Это бар на окраине Колумбуса, это почти что вот граница, каблуки девушки касаются его слишком быстро. Волосы тепло-молочные, она не вписывается, хмурится, а затем говорит : тогда мне двойной.
— Джош, — глаза скользят по листку бумаги, по черно-мерзким чернилам (принтер сломался пару недель назад, и это самое долгое навсегда, это же старшая школа, всего-то), — Джоши, — он пробует ещё раз, голос дрожит и остается где-то между ребёр. Они стоят в коридоре и смотрят на криво повешенный листок. Дан бы сказал : это как эшафот, ну знаешь, неизбежность и выбор. Он бы, ну вы уже в курсе, предпочел бы выстрел. Проблема как раз в том, что он не говорит. Тупо пялится на стенку с объявлением, чешет бедро и даже не пытается вдохнуть. Тайлер жмётся к нему, сравнивает всё это с безопасностью, ну и у них всё ещё бесконечность проблем, поделенная на двоих. Может, всё это не так страшно как они себе придумали. Может, им вообще всё это кажется. Когда кто-то двигается прямо за их спинами, создавая жгучий ураган, Джош отмирает. Он переводит взгляд с листка на Тайлера, тот уже смотрит в другой конец коридора. — Джозеф, — теперь это голос Джоша, он случайно звучит строже, чем следовало, — Тайлер, я понятия не имею как справлюсь, — его грудь опускается и поднимается, он вдыхает. — Что? — движение продолжается, какая-то девочка пытается незаметно включить камеру на телефоне, но срабатывает вспышка. Тайлер почти что закатывает глаза — Пойдём отсюда. Они просто уходят, Джозеф крепко держит Дана за руку потому что его трясёт. Когда дверь джошевской комнаты захлопывается со скрипом, Тайлер позволяет себе упасть на застеленную кровать. Список маячит перед глазами, он светит огоньками и лазерами, отбрасывает тень на звездное небо. Джозеф воображает, будто он сминает его руками, превращает в крохотный самолётик и выбрасывает в мусорное ведро. В левом углу красной ручкой аккуратно выведено (сначала с ошибкой, потом зачёркнуто, потом снова) : Брендон Ури * Стук в дверь (или куда-то мимо, почти что в стенку) заставляет Тайлера открыть глаза. Только сейчас он замечает, что Джош сидит в углу комнаты, почти что под дверью и с силой трёт глаза. Оу, думает он. Всё это выглядит как начало панической атаки и Джозефу, ну, действительно страшно. — Тайлер, ты здесь? — кто-то продолжает стучать костяшками пальцев по косяку, но почему-то (почему-то), это больше не кажется невинным жестом. Джозеф аккуратно касается рук Джоша, медленно убирая их от лица. Его глаза стеклянные, смотрят прямо сквозь, буквально высвечивают черную дыру. Он тяжело дышит, цепляется пальцами за плечи Тайлера, бездумно открывая рот. — Тайлер, я просто хотела сказать, — кто-то оказывается девочкой со средней школы, ее обувь скользит по плитке, она пару раз поправляет заколку в волосах, — ты очень талантливый, всё такое. Ему плевать, откровенно. Он пытается дойти с Джошем до кровати, что-то внутри него подсказывает, что нужно лечь, нужно укрыть и согреть, возможно дать воды. Они дышат вместе, они так сильно стараются, господи помоги. — И я знаю что, — дверь продолжает говорить, она даже пару раз всхлипывает и сбивается, — ты пишешь удивительные стихи. Тайлер, правда, мы все в восторге, твои метафоры они.. они как солнце, — она останавливается, переваривая то, что сама только что сказала. Джош согревается и приходит в себя. Пару слезинок скатываются по горячим щекам и он спешно отворачивается, пока Джозеф аккуратно касается его спины. Возможно, им просто стоит отдохнуть. — Ты мне нравишься, — Джозеф устало потягивается, когда понимает, что девочка не собирается просто так уходить. Он распахивает перед ней дверь, предварительно укрыв Джоша теплым одеялом, и натянуто улыбается. — Можно автограф? — Тайлер смотрит и охуевает, в ней столько смелости и ну, девчачьей влюблённости, что это просто нереально. Так что он вытаскивает листок из первой же попавшейся тетради, быстро подписывает и прямо-таки сует в руки, — Я думала, ты вежливее, — говорит она, но мигом отзеркаливает его улыбку. Потом, наконец, она уходит. Кровать прогибается, когда Тайлер пытается уместиться на ней и не спихнуть Джоша. Он старается не трястись, не подавать виду как ему страшно и неловко, а затем засыпает. Прежде чем он видит первый сон, Джозеф улавливает : — Тай, черт возьми, я так не напишу. Может быть, им есть чего бояться. * Всё началось два года назад. Они проходили Миллера, а затем Шекспира, что-то вроде того. Они всего лишь дети, им хочется любви (подобия чувства, разумеется, чтобы внутри жгло, ну или хотя бы теплилось, чтобы бабочки и мотыльки, ну и все дела). Ну и ещё, быть нужными, и желательно, услышанными. Всё в итоге строится на отрицании, так что им задают написать сонет (детям, ага, вот этим вот шатким разумам, эти ваши взрослые на самом деле такие тупые), ну и вот они здесь. Мистер Майлс говорит : вставай, милая, читай, и Дженна поднимается со стула. Она немного медлит, теребит подол черной юбки, но затем вполне уверенно начинает говорить. Тайлер завидует. Ну и, ещё он влюблён. м. Майлс поднимает глаза только пару раз — чтобы взглянуть в её голубые глаза и чтобы поставить оценку, убедившись, что она точно закончила. Дженна улыбается почти хорошо, ей хочется верить, две светлые косички аккуратно заплетены вокруг её головы. По правде говоря, это выматывает. А потом кое-что случается. В некоторых нет сострадания — Тайлер убежден, когда он встаёт со своего места и видит все эти взгляды. Стая гепардов, не иначе, осматривает его с ног до головы. Они замечают все и дышат нетерпеливо, уголки губ подрагивают, готовые в любой момент подхватить чужие насмешки. — Я, — говорит Джозеф, но тут же замолкает. Пальцы рук дрожат, его сносит всей этой волной любовных сонетов, его душит вся эта идеальность. — В чём дело? — первый смешок долетает с дальней парты, пока Тайлер судорожно соображает что ему делать. Видите ли, хочет сказать он. Я знаю все эти ваши требования, ну, у меня есть родители. Я вот этот классический кид, как и все ваши сыновья*, я действительно в курсе. Вместо этого он открывает и закрывает рот, не уверенный в том, что он вообще способен хоть на что-то, — Вы не готовы? Мне ставить оценку? — комната начинает кружиться, боковым зрением он замечает как Дженна разочарованно отворачивается. Это трагедия, не иначе. Джош, сидящий слева от Тайлера, случайно роняет ручку на пол. — Извините, — говорит он, залезая под парту, пытаясь нащупать что-то на грязном полу. Дан ждёт ровно три секунды, а потом улыбается, слыша тупое гоготанье с задних рядов. Он хватается за ногу Джозефа (так, как он умеет) : аккуратно, но ловко, практически в цель. — Повторяй за мной, — шепчет он, поглаживая щиколотку подушечкой большого пальца, — Тай, я помогу, повторяй за мной. И вот, как всё выходит : голос Джозефа ломается, но в этот раз никто не придаёт этому значения. Зачарованные и обманутые, их глаза перемещаются по лицу Тайлера как маленькие лазеры, они сканируют и проверяют. Теперь они замечают маленькие царапинки на губах Джозефа, его широко раскрытые карие глаза, очаровательный и ровный нос, немного стеснительную улыбку. Дженна улыбается ему и на этот раз всё искренне, она разглядывает его вместе со всеми, маленькие искорки играют на её щеках. — Люблю, дышу, и вырастает небо, И океан чернеет в голос слепо Влюблённостью моей окутан и объят, — Джош шепчет осторожно, не решаясь двигаться, его губы практически касаются тайлеровской ноги. Когда он наконец вылезает из-под парты, все снова начинают глупо хихикать. Он весь грязный и смущенный, в кудряшках запутывается какая-то бумажка. Тайлер не подаёт руки, не обращает на него никакого внимания, так что Дан говорит : — Я не готов, мистер Майлс, — все удивленно охают, и это такой жуткий синхрон, просто как единый механизм, — Я не готов, потому что у меня не получилось. Я не... не знаю как писать сонеты. Мир переворачивается : ну всмысле, потолок срастается с полом, лампочки вырубает током, удивление сменяется липким презрением. И только когда Тайлер, проходя мимо него с Дженной, останавливается, чтобы сказать спасибо, Джош понимает : Всё на своих местах. * Это среда, и теперь до дня Влюбленных остаётся ещё меньше времени. Они с Джошем репетируют уже пятый раз, из них Тайлер сбивается примерно каждый. Так что спустя три полноценные попытки (Джозеф старается, они учили текст всю ночь, повторяли каждое слово) и двадцать четыре минуты они оба сдаются. — Эй, — говорит Джош, наблюдая как Тайлер медленно закрывает глаза. Мысленно, в своих подсознаниях, они считают до десяти, — давай сделаем перерыв. Иногда Тайлер слишком волнуется. Иногда он слишком много думает. Иногда всё это смешивается и попадает в один котёл. Так что прямо сейчас всё выглядит отработанной схемой : он ложится на край сцены, свешивая вниз только одну ногу. Он смотрит вверх, прямо на крепления занавеса, думает, что если всё упадёт прямо сейчас, насколько сильно оно размажет его по полу, насколько целы останутся его мозги. Потом он отворачивается и сморит прямо на Дана (в, если вам так больше нравится), следит за тем как тот листает что-то в своём смартфоне. — Джоши, — говорит Тайлер, просто чтобы сказать, потому что, ну, всё это убивающе, — что ты делаешь? — Читаю, — пальцы Джоша двигаются прямо над дисплеем, на секунду зависая. Он понимает, он всегда это делает, — Два парня никак не могут решить что им делать с девушкой, а потом они ссорятся, — Дан хмыкает, откровенно говоря, ему уже скучно, — и всё это не закончится, пока не.. Брендон открывает дверь с ноги, чуть не выламывая её, и даже не замечает. Чистая проекция всех этих комет, а как же ещё. — Как дела, а? — спрашивает он, но вообще-то, ему всё равно. Ури громкий, такой классический, его бы в космос, прямо к солнцу, чтобы он ему там и улыбался. Джош улыбается в ответ. Брендон достаёт листки, Тайлер думает о том, что сделал бы из них всех самолёты и выпустил в окно, конечно же. Тайлер думает и это уже что-то (напоминает он себе), что-то отдаётся кривой гримасой, когда он видит два и один. Ури сворачивает их, крутит во все стороны, а затем кидает на ближайший стул. У Брендона в голове ноль вещей, всё замыкается вот этим овальным кругом и он даже не в курсе сколько звёзд в их ближайшей галактике. Я один — как-то раз говорит он, а потом смеётся во весь рот и сверкает поверхностью золотого пиджака. — Оукей, ребятки, — кричит Ури так, будто перед ним целый стадион микроскопических людей, слепо его обожающих, — я тут сделал парочку набросков, ну нам же нужно смотреться хорошо, так что стоит все-все знать, что думаете? Он говорит и говорит, слова формируются в предложения слишком быстро, Тайлер не успевает даже моргать, так что он закрывает глаза и больше не пытается слышать. Он видит лес и поле, маленькую компанию и ему кажется, будто они говорят в стихах. Им так весело и хорошо, что Джозеф почти счастлив, где-то под грудной клеткой ощущается необходимость сказать привет. Вместо слов из него вылетают мухи — черные и маленькие, они кружат позади его головы. Тайлер зажмуривается, куда-то падает и ему слышится космос — звенящая тишина образует созвездия. А потом он чувствует голос, тот словно поднимается с огромной глубины. — Оу, — говорит Дженна, — простите мальчики, я думала, вы уже закончили. Она тихо подходит к Тайлеру, оставляя на его щеке розовый поцелуй (всё выглядит так отточено, будто дело в баскетболе, вот и верьте теперь). Потом садится боком, поправляет замок на куртке и машет Ури. Чтобы улететь в эти звёзды ему не хватит и двадцати одного самолёта . Разве что, одного космического корабля. ** Через огромные пластиковые окна на землю падает снег. Это февраль и огайо, такие дела. — Совсем как бабочки, — говорит Брендон, он весь прямо-таки светится изнутри, смотрите-ка, — легкий и воздушный, такой беззаботный, — Ури прикрывает глаза, мечтательно запрокидывая голову, — если мы смотрим вверх, нам кажется будто он летит вниз, расправляя свои снежные крылья. Разве не поэзия, ну? Они всё ещё сидят в этом огромном зале. Джош заторможенно щёлкает костяшками пальцев. — Нет, — Дженна почти не ведётся, — нет, Брендон, это проза. Тайлер единственный из нас, кто может говорить о поэзии, прими это наконец. — Вперёд, — Ури приходится забраться на подоконник, чтобы ну, всё видеть. И это как ёбаное дежавю, ага. Всё как слоу-мо, два года вперёд, а потом снова назад, замедленная съемка, и Джозеф говорит : — Снег он, — думает пару секунд, но на самом деле играет с вакуумным пространством прямо у себя в голове, — Мокрый, а потом грязный. Брендон смотрит неотрывно, Дженна перестаёт поправлять свои волосы. «Что?» — говорит она — «ты вообще в порядке?» Её глаза больше не светятся, теперь они горят огнём. Ей стыдно и грустно, и лучше бы уж упасть прямо в Солнце, чем вот так. — Вы не понимаете, вот в чём дело, — голос у Джоша уверенный, вот чисто дановский, полная противоположность его внутренней войне, — он сказал, что снег стекает, в курсе что это такое? Скользит и движется по остаткам его разума, а потом приходит тьма и вбирает в себя каждую каплю. Одно сливается с другим и размазывается, вы даже не успеваете заметить как стареете и замерзаете навсегда. И это то, что вы ощущаете, стоя посреди холодной пустыни своего разума — сырость и грязь, прилипшую к вашим телам. Вот, говорит Дан, учитесь слушать. Ну и, они снова уходят под аккомпанемент удивлённых вздохов и сорванной драмы. На фоне закатных красок с неба падает вода. *** В этом году Святой Валентин выбирает воскресенье. Тайлер уверен вот в чём: не такой уж он и святой, воскресенья всегда прямо подстраиваются под мигрень и после обеда рождаются самоубийцы. В итоге Тайлер на сцене и ему страшно. В голове — куча букв, маленькие аллюзии и нелепые строчки. Под сознанием — тысяча мух и грязные подошвы. — У меня есть буквально пару четверостиший, — говорит Брендон. Сегодня он в своём лучшем костюме, пафосные рукава выбиваются из-под красного пиджака, — готовы, да? — он подмигивает всему залу, но на самом деле смотрит только вперёд. Дженна в первом ряду улыбается прямо для всех : забирайте осколки счастья, ладно-ладно, хватайте несколько, только оставьте пару центов, ага? Её глаза ищут Тайлера, ей нужно убедиться, ей нужно поверить и она иногда так отчаянно слепа. — И если жизнь твоя всего лишь сон, причудливый и жадный полутон, — начинает Ури, зал взрывается однотонными аплодесментами, — Тогда в стекле разбитом видишь ты бриллиант и отражение мечты. Стулья скрипят, временное превращается в вечное, и вот так они и выглядят : стадион детишек, слепо всех обожающих. Непослушные волосы Джоша падают на лоб, становятся похожими на волны и цунами, а потом сливаются с цветом его глаз. Его новые темные ботинки, похожие на берцы, отстукивают какой-то странный ритм. — Ты, говорят, не веришь даже в то, что гениальность множится на сто; и в бурях фантастичных языков теряют жизни сотни моряков, — Брендон взмахивает рукой, листки падают и рассыпаются по полу. Он снова улыбается, но теперь так, как смеются люди ураган, наклоняется и быстро касается каждого. Тайлер что-то шепчет Джошу, потом быстро отодвигается, а затем всё повторяется. У них остаётся четыре минуты (они мысленно делят все на двоих и стараются дышать ровно). Мистер Майлс говорил : нам нужно шоу, вы у меня молодцы, да? У м. Майлса нет жены, только один ребёнок и тупые игры в вечное искусство. И вот так получается : взрослые говорят много чего*, но ни одной правды. — И хей, Луна, послушай, падай вниз, — Ури руками всё ещё беспорядочно перемещается по полу, нужная ему строчка теряется на двадцати листках. Так что он поднимается, снова улыбается, но всё теперь выходит сломанным ; и выдумывает : Услышь меня, Луна, прошу — замри. Брендон убегает, чисто формально поклонившись, белый квадрат посреди пола выжигает глаза. Ури почти что плачет, хмуро хлопает Тайлера по плечу и как-то отчаянно бессвязно желает ему удачи. Джозеф встаёт на край сцены (ему нравится левитация, если хотите знать, у него в голове вакуум равен безопасности). Голос плавно растекается по хмурым лицам, проникает в черепные коробки и отпечатывает там чужие слова. Он держит микрофон, хватается за него обеими руками и сохранить остатки равновесия : Как Музе я твоей Луне молился, И душу возносил я к алтарю звезды. Желанным первым вздохом я влюбился, И потерялся в отражении темноты Джош шепчет вместе с ним, прячется за рядом кулис и улыбается так нежно, как может только он. Дан говорит тайлеровским голосом, его слова поднимаются по телу и утекают ласково в огромный зал. — И я пытался распрощаться с небом, и вознестись под крыльями его, — Джозеф машинально повторяет заученные буквы, пока весь зал бережно лелеет его образ : слегка красноватые щёки, зачесанные волосы и длинные ноги. Тайлер головой в той самой пустыне, в своем безопасном промежутке и ему действительно хорошо, — Но выломай мне жизнь, сжигая пеплом, и рифмы забирай... Внезапно он замолкает, как будто сраженный молнией. Что-то ломается, он не знает точно, но чувствует приближение чёрной дыры. Оставив одного? — думает он, — как же там оно? Созвездий своего? Нет, это даже звучит плохо. Ноги дрожат, а руки не слушаются, он чуть не роняет микрофон прямо вниз. Впервые за весь этот отрезок (мы так ошибочно называем его жизнью) ему хочется стереть себя с лица земли. Внезапно он понимает (нет, ощущает) : он не помнит слова. — Ты удивительный, Тай-лер, — кричит кто-то на третьем ряду, чуть не вскакивая со своего места. Джозеф узнает в этом голосе девчачью влюблённость, а затем чувствует жжение, будто электрический разряд. — Ага, мы думаем, что ты лучший, — в этот раз голос идёт откуда-то сбоку, и ему почти сразу же отвечает другой. Мы только с тобой, Джозеф — говорят они. А потом : у тебя же все получается, парень, продолжай. Дженна выдает : я бы убивала за твои сравнения, малыш, и ещё, конечно, я бы умерла за твой разум. Джозефу хочется кричать, хочется каждой звездой, раскаленной и мертвой, выжечь свой голос и тело и просто дышать. Сейчас или никогда — повторяет он. Сейчас. Джош двигается к краю кулис, аккуратно и медленно, отсчитывает безопасное расстояние, когда голос Тайлера разрезат воздух : — Я не пишу стихи, — говорит тот, щелкая кнопкой микрофона, — У меня в голове знаете что? — он усмехается, обнажая кривой ряд зубов. Тайлер вдыхает и выдыхает, в нём решимости на весь этот огромный зал и эту планету в целом. Джош только сейчас ощущает всю эту огромную ответственность, давящую на его плечи. Он чувствует себя грёбаным Атлантом, его небо падает, стремительно ударяется о пол этой сцены, словно эти херовые конструкции с прожекторами. Ему хочется дёрнуть Тайлера за рукав, спросить, что вообще происходит, заставить его замолчать, обнять и успокоить. Вместо этого Джозеф снова открывает рот, готовый рассказать маме, куда и зачем вчера ходил его брат, где пропадает его старшая сестра и кто, в концов, пишет эти тупые стихи. И в нём смелости как в этом киде, ей-богу, хватило бы на всю галактику. Это всё выходит смазанно и замедленно (как и любимое дежавю, что вязкой кашей остаётся в тарелке); смотрите-ка, слоу-тауновские детишки в восторге. Джош наклоняется к нему, разворачивает его за плечи и целует. Немного двигает губами, чисто для закрепления эффекта, пытается найти его пальцы и сжать их в горячей ладони. — Тихо, — шепчет Дан, они так близко, что Тайлер касается ресницами щек напротив. Это действительно срабатывает : Тайлер быстро дышит, его глаза расширяются, но он молчит. Джош мысленно обещает самому себе : вот сейчас они уйдут со сцены, он быстренько объяснит Джозефу что это случайность, потом получит пару звонких пощечин от Дженны, но в конце концов всё будет в порядке. Тайлер уйдёт вместе с ней, а он.. ну, будет прокручивать этот момент как шестеренки прямо в своей черепной коробке, улыбаться и давиться рваными сравнениями. Ничего из этого не случается, потому что Джозеф резко тянет его на себя и касается губ своими, трогает его ладони и мягко движется к шее. Тайлер отчаянно прижимается, будто зависает в этом своём космосе, и Джош прижимает в ответ, кусает и целует маленькие ранки. На глазах м. Майлса они строят свою метафорическую ракету, и когда Дан сцепляет их руки, в голове Джозефа проносится крохотная рифма. — Любовь - кровь, — шепчет он, а потом смеется так ярко и чисто, что Джош и правда верит. Ну и ещё, он вдохновлён.Когда девушка надменно цокает каблуками, приближаясь с барной стойке, Брендон знает : с ней проблем не будет.