воспитание Бешеного Пса

      После задания Акутагава Рюноске работал с отчётами в своём кабинете в главном штабе Портовой мафии. На улице давно стемнело, пошёл дождь. Почти все разошлись по домам, из коридора доносились только размеренные медленные шаги охранников и.. кого-то ещё. В дверь кто-то робко постучал. — Войдите.       Это Хигучи — девушка, которую назначили секретаршей Акутагавы. Невозможно было не заметить, что она нервничала. Не закрывая за собой дверь, она прямо с порога торопливо проговорила: — Семпай, господин Дазай приказал передать, чтобы вы зашли к нему прямо сейчас. — Хорошо. На сегодня можешь быть свободна. — внутри него забурлил вулкан тревоги, но на лице не дрогнул ни один мускул.       Хигучи торопливо попрощалась и вышла. Рюноске вышел следом и направился в лифт, думая о том, что, скорее всего, она видела его в последний раз.       Остановился он на десятку этажей выше, где располагались кабинеты мафиозных главарей. Приблизившись к одному из них, он попытался успокоить тремор в руках и бешеное сердцебиение.       То, что Дазай вызвал его к себе, не предвещало ничего хорошего. И тревожность в груди была отнюдь не беспочвенна.       После мощных атак Мимика Портовая мафия значительно ослабла как экономически, так и физически. Три преступные группировки, которым мафия не позволяла свободно действовать на её территории, не теряя времени, решили воспользоваться этим, объединиться и атаковать, поскольку удобнее момента может не предоставиться больше никогда. В этом они, пожалуй, были правы. Только вот, стоило, так же, подумать и о том, достаточно ли сильно мафия ослабла, чтобы эти банды могли ей противостоять, даже объединившись.       Дазай разработал простенький план, согласно которому между главарями группировок посеялось зерно сомнения: каждый из них думал, что союзник — крыса, сливающая информацию об их тактике и местонахождениях, чтобы заслужить к себе расположение мафии. На самом же деле, все их планы для Дазая были банальны, очевидны, предсказуемы и ясны как день. Ему не нужны были шпионы, чтобы предвидидеть все их действия и укрепить организацию в нужных местах или подготовить засаду.       В конце концов, между бандами зародился раздор, они больше не могли доверять друг другу и действовать сообща. Сегодня оставалось только нанести сокрушающий удар каждому по отдельности, разгромить, выпытать ценную информацию, а полезных эсперов попытаться переманить на свою сторону и завербовать.       Это задание Акутагава провалил.       Он вспомнил, как после предыдущего провала учитель вполне мог убить его. Дазай пообещал, что при ещё одной ошибке выстрелит пять раз. Если он так сделает, Акутагава, вероятно, умрёт. Он бы и в прошлый раз умер, если бы не счастливая случайность, на которую рассчитывать — себе дороже. Надеяться на снисхождение этого человека — тем более. Это то же, что надеяться на выигрыш в лотерее, в которую можно только проиграть.       А провалил он задание из-за того, что пошёл в одиночку, когда надо было выполнять его с Чёрными Ящерицами, и убил сильного вражеского эспера, которого нужно было взять в плен. Эспер оказался слишком сильным и другого выхода не было: либо он, либо его. Только после этого он понял, что для осады двух оставшихся организаций ему нужна помощь.       Акутагава всего лишь хотел, чтобы учитель заметил его способности, чтобы заметил его. Чтобы не пожалел о том, что подобрал их с сестрой на улице и предоставил возможность самим заработать на еду, а не воровать или искать на помойке; жить в отдельных тёплых квартирах, а не вонючих сырых коробках; умереть в сражении, а не от болезни, голода или холода, как бродячие псы, а затем сгнить в канаве. Акутагава чувствовал себя в долгу, чувствовал острую потребность отблагодарить хорошей работой, необходимость оправдать ожидания.       А ещё, когда тебе всё время говорят, что ты — позорище и разочарование, хочешь или нет, но появляется непреодолимое желание во что бы то ни стало доказать, что ты чего-то да стоишь. Хотя бы себе.       Акутагава хотел показать, что мог бы справиться в одиночку. Но переоценил свои возможности. За такое его явно не похвалить вызвали.       Он откашлялся, перевёл дыхание, нацепляя маску уверенности, постучал и вошёл. В кабинете, освещаемом одной только настольной лампой, царил полумрак. За окном уже вовсю бушевала гроза, капли барабанили по откосам. Сердце отбивало безумный ритм, стуча где-то в глотке и, частично, заглушая эти звуки. Акутагава стоял посреди кабинета перед столом второго по иерархии человека в мафии, правой руки самого босса, и не сразу понял, что неосознанно задержал дыхание, ожидая приговора. На самом деле, далеко не титул страшил Акутагаву.       Спустя несколько мучительно долгих минут(а может, секунд?), не отрываясь от каких-то бумаг, этот человек удостоил его вниманием и начал говорить совершенно спокойным тоном, почти нараспев: — Мой ученик снова облажался, как же так? Неужели я неясно выразился, когда поручал это задание? Или переоценил тебя? Я настолько плохой учитель? А может, ужасный босс? — Нет, Дазай-сан. — твёрдо ответил тот. — Тогда в чём проблема? Согласно моему плану, никаких серьёзных человеческих потерь не должно было быть — сейчас для мафии это крайне неблагоприятно. Но что в итоге? Двое убитых и множество раненных, из которых не все смогут вернуться в наши ряды вооружённых сил. Как получилось, что Ящерицы узнали о своём участии в задании прямо во время его исполнения и не подготовились должным образом? — так же буднично продолжалось психологическое давление. Каждое предложение будто падало на душу камнем, не позволяя свободно вдохнуть.       На этот раз Рюноске не нашёл, что ответить. Дазай вздохнул. — Ты ведь и сам понял, как разочаровал меня? Тогда должен понимать и то, что мне не нужны подчинённые, позволяющие себе действовать безрассудно и проваливать даже самые простые задания. Не приносить никакой пользы, один лишь вред. — слова ударили по сознанию раскатами грома. Дазай наконец посмотрел в глаза Акутагаве, из лица которого в тот же миг слетела его маска, и продолжил: — Из-за тебя я снова потерял ценных заложников, владеющих необходимой мне информацией. Например о том, кто слил сведения о плачевном состоянии мафии и слабых местах за её пределы. Это добавило мне работы, так как теперь мне придётся искать её самому. А ещё, было бы отлично, если бы того способного эспера получилось завербовать. Сильные исполнители в рядах мафии на вес золота, особенно сейчас. Он мог быть полезен, в отличие от тебя. Что будем делать?       В этот момент всю тревогу Акутагавы, весь его страх заглушила одна только мысль: ему готовы в любой момент найти замену. Не убей он сегодня того одарённого — и он, вероятно, занял бы его место. А его самого Дазай выбросил бы, как бесполезную псину туда, откуда подобрал. Его труп, если быть точнее — мафию живыми не покидают.       Лицо Дазая оставалось совершенно спокойным и безразличным, в голосе не было и нотки угрозы. Он говорил таким непричастным тоном, будто рассказывал другу, как скучно прошёл его день. Любой другой человек, с ним не знакомый, уже расслабился бы, решив, что руководитель в приподнятом положении духа или слишком устал и пощадит, закроет глаза на ошибку, что она сойдёт ему с рук. Но, к сожалению, Акутагава был знаком и хорошо знал, что даже самое безмятежное или по-детски радостное лицо за секунду может перемениться на убийственное, холодящее кровь в жилах, гарантирующее неизбежное кровопролитие, жестокость и насилие. Флегматичное спокойствие с лёгкостью могло перерасти в нещадную агрессию и безжалостность, и выглядеть при этом так естественно, будто тебе показалось, ты бредишь. Акутагава знал это, как никто другой. Напоминали об этом почти все его старые и, относительно, новые шрамы от самых глубоких ран, ноющие после переломов кости во время дождливой погоды, как сейчас.       Невозможно понять, когда эмоции на лице учителя отражают его истинные чувства.       Дазай был без бинтов на голове. Видеть его без повязки, закрывающей здоровый правый глаз, непривычно. Зачем он вообще носил её и почему снял? Фиксация на этих мыслях позволила немного успокоиться. Акутагава внезапно понял, что невольно засмотрелся на него дольше, чем следовало, поэтому неловко опустил глаза в пол. — Я готов понести любое наказание. — ответил Рюноске после небольшой паузы. Эти слова дались ему нелегко, но оправдания сейчас могут только усугубить ситуацию. Он понимает: Дазаю не нужны объяснения. Не интересны. — Хмм... — тот откинулся на кресле, разминая плечи, и бросил задумчивый взгляд куда-то на потолок, а в следующий миг его глаза как будто потемнели, явно не предвещая ничего хорошего. Он взглянул на него и с недоброй ухмылкой протянул: — Любое, говоришь...       По телу пробежал холодок. В самом начале, когда Рюноске только попал в мафию, от этого взгляда ему неделями снились кошмары. А такую улыбку наблюдали жертвы Дазая прежде, чем получить три горячие пули в грудь, прежде, чем их глаза навсегда закроются. Наверное, именно она была единственной искренней улыбкой, на которую он способен.       Никогда никому ещё не приходилось усомниться в изобретательности жестоких, изощрённых методов этого (больше не)человека добиться послушания. Не просто так среди мафиози, да и во всём преступном мире Йокогамы ходит слух, что его пытки не выдержал ни один заложник, «раскалывался» даже самый «крепкий орешек». Тому эсперу, которого Акутагава сегодня убил, несказанно повезло, если бы ему довелось стать заложником Дазая и испытать на себе его мастерство в области пыток. Прямо сейчас он ему даже немного завидовал.       В горле пересохло, заныли все синяки и шрамы, не так давно полученные от этого человека на тренировках. Акутагава сглотнул и кивнул, сам не понимая зачем, ведь его согласие тут никому не интересно. — Держи. — Дазай протянул ему ключ-карту. — Закрой дверь на ключ.       Рюноске выполнил это, наблюдая за тем, как собственными руками одним щелчком механизма отрезает единственный путь побега, (хоть и позорно убегать он не намеревался, что бы тут ни произошло). Он положил ключ на стол, и Дазай спрятал его обратно в карман. Это заставило ещё больше напрячься.       Его реакция, казалось, позабавила мафиозного главаря. Он опёр голову на сложенные руки и внимательно смотрел пару невыносимо долгих секунд прямо в глаза напротив, а затем сказал тоном, не терпящим возражений: — Раздевайся и ложись грудью на стол.       Акутагава опешил. Его растерянный и ошарашенный взгляд был красноречивее вопроса:

«Что?..»

— Какие-то проблемы? — зловещая ухмылка ещё больше растянулась. Сколько же яда было в этих словах. — Нет... — вслух ответил тот, но мысленно заключил, что у него сейчас Большие проблемы.       Акутагава снял плащ, без которого чувствовал себя особенно беспомощным. Перед Дазаем он всегда безоружен, но наличие плаща давало хоть какое-то обманчивое чувство защищённости — теперь же и его нет. Он разулся и медленно начал расстёгивать штаны, как будто надеялся, что в последний момент что-то произойдёт и наставник передумает или придумает другое наказание, сказав, что пошутил. Но этого не происходило. Он спустил штаны полностью и так же сложил на пол рядом, а потом принялся расстёгивать пуговицы. — Рубашку можешь оставить.       Трусы упали к штанам, благо, длинная рубашка прикрывала наготу. Без зловещего плаща ученик выглядел очень худым и хрупким, как будто его можно сломать, разбить одним ударом, но Дазай совсем к нему так не относился. Под пристальным взглядом карих глаз Рюноске подошёл и лёг животом на стол напротив босса. К его облегчению, тот не спешил вставать с кресла. — Растяни себя.       Облегчение исчезло за долю секунды. До этого момента какая-то часть его ещё надеялась, что ничего такого не будет, что учитель опять решил позабавиться над непутёвым учеником, насладиться его потрясением. Он не мог в это поверить, не хотел. К сожалению, за ожиданием закономерно следует разочарование.       Акутагава медленно отвёл дрожащую руку назад, но не успел ничего сделать, как услышал презрительное: — Даже слюной не смочишь? — А можно?.. — несмело спросил тот.       Взгляд переменился на удивлённый, а в следующий миг Дазай разразился недобрым смехом. — Удивительно, я ещё ничего не сделал, а ты уже внимаешь каждому моему слову и не делаешь никаких лишних движений самостоятельно. Превосходно. Да, я разрешаю тебе смочить слюной пальцы. Тщательно их смочи, чем лучше это сделаешь — тем лучше для тебя.       Акутагава хотел бы этому обрадоваться, насколько позволяла ситуация, только вот.. во рту у него пересохло, и как бы он ни пытался, а тщательно смочить не получалось. — Смотри сюда.       Он повернул голову и оказался в жутко неудобном для шеи положении. Дазай откинулся на спинку кресла, сложил бинтованные руки на груди и всё так же внимательно следил за каждым движением. Его лицо, освещаемое тусклым светом настольной лампы и вспышками молнии, выглядело особенно зловеще. Настолько этот взгляд был сверлящим и насмешливым, что от него хотелось спрятаться, но он не мог даже отвернуться, закрыть глаза или смотреть в сторону. Если бы ему сказали вспомнить более унизительную ситуацию, в которую он когда-либо попадал, то он, вероятно, не смог бы.       У него начало вставать. Осознание этого привело в ужас, хорошо, что Дазай не мог ничего увидеть со своего ракурса... Однако, его взгляд стал ещё более издевательским, будто говорил о том, что он и сам уже каким-то образом понял. Или Акутагаве так показалось. Он вдруг подумал, что не важно, насколько у него смочены пальцы, хотелось только, чтобы это побыстрее закончилось. Он вынул пальцы изо рта и приставил указательный ко входу. На лбу выступил пот. Неосознанно он сильно зажмурил глаза и отвернул голову. Тонкий палец вошёл наполовину, но даже так доставил дискомфорт. — Я сказал тебе смотреть сюда. — незамедлительно напомнил Дазай. — Намеренно провоцируешь наказывать себя ещё более жестоко, чем я собирался?       От этих слов Акутагава ошарашенно раскрыл глаза и быстро повернул голову обратно. — Прости-       Он осёкся. Нет смысла в извинениях, ведь Дазай — не Бог, который прощает тебе твои грехи. Он Дьявол, который за них наказывает. — Советую поторопиться, слюна быстро высыхает.       Акутагава протолкнул указательный палец до конца и сжал зубы. Ещё через какое-то время добавил второй палец. Неприятные ощущения отвлекали от этого пронзительного презрительного взгляда. Очевидно, двух пальцев мало, но третий протолкнуть он никак не мог.       Внезапно Дазай оторвал от него взгляд, отодвинул один из ящиков в столе и что-то достал оттуда, а затем положил в карман. Акутагава напрягся, так как не смог увидеть, что это было. Дазай поднялся с кресла и начал медленно обходить стол. — Не оборачивайся. И не отвлекайся, в твоей же выгоде хорошо себя растянуть. — когда он оказался за подчинённым, саркастично присвистнул. — Вижу, тебе это нравится.       Раньше Акутагава думал, что вряд ли когда-нибудь попадёт в ещё более унизительную ситуацию и хуже быть уже не может. Видимо, судьба это приняла как вызов. Хотелось спрятаться, хотелось сжаться до размеров молекулы, просто исчезнуть.       Что угодно. — Добавь третий палец.       Акутагава попытался это сделать, но боль была невыносимой. Он закусил губу. Три пальца никак не могли войти глубже, чем наполовину.       Внезапно, руку схватили и резко протолкнули его же пальцы внутрь на всю длину. Акутагава от неожиданности вскрикнул и прокусил губу. — Молчать. Услышу ещё хоть звук — пожалеешь. — холодно предупредили где-то за спиной.       Если Дазай сказал, что он пожалеет — он пожалеет. На спине выступил холодный пот. Он хотел бы попытаться привыкнуть к трём пальцам и продолжить двигать, но не мог. Слишком больно. — Что такое? Мне помочь?       Судя по язвительному тону, такая «помощь» не сулила ничего хорошего. Хотелось выпалить «Нет!», но он вспомнил, что не должен издать ни звука и вовремя осёкся. Поэтому просто отрицательно замотал головой и, через боль, начал яростно вдалбливать в себя пальцы.       Судя по насмешливому выдоху за спиной, Дазай уже вовсю наслаждался ситуацией. А затем, последовали звуки расстёгивания ширинки и шуршание ткани. И чего-то ещё. Акутагава не мог посмотреть, чего, но даже без этого, его сковал страх. На самом деле шуршала упаковка презерватива. Паника накатила новой волной. Возбуждение тоже. Он с широко раскрытыми глазами смотрел в никуда и думал о том, что произойдёт дальше. — Довольно.       Акутагава вынул пальцы. — Приподнимись и расстегни рубашку. Не оборачиваясь.       Казалось бы, такой простой приказ. Нужно просто расстегнуть пуговицы. Всего-то делов. Только вот, его руки бесконтрольно дрожали и пальцы никак не слушались, это заставляло паниковать с каждой секундой больше, из-за чего дрожь в руках ещё больше усиливалась.       Дазаю, видимо, надоело наблюдать нелепые попытки ученика, он быстро шагнул к нему, схватил воротник рубашки и одним движением оторвал все пуговицы. Рубашку сдёрнул с плеч, она повисла на локтях. Тонкие руки он вывернул за спиной, крепко связав рубашкой. Острые лопатки натянули болезненно тонкую кожу, подобно обрубкам крыльев. Дазай обманчиво ласково взял Акутагаву за волосы, приставляя головку ко входу, наклонился к уху и сказал: — Как жаль, опять не выполнил приказ.       А затем, с силой впечатал скулой в стол и резко, одним движением, вошёл почти на всю длину.       Пространство разрезал оглушительный вскрик. Из глаз Рюноске брызнули слёзы и ручьями потекли на холодный стол и какие-то бумаги. Заметив это, Дазай недовольно цыкнул, стянул свой галстук и завязал им глаза ученика. По внутренней стороне бедра тоже что-то потекло. Его возбуждение спало за секунду. Что-то шурхнуло за спиной, по звукам Акутагава догадался, что это ремень. И убедился, когда что-то тяжёлое глухо положили на стол — очевидно, пистолет в кобуре, которая крепится к ремню. От частичной сенсорной депривации все ощущения только обострились. Боль проникновения чувствовалась настолько невыносимо, что ему уже было плевать на такие мелочи. А зря.       Дазай вышел и отстранился, но облегчение длилось не долго. Он снова наклонился к уху. — Я говорил тебе молчать?       Тот быстро закивал. Ремень, сложенный вдвое, свистнул в воздухе и оставил на правом бедре и ягодице длинную синюю полосу, что стремительно становилась фиолетовой. Затем вторую, третью... Акутагава не смог сдержаться от болезненных стонов. Однако, если бы он мог говорить, он бы ни за что не сказал, что ему больно. И не просил бы остановиться и пощадить или быть нежнее. Просто потому, что это Акутагава, а это Дазай. Акутагава не покажет наставнику слабость даже на грани смерти, а Дазая не волнуют его чувства и желания. Как и свои.       Удары внезапно прекратились. Дазай отбросил ремень на стол и вынул из кобуры пистолет. Послышался щелчок предохранителя. Акутагава вспомнил обещание выстрелить пять раз, и перед глазами у него пронеслась вся жизнь — без Расёмона он не сможет защитить себя и от одной пули. Однако, секундный ужас и страх перед смертью прошёл так же быстро, как и появился: на смену ему пришла какая-то безнадёжная обречённость, смирение, а так же полное осознание безысходности и своей беспомощности перед этим человеком. Даже смешно. Вступая в мафию, он рассчитывал умереть в сражении с противником, что намного сильнее его самого, а получит самую унизительную и бесславную смерть из всех возможных вариантов. Хотя, смерть — единственный способ прекратить это.       Внезапно он вздрогнул: Дазай почти невесомо коснулся обжигающе-холодным дулом воспаленной кожи бедра, и это прервало мысли Акутагавы. Он начал медленно вести им по напряжённым до предела мышцам вверх, выше, а когда дошёл до связанных рук, ощущение холодного металла на мгновение пропало. Акутагава даже дышать перестал. Дазай бесшумно приблизил дуло почти к самому его уху и выстрелил, одновременно с этим войдя на всю длину одним грубым толчком.       Пуля застряла в стене. Акутагава задёргался, как дёргаются его жертвы в агонических конвульсиях прежде, чем их сердца окончательно остановятся. К несчастью Акутагавы, смерть за ним не спешила. Его оглушило так, что он не услышал собственный крик. Если бы не галстук, из глаз брызнули бы слёзы. Во рту появился металлический привкус, а кашель так и рвался наружу, как будто организм пытается откашлять, выблевать собственное сердце. Он даже не сразу понял, что всё ещё не умер, что это жизнь, а не ад.       Охранники этажа подбежали до двери и взволнованно спросили, дёргая за ручку: — Господин Дазай, у вас всё хорошо?!       В Портовой мафии ходит слух, что Дазай не может остановиться, когда стреляет в человека. Если он собирается убить тремя пулями по правилам мафии, то вынимает из магазина все патроны, кроме трёх.* Этот человек практически никогда не стреляет один раз. Именно поэтому они были особенно взволнованы. — Не очень! — крикнул им в ответ тот по-детски разочарованным голосом. — Я решил убить моль, но промазал...       Охранники облегчённо выдохнули и возвращались на свои позиции, вытирая холодный пот со лба. Убить моль с помощью пули? Что ж, это могло бы быть вполне в его духе. К выходкам этого жестокого, но чертовски сообразительного большого ребёнка — коим его считали — они всё ещё не до конца привыкли. Они, конечно же, не поверили, ведь моль так не кричит. Однако, если с главарём всё в порядке — значит всё в порядке. Охранники слышали все самые громкие крики его подчинённого, который провалил сегодня задание, но не вмешивались — в их обязанности входит только защита главарей исполнительного комитета мафии на этом этаже.       Дазай схватил Акутагаву за бёдра и начал яростно вбиваться. Тот еле слышно скулил, слёзы текли с новой силой, галстук стремительно намокал. Хотелось закусить руку, да хоть что-нибудь, что могло бы сдержать стоны и всхлипы, но вариантов не было. Стекло на поверхности стола неприятно липло и холодило кожу. Он попытался переключить своё внимание на этих ощущениях хотя бы частично, но новый, особенно грубый толчок, оборвал эти попытки. Губы уже были неосознанно искусанные в кровь, но вряд ли их владелец это хотя бы заметил. Внезапно, сквозь боль Акутагава почувствовал что-то ещё. Как будто тело прошила электрическая волна, от чего его затрясло, и в этот раз не от всхлипов. Судорожный вдох не остался незамеченным, как и опять затвердевший член. — Расс..лабься, — сдавленно зашипел Дазай.       Он убрал правую руку от бедра. Её пальцы отпечатались на бледной коже — наверняка будут синяки. Затем обхватил его член и начал медленно, синхронно толчкам, надрачивать. Тот выгнулся дугой и пару раз всхлипнул. Очевидно, ему было сложно сдерживать стоны. Дазай подумал, что именно поэтому Акутагава не сможет расслабиться. — Можешь больше не сдерживать голос. Расслабься, иначе нам обоим будет больно.       Голос Дазая смягчился. За замутнённое сознание, почему-то, особенно зацепилось слово «обоим». Он попытался сделать это и протяжно застонал, когда член снова ударил по особой точке внутри, вызывающей импульсы возбуждения. Ещё через пару таких толчков подступила разрядка. Он выкрикнул: — Я хочу..!       Не успев договорить фразу, Акутагава позорно быстро кончил.       Дазай вышел из него и одним движением перевернул обмякшее худое тело на спину. — Акутагава-кун, я не разрешал тебе кончать. Ещё и ковёр запачкал. И отчёты моих подчинённых о твоей сегодняшней выходке испортил. — он вынул из кармана платок и вытер кровь с бедра Рюноске, а мокрый галстук сдёрнул с головы, вырвав несколько волосков. — ...И мой галстук. — Накажите меня.. Дазай-сан... — задыхаясь, как в бреду повторял тот, глядя в потолок расфокусированным взглядом.       Такого ответа Дазай никак не ожидал и сказать, что он удивился — ничего не сказать. Видимо, Акутагава совсем потерял самообладание и не особо контролировал свои слова, продолжая лить слёзы. Дазай наклонился к нему и заглянул в глаза. — Как скажешь.       Он неторопливо раздвинул тонкие ноги, закинул себе на плечи под коленями и снова вошёл, выбивая из ученика громкий стон. В этой позе та самая точка задевалась ещё более ощутимо. Член Рюноске опять начал вставать с каждым толчком, а голос совсем сорвался. Дазай постоянно менял темп, то дразняще замедляясь, то набирая скорость. Поглаживал болезненно бледную исполосованную кожу бёдер то обманчиво нежно, заставляя невольно расслабиться, то ударял со звонким шлепком, вызывая вспышки внезапной боли и оставляя красные следы по форме ладони. Возбуждение обоих медленно накапливалось, накатывало волна за волной.       Если положить руку на впалый живот Рюноске, можно было почувствовать движение члена внутри. После неудачного задания на его тощем теле остались незначительные травмы, порезы и царапины. Вместе с желтеющими синяками и космического цвета кровоподтёками, не сошедшими ещё с их позапрошлых тренировок, а так же, недавним шрамом от пулевого ранения на боку(шов которого, судя по окрасившейся в красный цвет бинтовой прокладке на нём, разошёлся), их немалое количество едва ли оставляло на его теле живого места. На бледной, почти прозрачной коже, все эти увечья особенно ярко контрастировали. В сочетании с выпирающими острыми костями таза, ключицами и рельефными рёбрами, а так же заплаканным красным лицом и разметавшимися волосами, образовывали какую-то особую, нездоровую садистичную эстетику. Видеть таким его, обычно свирепое или высокомерное, лицо — прекрасное зрелище.       Через какое-то время Акутагава внезапно закричал: — Пожалуйста..! — Нет-нет-нет, я не разрешаю. — Не могу.. больше...       Дазай сжал его член у основания и набрал бешеную скорость, толкаясь размашисто, резко, быстро и грубо, почти полностью выходя и снова проникая до упора, выбивая из ученика хриплые крики и стоны. У Рюноске закатывались глаза. — Скажи мне, ты будешь и дальше игнорировать приказы старших по званию и лезть на рожон в одиночку?       Акутагава метался по столу и не до конца понимал, что у него спрашивают. Но, тем не менее, сквозь стоны всё повторял: «не буду», «пожалуйста», «больше не буду», «Дазай-сан». Однако, тот убрал руку, только когда сам почувствовал подступающую разрядку. Акутагава выгнулся до хруста в позвоночнике, кончил. От того, как он сжал внутри себя член Дазая, тот закусил губу и, через пару толчков, кончил сам. Немного восстановив дыхание, вышел и снял презерватив, брезгливо отбросил его в мусорную корзину.       Акутагава вообще отключился от перевозбуждения. На его лице виднелись дорожки высохших слёз. Губы были прокушены в нескольких местах, глаза покраснели, а чёрные ресницы слиплись. Глядя на него, в Дазае, кажется, всего на мгновение впервые проснулось сожаление. Но это была вынужденная мера, он понимал, что нездоровая, фанатичная одержимость его ученика растёт во что-то большее. У него слишком мало времени на то, чтобы прекратить это, заставить себя ненавидеть.       Он вытер живот Рюноске уже испорченным платком и тоже выбросил. Затем приподнял его, развязал руки и заметил, что на ладонях синими дугами отпечатались ногти. Дазай переложил его лёгкое тело на маленький угловой диванчик, укрыл его же плащом. На журнальный столик положил бутылку воды. Сам же привёл себя в порядок, выключил лампу, вышел из кабинета, закрыл дверь ключ-картой и просунул её в щель под ней.       Проснулся Акутагава ближе к обеду. Его трясло, всё тело ломало как при лихорадке (а может, это она и есть?). Всё-таки, произошедшее не было кошмаром, и то, что он находится в этом кабинете и не может встать с дивана — прямое тому подтверждение, разбивающее последние надежды о стену ужаса. Не так он представлял себе свой первый раз.       Дазая в кабинете не обнаружилось, у него встреча с информатором в Токио.       Акутагава залпом осушил воду, кое-как поднялся и оделся. Шатаясь, вышел из кабинета. Его мысли захватил стыд. За то, что он говорил, за то, что ему это нравилось.       Сзади кто-то окликнул, но он, погружённый в мысли о том, как будет смотреть в глаза учителю при следующей встрече, не услышал. — Семпай! Я вас иска- — Хигучи схватила его за рукав, но тот одёрнул руку, как от электрического удара. От неожиданного рывка, она выронила все папки с документами, которые ранее переложила в другую руку. — Не прикасайся! — резко развернувшись, выпалил Акутагава прежде, чем сообразил, что делает.       Девушка сразу заметила его искусанные губы, немного красные и опухшие глаза, а так же сорванный хриплый голос. — Простите.. — она хотела бы спросить, что с ним случилось, но понимала, что кроме «Это не твоё дело» никакого другого ответа не услышит, так что просто опустила голову и начала собирать бумаги.       Акутагава не мог не заметить, как она шокированно пялилась на его лицо, и даже был благодарен, что не стала задавать никаких вопросов. Пытаясь поднять папку у своих ног, те подкосились, голова закружилась, и он упал на колени. Хигучи, увидев его состояние, забеспокоилась ещё сильнее и начала помогать подняться. — С-семпай.. выглядите болезненно... Я могу чем-то помочь? Может, отправить запрос на больничный для вас?.. — Нет — холодно отрезал тот, развернулся и медленно пошёл к лифту, стараясь идти естественно, не хромая и ковыляя.       Собрав документы, Хигучи поднялась, бросила печальный взгляд на дверь самого молодого и жестокого главаря в истории мафии, тяжело вздохнула и тоже направилась по своим делам.

_______

Акутагава не сразу признает, что на следующем задании хотел бы ослушаться приказа снова. Он не догадывается, что это «следующее задание» будет совместным с Дазаем. И именно на нём Дазай дезертирует из мафии, бесследно исчезнув.