and i love you (with all my heart, with all my soul)

      Он моргает, смотрит на меняющиеся тени на бежеватого оттенка потолке и наблюдает, как время превращается в повторяющиеся цифры. После этого он слышит звук приходящего текстового сообщения, а затем медленно, но верно в безмолвной тишине его спальни раздаётся шквал торопливых KaTalk! Он моргает и приподнимается на локте, поворачиваясь к мигающему телефону и чувствуя, как на его губах медленно появляется лёгкая улыбка.       Первое сообщение от Сокджина, и он чувствует небольшое разочарование. Сразу же за этим следует чувство вины, потому что он не может осуждать своего хёна за то, что он с таким энтузиазмом поздравил его с днём рождения. Сокджин в любом случае жаждал быть первым, он каждый раз отчаянно пытался, чтобы его сообщение осталось в самом конце всех уведомлений Чонгука, сдвинутое вниз непрекращающимся вихрем искренних поздравлений. Прошли годы, и ему наконец удалось это сделать, и Чонгук слегка смеётся, чувствуя необходимость сразу же поздравить с этим хёна. Сокджин-хён Чонгук-а С ДР Хён первый

ах, хён, ты наконец сделал это спасибо

      После он не читает сообщения Сокджина. Ким начинает спамить в чате своим восторженным недоверием, и Чонгук тут же покидает чат, оставляя половину сообщений непрочитанными. Всё новые сообщения поступают и поступают. От друзей, от семьи и даже от старых, едва знакомых одноклассников, но Чонгук просто прокручивает их мимо, пока не достигает самого верха, где его ждут сообщения Сокджина. Старший всё ещё кричит, взволнованный своим недавним достижением.       После этого разочарование переполняет его десятикратно. Он глубоко вдыхает и выдыхает через рот, вместо того, чтобы расстраиваться, стараясь ответить на как можно больше сообщений. Он говорит себе, что логично, что тот человек, чьё сообщение он с нетерпением ждал, ещё не мог послать ему надлежащее поздравление. Несмотря на то, что в Корее сейчас половина первого ночи, в Калифорнии всего половина девятого утра. Скорее всего, Чимин всё ещё спит, и ему будут сниться сны до тех пор, пока не станет слишком поздно начинать день.       Тем более, там ещё август, успокаивает себя Чонгук, отправляя стикер за стикером своим родителям, и на каждом изображении есть надпись "Я люблю тебя". Чимин никогда не ладит с разницей во времени, когда уезжает за границу по работе, всегда полагаясь в этом деле на Тэхёна, с которым он путешествует.       Поэтому он вздыхает, убеждая себя, что когда он проснётся, то получит заветное сообщение. Парень позволяет своей голове упасть на подушку и погрузиться себе во сны.       Чонгук встретил Чимина во вторник поздней ночью, где-то в центре большого бального зала, который должен был стать фотоплощадкой, на которой фотографом был Чонгук. Он помнит, как встретились их взгляды, как его сердце замерло, невзирая на боль от осознания того, что этот красивый мужчина в пятнадцати футах от него никогда не может стать его.       Стало неожиданностью, когда Чимин все равно пригласил его на свидание, снисходительно махнув рукой, когда Чонгук спросил об его соулмейте. И хотя сам Чонгук не решался согласиться пойти на свидание с кем-то, чей соулмейт явно был жив и здоров, он уступил, встретившись с Чимином в высококлассном дорогом ресторане где-то в самом сердце Каннама, и позволил себе влюбиться.       Любить Чимина оказалось лучшим решением, которое он когда-либо принимал, и нет ни дня, чтобы Чонгук думал, что его привязанность к этому мужчине не растёт.       Потому что до Чимина Чонгука никогда не волновали дни рождения. Они не волновали его с тех пор, как он перерос вечеринки и подарки в виде разнообразных безделушек. До Чимина Чонгук никогда не испытывал глубоких, душераздирающих эмоций, которые он ощущал после длинных искренних сообщений от Чимина посреди ночи, после его обещаний "Я люблю тебя" в конце каждого такого сообщения.       Его по-прежнему не особо волнует собственный день рождения, но сообщение Чимина — это то, чего он всегда ждёт с нетерпением, а ещё напоминание о том, что Чимин его и сильно его любит.       Но в этом году… В этом году сообщение не приходит. В телефоне Чонгука нет новых сообщений от Чимина. Последний их разговор был два дня назад. Чонгук снова чувствует разочарование, но он отталкивает его, заставляет себя встать с постели и принять душ, чтобы начать свой день.       Мантра повторяется в его голове: в Калифорнии всё ещё август, ещё рано для С днём рождения, Чонгук! Чимину трудно вспомнить, он привык смотреть на местное время.       Он хватает ключи и садится в машину, медленно проезжая по улицам Сеула, пока дорожное движение постепенно начинает увеличиваться. Ему требуется ещё час или около того, прежде чем он наконец въезжает на парковочное место в подземном гараже здания, в котором находится офис его скромной студии. Он выскакивает из машины, закидывает рюкзак на плечи и направляется прямиком к лестнице.       Когда он выходит на пятом этаже, Юнги со стаканом американо со льдом в одной руке и фотоаппаратом, свисающим с плеча, поднимает бровь. Секретарша, с которой разговаривал Мин, также замолкает, а когда на мгновение поднимает взгляд, то сжимает губы в слабой попытке скрыть тихий смех, видя взлохмаченное состояние Чонгука.       Раздаётся нежный смешок, и Юнги хватает салфетку со стола секретарши. Он протягивает руку, бумажная ткань свисает с его пальцев в безмолвном предложение, и Чонгук хмыкает, спеша к нему.       — С днём рождения, ребёнок.       — Ах, хён, тебе не стоило, — поддразнивает он, на что Юнги лишь чуть шире улыбается и похлопывает его по плечу.       Его хён такой крошечный, макушка его головы находится на уровне глаз Чонгука, но Чонгук все равно чувствует себя маленьким, когда Юнги тянется, чтобы взъерошить его волосы, глядя на него с нежностью.       — У тебя такие высокие ожидания от меня, — шутит Юнги в ответ, и Чонгук смеётся.       Он вытирает лоб салфеткой и выбрасывает её в мусорку слева.       — Только потому, что ты такой низкий.       — Хм, — единственное, что произносит Юнги, но в его глазах видны смешинки.       Не говоря ни слова, он приобнимает Чонгука за плечи и ведёт его в кабинет, делая паузу и кивая секретарше, когда они уходят. В офисе активно кипит работа, пока они пробираются через ряды столов по длинным коридорам, пока не достигают конца, где на двери висит серебряная табличка с именем Чонгука. Прилив гордости охватывает Чонгука всякий раз, когда он это видит — доказательство его тяжёлой работы, крови, пота и слез, которые он пролил, создавая свою небольшую скромную студию.       Сейчас это не так уж и скромно. Площадь, которую он арендовал, втрое больше, чем было вначале. У него достаточно опыта и довольно обширное резюме, чтобы брать стажеров и более широкую клиентуру, половина из которых попадают под контроль Юнги после того, как деловая сделка превратилась в партнёрство (а теперь это крепкая дружба, за которую цепляется Чонгук). Так он и познакомился с Чимином в пятизвездочном отеле в Каннам. Пак был одет в Сен-Лоран с головы до пят, а Чонгук был в вчерашней толстовке, которую случайно забыл постирать.       Он вытряхивает из головы мысли о Чимине, но глаза выдают его, и он ищет взглядом телефон. По-прежнему нет сообщений.       — Сокджин-хён хочет встретиться сегодня вечером, — говорит Юнги, когда они входят в кабинет Чонгука.       Помещение выглядит старомодно, меньше того, чего, вероятно, заслуживает Чонгук, но ему нравится. Приглушённые оттенки серого и синего окутывают его безмятежностью, а запах, витающий в воздухе, все еще слегка пропитан одеколоном Чимина. Он подходит к столу, устраивается в кожаном кресле и загружает компьютер, чтобы начать работу.       — Хочешь мяса?       — Я всегда хочу мяса, хён.       — Говядину? — спрашивает Юнги, глядя в телефон. Он что-то печатает, прежде чем вопросительно посмотреть на Чонгука.       Чонгук просто приподнимает бровь, будто говоря, может ли быть другой ответ на этот вопрос, и Юнги просто пожимает плечами, ещё одна лёгкая улыбка появляется на его лице.       — Справедливо.       Он снова что-то печатает, и, судя по звуку, он только что отправил кому-то сообщение. Убрав изящным движением чёрный андроид в карман, он снова сосредотачивается на Чонгуке.       — Как Чимин?       Это имя немедленно заставляет Чонгука помрачнеть. Улыбка резко пропадает, а губы сжимаются.       — Я не знаю.       Следует пауза, и Чонгук легко читает мысли Юнги. Мин ничего не говорит, просто медленно кивает. Следующие слова он говорит осторожно, расчетливо. Чонгук наклоняет голову.       — Ты ничего не слышал от него?       — Ни разу с утра субботы, — со вздохом признается Чонгук. — Хотя он, наверное, очень занят. Он всегда мечтал руководить показом Шанель.       Юнги улыбается.       — Да. Он ищет новых моделей, верно?       — И встречается с парочкой старых, — уточняет Чонгук. — Старые таланты для предстоящего показа и новые для небольшого показа, который его коллега хочет устроить следующей зимой.       — Значит, Тэхён тоже с ним?       Он облизывает губы.       — Ага.       Юнги смотрит в окно на оживленные улицы Сеула. Их студия не находится даже близко к Каннаму, а располагается на другом берегу реки Хан, в самом центре Хондэ. Чаще всего для Чонгука открывался вид на уличных музыкантов и ярко одетых школьников. В другие разы он видел парочки, идущие под ручку. Каждый раз он старается не заострять внимание на браслетах на их запястьях — идентификаторе, что они, должно быть, соулмейты.       Он пытается не обращать внимания на красный браслет на запястье Юнги и вместо этого сверлит дыры в экране своего компьютера.       — Я пойду, — говорит Юнги через несколько мгновений, и Чонгук кивает, едва отрывая глаза от компьютера. Снова повисает тишина, пока Юнги разворачивается, чтобы открыть дверь кабинета Чонгука. С другой стороны стоит фотограф-ассистент Чонгука, который замер на полпути, чтобы постучать в дверь, и застенчиво улыбнулся. Юнги улыбается ему в ответ и немного отходит в сторону, поворачивая голову. — Увидимся вечером?       — Угу, — подтверждает Чонгук, а затем Юнги уходит, направляясь к третьей двери от кабинета Чонгука, где находится его собственный кабинет.       Затем в помещение входит его ассистент, а за ним — стажер, которого они наняли всего два дня назад.       — Сонбэним? У нас фотосъёмка в одиннадцать. Нам стоит выходить сейчас?       — Ах, точно, — Чонгук встаёт и находит камеру в шкафу справа. Он запирает ящики и возится с линзами, после улыбаясь. — Хорошо, пошли.       Мысль о Чимине медленно откладывается в глубину его сознания, отложенная на более поздний час.       Всё в порядке.       Только вот не все в порядке. Сейчас восемь, слишком рано, чтобы напиваться, но вот он, подвыпивший и хихикающий, его лицо зажато между ладонями Хосока. Намджун смеётся над чем-то, что рассказывает Юнги, а Сокджин тут же начинает жаловаться и ныть, уверяя, что словам его лучшего друга не стоит верить. Ещё один смешок вырывается из лёгких Чонгука, и ему, честно говоря, так весело сидеть здесь, в углу ресторанчика где-то в Тонджакку, и мысли, терзавшие его разум, постепенно утихают.       Мило, запоздало думает Чонгук, когда Хосок уходит куда-то ему за спину — вероятно, чтобы забрать торт, который они никогда не умели преподносить как сюрприз.       И, конечно же, он прав. Торт шоколадный, со слоями творожного сыра внизу, с тонкими коржами и идеальной крошкой из печенья, украшающей верх. В центре ярко горят свечки, показывающие число 20, а вокруг ещё четыре простые отдельные свечки. Чон смеётся, вопросительно поворачиваясь к Намджуну, зная, что именно он отвечал за свечи.       — У них закончились четвёрки, — робко объясняет Намджун. — Нам пришлось импровизировать.       — Всё нормально, — с усмешкой успокаивает его Чонгук. — Зато теперь я чувствую себя моложе.       Сокджин фыркает и опирается на стол, сдавливая свои щеки ладонями. Он слишком пьян. Ким выпил в одиночестве две бутылки соджу. Чонгук с весельем наблюдает, как Сокджин медленно моргает с ленивой улыбкой на губах.       — Тебе всего двадцать четыре. Подожди, пока тебе не исполнится тридцать.       — Даже тебе ещё нет тридцати, хён, — нагло указывает Юнги, но Сокджин просто отмахивается.       — Мне почти тридцать. И если кто-то из вас начнёт издеваться надо мной из-за моего возраста, вы можете в будущем попрощаться с домашней едой.       — Всё равно нам готовит Юнги-хён… — бормочет Хосок, а затем поворачивается к Чонгуку и смотрит на него с гордостью. — Ну что ж! Пора поздравлять именинника. Всем блять лучше спеть или я выложу ваши фотки с прошлого лета.       Они поют… ну, Намджун пытается. Он слишком увлечён своим исполнением и немного фальшивит. Однако это мило, и Чонгук осознает, что громко хлопает в ладоши. К концу песни он закрывает глаза и загадывает желание, сразу же задувая свечи.       Хосок громче всех аплодирует, делает около тысячи фотографий Чонгука в праздничном колпаке, который его заставил надеть Сокджин, как только они сели за стол. Юнги улыбается, возвращаясь к приготовлению мяса на гриле, в то время как Сокджин и Намджун обсуждают, чей подарок станет для Чонгука любимым.       Посреди всего этого хаоса Чонгук откидывается на спинку дивана и оглядывает все происходящее, пока не перестаёт обращать внимание на вспышки камеры Хосока. Часть его шепчет, что было бы ещё лучше, если бы Чимин был рядом с ним, но он не волнуется об этом. Он уже смирился с отсутствием сообщений от Чимина, отмахиваясь от этого, поскольку Чимин слишком занят своей работой и делами, чтобы проверить корейское время.       И это нормально... до тех пор, пока Чонгук не проводит пальцем по экрану телефона и не заходит в инстаграм, чтобы добавить что-то в давно невыкладываемую историю, где натыкается на пост Чимина в верхней части ленты. Он стоит под калифорнийским солнцем, его кожа уже приобрела красивый золотистый загар. Одной рукой он обнимает Тэхёна, пока они вместе показывают на камеру знак мира. Это милая картинка, и обычно Чонгук сразу бы нажал на лайк, но затем он замечает подпись, и его сердце падает вниз. Боль, которую, как он думал, он похоронил три года назад в том самом ресторане в Каннам, появляется снова.       Потому что, хотя Чимин сейчас принадлежит Чонгуку, в первую очередь он принадлежит Тэхёну — как коллеги, как друзья, как соулмейты.       Он сглатывает комок в горле, снова и снова читая подпись.       С самым лучшим соулмейтом на свете! Люблю тебя!       Чонгук закрывает глаза и пытается не дать эмоциям вырваться наружу.       Внезапно это все кажется излишним — смех, еда, торт, его друзья. Чьи-то ладони берут Чонгука за руки, и, когда он открывает глаза, то видит, что Хосок поглаживает его пальцы, глядя на него с беспокойством.       Но Чонгук не видит беспокойство в его глазах. Не видит, потому что не смотрит в них, а смотрит на красный браслет, который украшает изящное запястье Хосока. Он не видит ничего, кроме этого браслета, означающего, что у Хосока есть соулмейт, который жив и здоров, который существует. Он не видит ничего, кроме браслета Юнги и браслета Хосока, кроме браслета Намджуна и браслета Сокджина, поэтому он встаёт, бормочет что-то о том, что ему нужно ехать, и мчится к своей машине со слезами на глазах.       На часах десять вечера, когда он приходит домой, в темноту своей квартиры. Своей квартиры, с горечью думает Чон, потому что Чимин все еще живёт с Тэхёном в Чхондам-дон, в пентхаусе с видом на ночную жизнь Каннам. Поскольку Чимин продолжает иметь жизнь отдельно от Чонгука. Жизнь, которую Чонгук никогда не сможет увидеть.       У Чимина по-прежнему есть будущее, в то время как Чонгук едва за него цепляется.       Он спешит в душ, когда горечь начинает распространяться на его лёгкие. Он сжимает душ и часто дышит, сглатывая слезы. Он чуть было не упал, поскользнувшись, но едва успевает найти равновесие. Чон считает до десяти снова и снова, пока его разум не проясняется. Однако боль в груди не проходит. Она зарывается в его грудь, оседает где-то слишком близко к его лёгким.       Тихий голос шепчет ему слова любви, сказанные Чимином. Здравый разум подсказывает ему, что это правда — Чимин уже много раз и раньше изливал своё сердце Чонгуку. Но Чонгук думает о Чимине в Лос-Анджелесе, городе, о котором он может только мечтать. Думает о своём дне рождения, который хорошо провел, но в конце концов остался в одиночестве. Думает о своём телефоне и отсутствии в нём сообщений. Чонгук оправдывает Чимина снова и снова, хотя его не за что оправдывать.       Потому что по мере того, как Чонгук тонет в своих не самых радостных мыслях, он понимает следующее: Чимин был свободен весь день, не спал до полуночи по корейскому времени, и хотя была вероятность, что Чимин забыл о том, какая дата была в Корее, Чонгук знает, что это не так. Потому что всего через три поста от его селфи с Тэхёном в Обсерватории Гриффита со знаком Голливуда за их спинами, есть ещё одно фото Чимина и Тэхёна в постели, с взъерошенными волосами, сонными улыбками и завтраком в постели, а также подписью Вот и новый день — и здесь, и дома.       Он отбрасывает телефон, слышит, как тот отскакивает от края кровати и падает на пол, и закрывает глаза.       Он не собирается сегодня плакать — не собирается чувствовать, как его сердце разбивается по частям в тот день, когда он должен праздновать, что родился на этот свет.       Когда он должен праздновать то, кем он является, с Чимином или без.       Он прерывисто вздыхает, когда выглядывает из-под одеяла, услышав тихое гудение. Это его телефон, звонящий на деревянном полу. Лень охватывает его, и он игнорирует звонок, позволяя телефону снова громко вибрировать, пока звук не растает где-то на заднем плане. Он тяжело перекатывается на спину, обводит взглядом тени на потолке и задаётся вопросом, когда они стали такими яркими.       Он отбрасывает одеяло и снова переворачивается на другой бок. Вспоминает, как Чимин обнимал его и целовал, чтобы он заснул. Поздние ночи они проводили за разговорами, после обнимаясь друг с другом. Каждое прикосновение было медленным, нежным и теплым. Чужие пальцы мягко перебрали волосы Чонгука, а тысячи раз сказанное Я люблю тебя, которое они говорили друг другу, повисало в воздухе.       Будто время застывало. Будто всё вокруг замирало, чтобы он мог расслабиться и отдохнуть.       Только Чонгук не может — не с Чимином, по крайней мере. В мире, где соулмейты являются самым важным, Чонгук — переменная в уравнении, которой нельзя было существовать.       Телефон продолжает звонить, заполняя своим гудением тишину, и Чонгук, вздохнув, вылезает из постели и садится на пол. В уведомлениях пропущенный звонок от одного из его хёнов, сообщение от другого. А ещё, на самом верху: Чимин.       Чонгук моргает, спешит разблокировать телефон и переходит в нужный чат. Гнев быстро нарастает, одерживая верх над уязвимостью, горящей внутри него.       Потому что, конечно же, первые слова, которые пишет ему Чимин первого сентября, вовсе не поздравление. Это просьба, в конце которой стоит одно простое сердечко. Чонгуки! Можешь сделать мне одолжение? Пожалуйста, съезди в студию Тэхёна — мне нужно, чтобы ты проверил кое-что для меня. Спасибо!♡       Тогда что-то внутри Чонгука загорается сильнее. Он не знает, гнев это, разочарование или обида, но он понимает: что-то есть. Он отбрасывает телефон ещё дальше, гладкий чёрный гаджет ударяется об угол стены, после снова падая на тёмный деревянный пол. Горячие слезы наполняют его глаза, и его пальцы пытаются найти свободные рукава дешёвой потрепанной футболки, которую Чимин подарил ему много лет назад, но которую Чонгук все равно любил.       Точно так же, как Чонгук продолжает любить Чимина, несмотря на все его недостатки и сделанные им ошибки. Несмотря на то, что он попросил Чонгука покинуть безопасность квартиры около полуночи, чтобы отправить в студию его соулмейта, когда день рождения Чона подходит к концу.       Он встаёт и находит свой телефон на полу. Экран, как и ожидалось, треснул, по всему стеклу трещины, но Чонгук все равно поднимает его и держит в руке, пока ищет в темноте свои спортивные штаны и что-то тёплое из верхней одежды. Его пальцы находят ткань толстовки с того дня в бальном зале — ту, которую он забыл тогда постирать, ту, в которой Чимин увидел его в первый раз, когда они встретились. Он сжимает её в руке и надевает. На ней до сих пор ощущаются следы одеколона Чимина, оставшиеся с того момента, как четыре ночи назад Пак был одет в неё, когда они обнимались на диване в гостиной Чонгука, а Дневник памяти шёл по телевизору.       Он выходит из спальни в гостиную, а из гостиной направляется к машине. Часы показывают, что скоро полночь, и Чонгук вставляет ключ в замок зажигания. Он выезжает с тихой парковки и отправляется в оживленную ночную жизнь Сеула.       Тридцать минут езды. Чонгук проводит все это время в тишине, проезжая по улицам по памяти, а не по GPS. Его телефон снова вибрирует в кармане, но он игнорирует его, даже когда останавливаемся на долгом красном свете, закрывает глаза и тихо дышит через нос, пытаясь отдышаться.       К тому моменту, как он стоит у двери студии Тэхёна, его машина припаркована девятью этажами ниже. Ключ от нужного помещения, над дверью которого прикреплены светодиоды, висит в связке с остальными ключами Чонгука, словно мёртвый груз. Он толкает дверь в студию и, тяжело вздохнув, входит в помещение.       Пока Чонгук ищет, где включить свет, он осознает, что не совсем понимает, зачем он вообще здесь. Содержание сообщения Чимина было слишком расплывчатым и неинформативным в контексте. Тихое раздражение закипает под его кожей, но затем его рука находит выключатель на стене, и он нажимает на него, пока не раздаётся мягкий клик, и свет медленно, как-то мигая, не заполняет помещение.       Только вот загораются не лампы, свисающие с потолка, как ожидалось, а тысячи сказочных огней свисают с потолка почти до самого низа. Пока Чонгук идёт вперёд, его тень следует за ним, трепетно цепляясь за края света и проигрывая яркости. Чонгук останавливается перед свисающими огоньками, и из-за увиденного на его глаза наворачиваются новые слезы.       Перед ним висит полароид, сделанный два года назад, в его день рождения, когда оказалось, что он заболел и не мог подняться с постели. На снимке он сидит с красным носом и слезящимися глазами, но на его лице счастливая улыбка. И Чимин тут же, рядом с ним, прижимается губами к его макушке, пальцами мягко играя с прядями его волос, чтобы Чонгук уснул.       Его взгляд смещается влево, и Чонгук обнаруживает ещё один полароид — три года назад, Рождество, проведённое в странствиях по Пусану. На фото Чонгук лежит на кровати, с растрепанными волосами и расслабленным лицом, его грудь обнажена, но полностью покрыта засосами.       Ряд за рядом Чонгук находит все больше запечатленных на долгие годы воспоминаний — частички себя и Чимина, разбросанные во времени. А затем, в самом конце, есть одно воспоминание, которое снова и снова крутилось у него в голове: это Чонгук в том бальном зале три года назад, с фотоаппаратом в одной руке и кофе в другой. Он, прищурившись, смеётся от того, что Чимин сказал за кадром.       Он чувствует, как его лёгкие сжимаются, а сердце взлетает. Эмоции нарастают, накапливаются, пока он практически не переполняется ими.       И когда он снова поворачивается — на этот раз к стене, где обычно висит дорогущая картина Тэхёна, — он вместо неё находит белый баннер со словами, которые заставляют сердце Чонгука, наконец, взорваться тысячей солнц. Послание от Чимина, написанное немного коряво, но с явной нежностью:       Чонгук-а, с днём рождения! Хён любит тебя.       Он плачет. Он плачет сильно и громко, буря эмоций накрывает его с головой. Боль в груди усиливается втрое, и на этот раз не потому, что он обижен или чувствует себя забытым. На этот раз его сердце болит из-за Чимина, потому что он так далеко, а Чонгук скучает по нему.       Он не знает, как долго он сидит там под мерцающими огнями, окружённый различными моментами своей жизни. Присмотревшись к фото поближе, он понимает, что есть некоторые снимки, на которых также есть их друзья — и Хосок, и Юнги, и Намджун, и Сокджин, и даже Тэхён. Но на всех фото они — второй план, а Чонгук — явно главная звезда.       Слова Чимина эхом отражаются в его ушах с каждым снимком, с каждым запечатленным моментом. Хён любит тебя.       Его телефон снова гудит. Сейчас уже далеко за полночь, ближе к двум или трём. Чонгук вытирает слезы, текущие по его лицу, тыльной стороной ладони и пытается ответить на звонок не глядя, кто собственно ему звонит в такое время.       Голос Чимина по другую сторону звучит нервно, но тепло.       — Привет, малыш… Ты уже… Ты…       — Хён, — перебивает Чонгук, всхлипывая, потому что эмоции снова переполняют его. Чимин сразу начинает переживать, сразу задавая тысячи вопросов, но Чонгук просто смеётся, крепче прижимая колени к груди и смотрит вверх на фото, висящее над ним. Это одно из редких фото, где Чонгук выступает в роли второстепенного персонажа, а не главного героя — селфи, где за его спиной Чимин пытается открыть упаковку с фисташками. Чонгук помнит этот момент, он вспоминает, как Чимин обиженно причитал, когда понял, что Чонгук снял его борьбу на камеру. Это милый, ласковый и крошечный момент между ними, но он кажется таким значимым, распечатанным вот так и висящим на деревянной прищепке в окружении миллиона звёзд. — Хён, — повторяет Чонгук, — я люблю тебя.       Чужое равномерное медленное дыхание эхом отражается в его ушах. Чимин начинает хихикать после двух ударов его сердца, и Чонгук с лёгкостью представляет улыбку на его губах.       — Как я понимаю, значит, ты нашёл мой подарок.       — Да. Это… Это… — Чонгук вдыхает и выдыхает, облизывает губы и закрывает глаза. — Спасибо, хён.       — Не за что, — немедленно говорит Чимин, мягко и нежно. Будто Чонгуку принадлежит всё его сердце, а он и не против вовсе. Будто он полностью принадлежит Чонгуку, и нет никого, кому он бы предпочёл отдаться. — Мне очень жаль, что я не смог устроить тебе сюрприз раньше. Я не успел закончить все до того, как мне нужно было уезжать, поэтому я согласовал действия со своими секретарём и персоналом, чтобы они доделали пару незаконченных вещей. Они закончили всего несколько часов назад, незадолго до того, как я написал тебе.       — Оу, — выдыхает Чонгук, и внезапно чувство вины захватывает его целиком за то, что он сомневался в Чимине.       Его Чимин, тот, кто любит безоговорочно, всецело и глубоко. Тот, кто шепчет ему на ухо колыбельные после того, как они занимались любовью до поздней ночи. Тот, кто смеётся, плачет и злится вместе с Чонгуком, кто управляет своими эмоциями, чтобы они могли понять их вместе.       Вина поглощает его, и Чонгук снова плачет.       — Хён, — снова зовёт он, и правда застревает в его горле, но он все равно говорит её. — Я… я думал, ты забыл.       На мгновение в комнате тишина, и лишь рыдания Чонгука эхом разносятся по помещению. Чимин громко выдыхает, его дыхание прерывистое, и Чонгук понимает, что Чимин тоже плачет.       — Ох, Чонгук. Я никогда не забуду о твоём дне рождения.       — Я бы не стал винить тебя, — успокаивает Чонгук, теребя шнурок своей толстовки. — Я знаю, какой ты говнюк с разницей во времени.       — Эй, — обиженно и предупреждающе говорит Чимин, но в его голосе есть и игривая нотка. — Я не так уж и плох.       Чонгук смеётся. Он падает на спину и смотрит, как тени танцуют на потолке.       — Если честно, то немного.       — Ладно, возможно немного, но я никогда не забуду про твой день рождения. Запомни это.       Чон кусает губу.       — Честно говоря, я не очень расстроился из-за того, что ты забыл. Я был бы не против, если бы ты написал мне завтра, когда там, где ты находишься, будет первое сентября, но… — он делает паузу, задаваясь вопросом, должен ли он признать это.       Он никогда не говорил Чимину о своей неуверенности не из-за недостатка доверия, а из-за мысли, что они опираются на эмоции, которых не существует. Как-то по-детски было признаваться в этом вслух, будто он скулит, умоляя Чимина о внимании, которое тот и так уделяет ему каждую секунду с тех пор, как они стали ближе друг к другу. Тем не менее, Чон резко вздыхает и проводит языком по губам.       — Ты опубликовал ту фотографию с Тэхёни-хёном, и потом я… Я расстроился.       — С Тэхёном? — спрашивает Чимин. Чонгук слышит щелчок двери и понимает, что Чимин, должно быть, вышел из комнаты, в которой находился. Только тогда он понимает, что Чимину пора обедать. Он чувствует себя ужасно из-за того, что задерживает своего парня, но он скучает по нему гораздо больше. — Вы с Тэхёном поссорились?       Чонгук качает головой.       — Нет. Просто... это мой день рождения. Был мой день рождения, и вначале я списывал всё на то, что ты забылся во времени или, может, был слишком занят, чтобы поздравить меня с днём рождения, а в реальности ты просто… ты тусовался со своим соулмейтом. И я… Я не знаю. Мне было больно.       — Больно?       Чон судорожно вздыхает.       — Потому что мне показалось, что Тэхёни-хён волнует тебя больше, чем я.       Тогда Чимин, наконец, понимает. Слышится всхлип на том конце, и Чонгук осознает, что всхлипывает в ответ.       — Оу. Оу.       — Это тупо, — бормочет Чонгук, но Чимин быстро отрицает это, твердо говоря Нет, хотя в этот момент его слова становится немного плохо слышно из-за помех.       — Нет, это не тупо. У тебя есть все основания так думать, когда Тэхён во всех смыслах мой соулмейт, а ты — нет.       Слова больно ужалили, но это правда. Чимин принадлежит Тэхёну так, как никогда не будет принадлежать Чонгуку, и точно так же Тэхён принадлежит Чимину так, как Чонгук никогда не будет.       — Но то, что Тэхён — мой соулмейт, никак не влияет на то, как я к тебе отношусь. Я люблю тебя гораздо больше, чем его, даже несмотря на то, что то, что я чувствую к Тэхёну, часто, кажется, переполняет меня. Но я люблю тебя, Чонгук, о тебе я думаю посреди ночи, тебя я хочу целовать снова и снова, потому что твой смех, ох, такой чертовски милый, что я лишь сильнее влюбляюсь в тебя… — глубоко и прерывисто дыша, Чонгук моргает, глядя в потолок, пока сердце сжимается в груди из-за слов Чимина. — С тобой я хочу провести вечность. Может, выйти замуж за тебя однажды… Я всё ещё не знаю, но я точно знаю, что хочу провести вечность с тобой, узнавать тебя ещё больше, целовать тебя, любить тебя.       И тогда Чонгук начинает рыдать по-настоящему — сильнее, чем когда Чимин начал говорить всё это, сильнее, чем когда он впервые обнаружил сюрприз в студии Тэхёна. Слезы стекают по его щекам, и он знает, что проснётся с опухшими глазами и охрипшим горлом, но ему все равно. Ему все равно, а пока он изо всех сил пытается сесть и сосредоточиться на освещенном баннере в другом конце комнаты.       — Хён любит тебя, Чонгук-а, — шепчет Чимин, и Чонгук буквально тонет во все ощущаемых эмоциях. — Хён любит тебя больше, чем ты когда-либо можешь себе представить.       — Я люблю тебя, — как эхо отвечает Чон. — Я так сильно люблю тебя, хён-а.       Он думает, что Чимин улыбается. Тишина следует за его признанием, и они слушают дыхание друг друга, давая время восстановить его. Часы показывают пятнадцать минут четвёртого, когда Чонгук проверяет их две минуты спустя. Его тело поддаётся истощению после долгого эмоционального дня.       Чимин, кажется, по наступившей тишине понимает усталость Чонгука и тихонько смеётся своим звонким и светлым голосом. Чонгук закрывает глаза, прислушиваясь, и сожалеет, что сейчас не находится в постели. Он мог бы заснуть под смех Чимина, позволить себе погрузиться в сладкие сны.       — Езжай домой, Чонгук-а, — уговаривает Пак, как всегда нежно. — Хён останется на связи.       — У тебя нет работы? — осторожно и тревожно спрашивает Чонгук, но уже направляется к двери, покорно выключая свет и позволяя темноте снова поглотить комнату. Он запирает за собой дверь и, услышав громкий щелчок повернувшегося замка, направляется к лестнице. Лифты в такое время не работают, поэтому ему ничего не остаётся, кроме как спускаться по лестнице девять этажей до парковки.       Чимин хихикает, и Чонгук представляет, как он проводит рукой по волосам.       — Всё в порядке, Тэхён занимается этим.       — Разве не ты отвечаешь за шоу? — дразнит Чонгук.       — Да, но Тэхён отвечает за кастинг, так что технически это его работа.       — Достаточно справедливо, — уступает Чон. Когда он садится в машину, внутри холодно, но обогреватель быстро всё исправляет, заполняя автомобиль теплом, и Чонгук думает о Чимине под калифорнийским солнцем и задаётся вопросом, как он провел там время.       В конце концов он спрашивает об этом вслух, а затем продолжает светскую беседу и шутки, и тридцать минут езды кажутся скорее пятью. Чимину пора уходить сразу же, когда Чонгук снимает свои спортивные штаны, оставаясь только в боксерах и старой толстовке с капюшоном. Он оставляет её, потому что нуждается в утешении, пока Чимин так далеко от дома.       — Хочешь, я спою тебе перед сном? — спрашивает Чимин.       Чонгук кивает.       — Пожалуйста.       — Хорошо, — соглашается он, и Чонгук медленно погружается в сон под мелодии Чимина.       Когда Чимин возвращается домой почти две недели спустя, чуть не пропустив день рождения Намджуна, Чонгук обнимает его и осыпает миллионом поцелуев. Чимин целует его в ответ прямо в центре переполненного аэропорта, прежде чем отстраниться и обхватить лицо Чонгука руками.       — У меня есть для тебя подарок, — говорит он, и Чонгук хмурится.       Он наблюдает, как Чимин лезет рукой в сумку и вытаскивает серебряный браслет, на котором выгравированы его имя и имя Чонгука. Спустя мгновение браслет плотно облегает запястье Чонгука.       Чонгук с трепетом смотрит на него, недоумевая, для чего это украшение, пока Чимин не поднимает руку, обнажая своё запястье, на котором теперь не красный браслет, а переливающийся серебряный. Чонгук моргает, переводит взгляд на Чимина, затем на его запястье и обратно, и понимает, что любовь расцветает в его лёгких.       — Хён, — выдыхает он, и Чимин широко и с гордостью улыбается.       — Было неправильно носить тот браслет, когда я твой, так что, — начинает Чимин, его щеки покраснели, — я снял его и решил, что у нас должны быть свои собственные.       — Но Тэхён, — протестует Чонгук. — Он твой соулмейт.       — Тэхён не против. Он тоже снял свой браслет, — успокаивает Чимин. — И он не мой соулмейт, а ты. Я решаю это сейчас, сам. Ни Вселенная, ни биология или какая-либо другая наука рядом не стоят с этой связью. Ты мой, а я твой. Сегодня и навсегда, хорошо?       Чонгук, сияя, улыбается. Он притягивает Чимина ближе, пока они не оказываются нос к носу, лоб ко лбу.       — Хорошо.       — Я люблю тебя всем своим сердцем и всей своей душой, — мягкое прикосновение губ Чимина к его губам заменяет тысячи слов между ними. — Никогда этого не забывай.