: все ее внимание сосредоточено на чужих губах.       Теплые и сухие, постоянно изогнутые в усмешке, из-за которой Кэйе хочется дать по лицу, теперь скользят по нежной коже за ухом. Девушка выдыхает рвано, ощутив легкий поцелуй за хрящиком, неловко укладывает ладони на чужую грудную клетку, опираясь.       — Что… — начинает Люмин немного сипло, но не договаривает.       Ладонь мужчины так ладно ложится на светлый затылок, пальцы так приятно перебирают светлые волосы, что Странница лишь расслабленно прикрывает глаза, подставляясь.       Он не целует ее, лишь выдыхает опаляюще в губы, — откуда в человеке, владеющем магией льда, столько жара? — и Люмин почему-то от этого так обидно, что она хочет взглянуть на наглеца строго, со всей горечью, но при взгляде на него у нее не хватает сил.       — А что же тогда делают в Мондштадте по ночам? — спрашивает она шепотом. Кэйа улыбается — не так, как обычно: в этой улыбке больше тепла, она кажется Люмин практически нежной, и девушке приходится сжать в ладонях белый мех накидки, чтобы не податься к мужчине навстречу, не поцеловать первой.       Не проиграть в их маленькой игре.       Кэйа улыбается — и Люмин на минуту забывает обо всем. О брате, об Ужасе Бури, о Фатуи. Сейчас есть только эта невероятная, мягкая улыбка, и этого Люмин достаточно.       — Смотрят на светлячков, — также шепотом отвечает Олбрич, после едва заметно кивая на что-то позади себя, даже не поднимая глаз.       Люмин не хочет переводить взгляд, но все же со вздохом делает это — и замирает: чуть поодаль, над затененной деревьями и скалой, как и их, поляной витает стайка светлячков, окружив одинокий, покрытый льдистой коркой туманный цветок.       Кэйа улыбается, наблюдая, как загораются золотые глаза при виде этих светящихся букашек, и позволяет себе обвить чужую талию чуть теснее. Люмин пораженно разглядывает насекомых, словно самое прекрасное чудо, что она видела в своей жизни.       — Днем ты на них так просто не посмотришь, — офицер поднимает руку и заводит светлую прядь за чужое ухо, снизу вверх абсолютно разнеженно рассматривая девушку. — Я подумал, что тебе следует взглянуть на что-то поинтереснее потолка «Доли ангелов» перед сном.       — Сошло бы и просто ночное небо, — улыбается Странница, мимолетно скашивая взгляд вниз, на чужое лицо. — Но спасибо.       Олбрич смеется.       — В самом деле?       — Да… с тобой — да.       Щеки офицера загораются быстрее, чем он успевает осознать сказанное девушкой. Люмин же задумчиво наклоняется ниже — все также пьяно, но почему-то настолько серьезно, что Кэйе на секунду становится неловко и немножечко — почти страшно.       Она утыкается носом в висок, обвив его шею тонкими руками, прижимаясь к чужой груди настолько, насколько ей позволяют остатки стыда.       Люмин снова оказывается спиной на траве — на этот раз прижатой всем весом чужого тела. Кэйя перебирает светлые прядки свободной рукой, другой продолжая, обвив талию, поглаживать ее спину, и Странница видит, каких усилий ему стоит говорить спокойно с ней:       — Прошу тебя, Люмин, — он тяжело шепчуще выдыхает ей на ухо, прикрыв глаз, и щекой потирается о светлый висок. — Останови меня.       — Поцелуй меня.       — Что?       — Вы прекрасно меня слышали, офицер, — Люмин смотрит пронзительно, с хорошо понятной ему грустью в глазах, но Кэйа лишь неловко сводит брови к переносице.       «Ты ослышался. Ты ослышался. Ты ослышался.»       — Поцелуйте меня, сэр Кэйа. Пожалуйста.       На сей раз улыбка офицера Ордо Фавониус выходит скорее смущенной, нежели игривой; он шумно выдыхает, склоняется ниже неспешно. Медлит, ожидая, что Люмин в последний момент отстранится, скажет, что пошутила. Что их отношения не только должны не переходить в «услугу за услугу», но и вообще грань рабочих.       Но Люмин не отстраняется. Уголки ее губ кротко вздрагивают, приподнимаются. Она касается тыльной стороной ладони чужой щеки и повторяет еще тише, еще мягче:       — Пожалуйста, Кэйа.       Этого оказывается для Олбрича слишком много. Он тихо говорит что-то на грани рыка и накрывает нежные губы со сладковатым привкусом одуванчикового вина своими. Обвивает обеими руками талию, прижимает ее — миниатюрную, но такую сильную духом и телом Странницу — к себе.       Для офицера Ордо Фавониус существует только один светлячок, который ему важен. Тот самый, так податливо жмущийся к его груди.       Поцелуй выходит долгим, жадным. После него хочется еще и еще, но обоим хватает сил только на то, чтобы уткнуться друг другу в плечо и также долго приводить сбившееся дыхание в порядок. Кэйа издает тихий звук, едва ли не похожий на скулеж, проводит носом по изгибу бледной шеи и обнимает Люмин так крепко, что становится ясно: мужчина не собирается ее отпускать.       А Люмин, кажется, и не собирается никуда уходить.       Она лишь выдыхает тихонько, прижимается губами к щеке под повязкой и обнимает также крепко.       «Все в порядке, Кэйа. Ты не плохой человек, Кэйа. Ты не один, Кэйа.       Я здесь, Кэйа. С тобой.»       И Люмин совсем не обязательно говорить это вслух.       Туманный цветок распускается в окружении покачивающихся в воздухе светлячков, и под первыми рассветными лучами не оказывается льдистой корки.       В город они возвращаются вместе. В полном молчании, впервые за несколько недель не кажущимся неловким и тяжелым.