Endless war

            Близилось время обеда. Летнее солнце врывалось в распахнутые окна, и лучи его заполняли просторный кабинет полуденным теплом. Площадь с её небольшим сквером была как всегда тиха, но от далёкой автострады то и дело доносились разрозненные гудки бесчисленных клаксонов. Изредка где-то смеялись дети.       Волшебник работал в своём домашнем кабинете. Он расстегнул верхние пуговицы рубашки и закинул одну ногу на подлокотник. Выглядело это возможно не особенно эстетично, но Мендрейку было комфортно, а в отсутствии чьих-либо глаз и вероятных комментариев он мог хотя бы иногда не заботиться о собственном внешнем виде.       — «Сделай верный выбор! Послужи Британии. Вечная слава воинам!» Эва оно как.       Натаниэль оторвал взгляд от наброска, над которым работал последние полчаса, и с неудовольствием покосился в сторону неожиданного голоса.       — Бартимеус, положи шаблоны на место и выйди из кабинета. Я тебя не звал.       — Конечно-конечно. «Смерть — ничто! Победа — всё! Дух мятежников будет сломлен!» — Отставив одну ногу так, чтобы упираться коленом о свободное кресло, Бартимеус в привычном образе мальчишки пафосно зачитывал с листа: — «Мужество и самопожертвование! Преданность и верность! Смелость и…» Господи, тьфу… — Листы зашуршали. Джинн быстро пролистывал стопку, которую раньше стащил со стола. — Тебя самого не тошнит, а, господин Мен-дрейк? — Последнее слово произнёс с отвращением, растягивая по слогам. Будто и правда страдал рвотными позывами. — Это ж такая дичь. Лютая. Вот что это такое? — выхватил наугад: — «Убей мятежника — заслужи вечную славу!» Ты этого откуда набрался?       — А что тебе не нравится? — Сегодня Мендрейк был благодушен. Ему бы конечно стоило наказать раба, выслать его куда подальше или по крайней мере потребовать отчёт о проделанном, но от монотонной работы за столом и июльской жары Натаниэля порядочно разморило, так что в некоторой степени он был рад отвлечься на бодрящую перепалку с джинном. При том, что Бартимеус всегда выводил его из себя, в спорах и разговорах с ним Мендрейк ощущал необъяснимое единение, понимание, которого никогда и ни с кем больше не достигал. Разве только с миссис Андервуд. Но это ведь было в далёком детстве. — Простолюдины это жрут. Того нам и надо.       — Ты сам-то во всё это веришь? — мальчик небрежно помахал в воздухе выхваченным из стопки листом — будто белый флаг выбрасывал — символ капитуляции.       — Во что? — лениво раскинулся в кресле волшебник. Он уже подумывал о том, что на обед можно будет позволить себе бокальчик вина. В конце концов сегодня суббота. А вечером он отправится к набережной. Не на долго конечно, но всё же…       — В то, что война — благородное занятие. В то, что царапаешь тут. «Умри за отечество». — Он расхохотался. — Вот так — поди да умри. Господин Мендрейк тебе за это спасибо скажет. Или не скажет.       — Война — это единственно возможное средство демонстрации силы. С такими отсталыми народами, как эти Американцы, иначе нельзя. Британия демонстрирует своё превосходство. Мы — самая могущественная держава, и это могущество должно чем-то постоянно подтверждаться.       — И бла-бла-бла. — Мальчик показал розовый язык.       — Какое тебе дело, демон? — Свесив руку через подлокотник, Мендрейк нашарил рычаг, слегка надавил, и спинка с тихим скрипом откинулась. — Ты что-то имеешь против Британской империи? Против наших войн?       — Против твоих листовок. И против того, что ты называешь меня демоном, кстати.       — Пф… — Если бы не благодушное настроение, волшебник бы давно отослал Бартимеуса восвояси. В конце концов, его никогда особенно не интересовало, что происходит у демонов внутри. Демоны — существа по натуре злобные.       — Я тысячи лет воюю. А ты?       — Тогда ты должен знать, — резко подавшись вперёд, Натаниэль опёрся ладонями о столешницу, — что на войне все средства хороши. Нам нужны солдаты.       — Да-да-да. Вам они нужны. Потому ты кормишь их патриотической чушью, зомбируешь и отправляешь на убой. Сводка со среды. Вы потеряли три батальона, в плену высокие чины. Вас потеснили и надрали вам зад. А ты что написал в газетах?       — Что-… о… м… — он уже и думать забыл, о чём написал. Столько работы…       — Что это тактическое отступление. Когда вы получили прошение об отводе войск на южном фронте, ты топал ногами и вопил, что они трусы.       — Но они трусы, Бартимеус. Они должны идти вперёд, сражаться и побеждать, а не отступать, пытаясь посрамить империю. Это бесчестно.       — Как много ты знаешь о чести. — Мальчик в изумлении вскинул брови. — Просто поразительно. Какой ты всезнающий, Нат. «Оружие к бою. Пока мы едины, мы свободны. Пока мы свободны, мы живы». Свободны. — Он протянул с тоской и вдруг, скомкав листок с наброском, швырнул его под ноги. — А ты сидишь тут — в уюте и тепле. Какого у тебя шёлка рубашка, кстати?       — М… Миланского. Погоди. Что? — Натаниэль растерянно посмотрел на замявшийся край манжета. Надо бы сдать в глажку и стирку. И обновить гардероб, пожалуй. Даже, возможно, завтра. Как вовремя Бартимеус об этом заговорил. Мендрейк как раз успеет внести визит к госпоже Мадлен в своё расписание. Если подумать…       — Мила-а-а-анского… — издевательским тоном. Представляя будущие примерки и приблизительные суммы, с которыми придётся расстаться, Натаниэль уже и думать забыл о джинне. Но Бартимеус, увы, никуда не делся. — Посмотрел бы я на тебя. Где-нибудь под Прагой. Или на боевом индийском слоне. В ми-лан-ском шёлке. «Дорога за море — путь к вечной славе!». Ха.       — Я выше этого. Я — волшебник, защитник державы, залог единства отечества, его хранитель. Я… — Былое благодушие Натаниэля дало заметный крен. — Выйди вон, Бартимеус. Ты мешаешь мне работать своими пустыми…       — …да выйду. Выйду. Хранитель… державы. — Но вместо этого он приблизился. — Ты как себе представляешь войну, мальчик?       — Я не…       — …как смену парадного караула? Золотые пуговицы, начищенные сапоги и разбитые сердца прекрасных дам у ног?       — Бартиме…       — …а «славную смерть во имя державы?» — Мальчик был хрупок и невысок, но тёмные глаза глядели, казалось, откуда-то свыше. — Мне просто интересно.       — …выйди от…       — …нет. Всё-таки не интересно.       А потом он поднял руки. Последним, что ощутил Натаниэль, были раскалённые ладони на его висках. Следом за ними — тьма.

***

      Он сориентировался не сразу. В голове звенело, в горле и носу ощущался кровавый привкус. Мимо проносились размытые красно-коричневые силуэты. Бесконечный гул раскачивающеся из стороны в сторону земли.       Скрежет и дрожь. Он на коленях. Шея болит нещадно. Раскалывается и затылок. Кажется его ударили древком. Или…       Схватившись за живот, вывернулся в траву кислой пустотой. Справа увидел сизо-багровый ком, а немного подальше — владельца кома. Только потом к образу подобрались слова — парнишка лет пятнадцати ползёт по земле, волоча за собой кишки.       Вывернулся опять. Откуда-то пришло осознание: он под Уруком. Войско отступает. Его — оставили после того, как сбили ударом с ног.       Взглядом нашарить копьё. Выжить. Подняться.       Вспышка. Удар.       Запястье мучительно ноет. Устали ноги. Стоя на мчащейся колеснице, он пытается выровняться, снова поймать бешено скачущую цель, подпрыгивая на ухабистом бездорожье.       Тетива поддаётся с трудом, потому что руки налились нечеловеческой усталостью. Он не помнит, сколько провёл, широко распахнутыми глазами глядя в сухую даль.       Выстрелить первым — или поймать стрелу.       Он не стреляет.       Вспышка.       Просто бежать. Бежать. Потому что больше делать нечего. Едкое жёлто-зелёное облако нагоняет, и в этом смертельном облаке жутко хохочут духи. Если он не задохнётся от газа быстро, его растерзают клыки и когти.       Он спотыкается. Падает, встаёт. Если найти коня, удастся оторваться.       Где-то позади — стоны и кашель. Крики.       Он почему-то держит в руке бесполезную пику. Отбрасывает в сторону.       Просто бежать. Бежать.       Щупальца настигают. Воздух отравлен. Грудь разрывается от боли.       Вспышка. Удар.       Он — в самом конце шеренги. Таран на руках тянет к земле, но нужно бежать вперёд. Слаженно. Нога в ногу. Вместе, как один организм. «ух-ха. Ух-ха». Жуткое столкновение. По воздуху, тарану и внушающим ужас воротам проносятся дрожь и гул.       Снова бежать «ух-ха». Снова удар. Назад.       Смерть раскалённой смолой настигает сверху.       Крепость не взята.       Вспышка и жар.       Ядро угодило в цель. Он понял это сразу. Поняли все. И все ужаснулись. Гордость, надежда, красавец и герой — корабль идёт ко дну. А люди куда? А он? Носиться по палубе из стороны в сторону. У него ещё есть время. Можно стрелять. Можно. До победного. Участь предрешена, но как же «за отечество»? Как же «чести не посрамив, не уронив достоинства».       Он бы ещё успел зарядить последнюю пушку. Но страх заставляет носиться по палубе взад-вперёд.       А вскоре корабль и его поглощает море.       Холод земли. Камень упирается в живот, но он слишком напуган, чтобы пошевелиться. Пальцы на винтовке задеревенели от времени, которое провёл, лёжа в засаде. Или ты — или тебя. Кто он? Откуда он? Ради чего он здесь? Он думает только о том, что ему мучительно хочется согреть руки, а ещё о том, что в окружении остался совсем один.       Голова обугливается налету. Он видит это слишком хорошо. Только эту жуткую пылающую голову. Кажется, что она продолжает кричать, хотя её обладатель и умер на месте. Сразу.       Кричит не голова. Вопли вокруг. Повсюду. Жуткие машины ревут, прут безостановочно. Стрелы огня вырываются одна за другой. Люди пылают, пылает лес. Стрекочут пулемёты.       А он стоит на коленях. Как это странно — на коленях стоять, но колен не чувствовать. Кажется теперь кишки волочить ему.

***

      — «Поступи в армию- стань героем отчизны»!       Натаниэль кричал. Рот его был распахнут в душераздирающем вопле, но из горла не вырывалось не звука.       — «За свободу и британский образ мыслей!»       Перед глазами двоилось и сверкало. Руки тряслись. Он понял, что зажимает живот, безжалостно сминая миланский шёлк. Костяные пуговицы врезались в ладони. Глаза почему-то жгло. Бартимеус стоял рядом, шурша проклятущей бумажной стопкой.       — «Подвиг твой забыт не будет. Наше будущее в твоих руках».       Молча поднялся. Даже не потребовал замолчать.       Врываясь в распахнутое окно, его кабинет заполняло солнце. По позвоночнику и шее катился холодный пот, откуда-то издалека время от времени доносились обрывки смеха.       Волшебнику пахло кровью. И гарью. И развороченной требухой.

***

      — Таймс, утренний выпуск! — снова и снова выкрикивал мальчишка газетчик, пока его тележка грохотала по мостовой. — Последние новости! Последние новости! Таймс, утренний выпуск! Срочная новость во всех изданиях.       Двое стояли у парапета. Порывистый ветер нёс неприятную морось с реки, и в целом погода была именно такой, какая и бывает в Лондоне поздней осенью — определённо гораздо более мерзкая, чем кто-либо, лично не сталкивавшийся с нею, смог бы вообще хотя бы себе представить.       — Таймс продают. — человек с невнятной внешностью — в серой рубашке, чёрной куртке и почему-то малиновой шапке с помпоном обратился к темноволосой девице. Девица покосилась недобро.       — Что?       — Таймс. Последние вести. — Человек зябко прятал ладони в рукавах. — Войска, говорят, отозваны.       Девица устало поморщилась.       — Говорят.       — Волшебник Мендрейк, говорят, возглавил оппозицию.       Снова поморщилась. Кивнула безразлично. Именно так, как и следовало кивать неожиданно приставшему незнакомцу.       — Говорят.       — Если так пойдёт, к весне он возглавит Британию. И того, о чём я тебе рассказывал однажды, всё-таки не случится.       Девица отшатнулась. Резко попятилась.       — Бартиме…       — …привет, Китти. — Незнакомец, сдёрнув с головы малиновую шапку, помахал ею в воздухе. — Я конечно надеялся, что ты продаешь кукурузу где-то на египетском пляже или открыла уютную пивоварню в Праге, но что-то мне подсказывало, что всё-таки однажды найду тебя здесь.       Девица продолжала смотреть. Она побледнела и было невозможно понять — испугана или рада.       Шапка бесследно испарилась.       — Как я и говорил, войска отозваны. Миры наконец-то вздохнут спокойно.       — Ты… — Китти всё ещё не могла отойти от шока, тогда как Бартимеус, которого так отчаянно пыталась вызвать последние недели, вёл себя так, будто они не то, что не расставались, но общались уже как минимум вечность без перерывов.       — Итак, повторюсь: к весне Мендрейк возглавит империю. Он конечно тебе не нравился и всё такое, и официально ты уже очень давно мертва, но ему нужны толковые люди. А Ты, насколько я помню, девица толковая.       Особенно резкий порыв ветра принёс с собой каждому за пазуху щедрые горсти капель. Китти и Бартимеус одновременно поёжились, а джинн ещё и отряхнулся, как недовольный кот. Этих секунд Китти хватило на то, чтобы хотя бы уловить отдалённый смысл сказанных демоном слов.       — Зачем, Бартимеус? — спросила она наконец. Впервые наконец посмотрела ему в глаза. — И почему Мендрейк?       Человек невнятной внешности задумчиво потёр подбородок.       — Потому что он может. Потому что он хочет. Потому что мы нужны ему, а он — нужен нам. Потому что он — первый, благодаря кому бесконечная война наконец закончится. Сначала он примирит Землю, а затем, быть может, и наши миры. Видит небо. Я слишком устал воевать. А ты?