Виновен в том, что люблю

В этом ресторане он был не первый раз, но при этом, всего лишь второй. То посещение давным-давно кануло в годах, и никто бы ни за что на свете его здесь не узнал, а поскольку возвращаться сюда он тоже не планировал, то мог позволить себе несколько вольностей. Например, пропустить два бокала вина и три мартини, что для профессора трансфигурации было предостаточно. На французском он изъяснялся плохо, но для покупки алкоголя хватило, правда к концу язык его так заплетался, что он стал забывать и английский. Горячие испанские мотивы этого вечера будоражили его кровь, заставляя совершать все больше необдуманных поступков, и говорить все больше пылких слов. Музыка завораживала и одурманивала еще больше. Когда в бар вошел Персиваль Грейвс, Альбус был занят увлеченным спором с парой парней. Его красивый смех слышался из далека, обворожительная улыбка манила, а дерзко сверкающие голубые глаза так и говорили "подойди, попробуй". Грейвса Дамблдор не заметил и после, а когда заиграла очередная песня в стиле страстного танго, Альбус уже не смог сдержаться. Его партнером стал темноволосый рослый парень, что не без удовольствия подхватил свою партию. Здесь было много танцующих, много горячих и привлекательных парней, так что на них не слишком обращали внимание. Все, кроме Грейвса. Что ж, пассию своего шефа он просто не мог упустить из внимания ведь этот кадр стоил дорогого. Альбус был пьян, и позволил этому помутнению захватить себя. Геллерт далеко и не узнает об этом, наверняка сам, трахает кого-нибудь. Аурелиус тем более не узнает о делах своего родителя в далеком Париже. Так почему бы не подарить себе этот вечер? Он так много пережил за последнее время, что заслужил это. Поцелуй Персиваль тоже видел. В тот момент, когда скрипки перешли в активное крещендо, знаменуя момент кульминации, загорелый парень склонился над Альбусом, впиваясь в его губы. После Персиваль ушел и о дальнейшем уже не подозревал, и не знал провел ли Дамблдор с ним ночь или нет. Эта, казалось бы, невинная прогулка и так уже принесла свои плоды. Персивалю было обидно за Аурелиуса — прекрасно юношу, которому не посчастливилось родиться в такой семье. Ему стало противно от этого зрелища, потому, что своим поведением Дамблдор будто бы чернил имя его юного возлюбленного. Думая о своей пассии, которая, впрочем, еще не была его в полной мере, Грейвс уехал в другой район города, а с утра послал патронус начальнику с кратким описанием произошедшего. На следующий день Альбус вернулся в Англию и как ни в чем не бывало прошел в их с Геллертом дом. Было лето, он был в отпуске, Аурелиус на каникулах — рыбачил неподалеку на южном побережье. — Лер? Дорогой, ты вернулся? _______________ Выйдя из-под многолетнего ареста, он всё-таки чуток изменился. Появилось множество морщин, взгляд на мир кувыркнулся несколько раз, а ухмылка осаждала любого. Первыми эти изменения прочувствовали мракоборцы, что под руки выводили его из тюрьмы. Этот, вышедший из-под заключения, мужчина, ставил на место любого, кто нарывался на грубость, в том числе и того, с кем он был знаком с самого юношества. Конечно же, он не рассчитывал на верность Дамблдора. Он знал что за человек его любовник, и какой непостоянный, ветреный даже, он бывает. Но он справедливо полагал, что тот, во время его пребывания под арестом, хотя бы воспитывал их сына, а не бросил его на произвол. Нет, Аурелиус жил «с мамой», да только эта мамаша лишь на выходных появлялся, да по вечерам, когда-никогда уделяя два часа перед сном... но со своими трахалями он проводил времени больше! Да, они были на работе, но никто не отменял того факта, что ребёнка можно было брать с собой, чтобы тот не томился дома с няньками, а развеивался время от времени в грёбаной школе! За это он готов был лично скрутить этой суке тонкую шею. Тоже блядь, нимфоманка мужского пола. Выйдя из-под ареста, он выловил хорошего министерского мальца-мракоборца и хорошенько заговорил ему зубы, дабы тот остался лояльным ему. Собственно, так и случилось. А он? Он сам? А он сам сейчас стоял в рубашке и домашних штанах, равномерно полосовал розовый халат ножницами с самым спокойным видом. — Давно, Альбус. _______________ Аурелиуса Альбус любил всей душой, и готов был бросить камень в любого, кто попробует его в чем-то упрекнуть. В любого, кроме Геллерта конечно. Да, иногда он заигрывался, иногда опаздывал к сыну на запланированную встречу, но разве может быть все идеально, тем более в семье из двух мужчин, один из которых работает пять дней в неделю с утра до вечера, а второй сидит в тюрьме? По поводу второго момента были еще некоторые вопросы к самому Альбусу, но, благо, их никто не задавал. Когда Геллерт вернулся, Дамблдор встречал его с улыбкой и объятиями. Он сам много сил приложил чтобы уменьшить срок, много часов убил на официальные и не очень переговоры, с кровью и потом выбивая скорую амнистию. Он долго плакал, не отпуская Геллерта, долго клялся в любви и долго вздыхал над его морщинами и суровым видом. Минуло уже полгода, страсти поугасли, началась новая жизнь и Альбус вернулся в прежнее русло. Аурелиус подрос, ему уже было семнадцать и теперь он сам о себе заботится. Ему остался последний курс в Хогвартсе, а сейчас он отдыхал и развлекался с друзьями. Или другом, Альбус не уточнял. Поднявшись наверх, мужчина бегло взглянул на супруга, быстро понимая все — попался. Сейчас главное понять на чем именно и сколько Геллерту известно. — Лер, это мой подарок тебе, что ты делаешь? Дамблдор вытянулся в струну, поджал губы и сжал в руке за спиной палочку. От Лера всего можно ожидать, тем более от злого Лера прошедшего тюрьму. Он и ножницы в глаза кинуть может. Сердце гулко застучало. — Решил себе тряпочек нарезать, — невозмутимо произнёс Геллерт, с особой жестокостью отрывая ворот халата. — Как отдохнул? Франция всегда возрождала в тебе жизнь. Мужчина взял стакан с виски в руку. — У меня ничего нового. Стакан осколками впился в ладонь, а дно оставило глубокую рану в щеке Дамблдора. Неожиданный ход со стороны Геллерта застал его врасплох, и палочка выпала из руки. Впрочем, использовать ее против супруга он бы все равно не стал, а защищаться уже было поздно. Взвыв, Альбус упал на пол, на лоскуты некогда красивого, дорогого халата, прижимая к левой щеке обе ладони. Слезы брызнули из голубых глаз. — Лер! - высоко закричал Альбус, отползая к стене. — Лер, что ты... пожалуйста не надо! Не надо! — запаниковал он, предваряя его следующий ход. — Прошу тебя! Не надо... Против Грин-де-Вальда была выставлена окровавленная, дрожащая ладонь. — Не надо что? — стряхивая осколки, с невозмутимым видом спросил мужчина, прожигая холодным взглядом. — Ох, дорогой ты порезался. Давай я тебе помогу... Порезанная ладонь схватила Дамблдора за лицо, цепко впиваясь в него пальцами, оттягивая голову для того, чтобы наступить на пальцы руки, на которую профессор опирался. А потом, отпустив лицо, он хлёстко ударил Дамблдора по губам. — У тебя там было что-то. Никто к ним не прикасался? А то мне кажется, кто-то что-то забыл на них. Весь неестественно скрючившись, Альбус завыл что есть мочи, жмурясь от жгучей боли в раздавленных пальцах. Кажется, сломано не было, но трещины вполне появиться могли. Но ещё больше страданий принесли хватка и удар, что усугубили и без того глубокую рану на щеке. — А-а! Лер! Опустив голову к груди, Дамблдор вынужден был, повинуясь инстинктам, защищаться, чувствуя, как адреналин в горячей крови зашкаливает. Подтянув обтянутые полосатыми брюками ноги, он пнул Геллерта в голень, надеясь оттолкнуть его от себя. — Прекрати! Перестань! — речь становилась все более и более смазанной, неразборчивой. Губы припухли, а нижняя треснула, и тёмная струйка потекла по подбородку. Теперь, пощёчина тыльной стороной ладони наотмашь, была врезана профессору со всей дури. — Ах, как сладка была жизнь, покуда такая тварь гнила в клетке. Правда, Альбус? Грин-де-Вальд, не пошатнулся даже, от пинка лишь напрягая ногу. Мужчина, носком обуви врезал профессору в бок, наступая после на живот. Руки чесались, и взяв Дамблдора за грудки, Грин-де-Вальд врезал его со всей силы в стену, вышибая дух, ударяя кулаком в челюсть и резко ударил по шее. — Видеть, мразь, не хочу. Открыв дверь, Геллерт вышвырнул Дамблдора из кабинета, впечатывая его в стену, с грохотом захлопывая дверь и замыкая её. Но потом дверь открылась вновь, вышвырнулся халат и догорающие тапочки. А следом за ними ещё целая шкатулка с какой-то девичьей дрянью. Отчаянный стук крови в ушах оглушал, а от удара затылком о стену все стало плыть, сливаться и темнеть. Сдавленные крики были тихими, но от того не менее жуткими. Дышать стало совершенно невозможно, как только ботинок Геллерта приземлился на его живот. — Ле... Слезы градом катились по его щекам, а сердце щемило от боли и отчаяния. Его подарки, купленные с искренней заботой, были уничтожены, личные вещи разбросаны по лестничной площадке второго этажа. — Ле... На большее сил не хватало. Осколки торчали из щеки, кровь размазалась по лицу, а встреча шеи с кулаком Геллерта едва не убила его, лишив способности безболезненно глотать. Что было внутри вообще хрен его знает. — Лер, — это был совершенно посторонний, низкий, сухой хрип. — Лер... Он на руках дополз до двери, затаптывая собой остатки огня и, подтянувшись, надавил на ручку, пытаясь открыть. Скулил и скребся под дверью как собака. Геллерт не открывал. Он за пять лет, проведённых за решёткой, очерствел настолько, что такое обычное явление как побои, даже не считал за что-то, что стоило бы его внимания. До самой поздней ночи мужчина был в кабинете. Все это время Альбус просидел под дверью, иногда робко стуча и скрежеща, но делал он это все реже и реже. Он боялся разозлить Геллерта сильнее и в тоже время надеялся о прощении. Но его не было. А потом, открыв дверь, Грин-де-Вальд просто перешагнул через Альбуса, зашёл мимо спальни в гардероб, переоделся в чёрный бархатный костюм, одел свои серьги, зализался гелем, чутка подвёл глаза, накинул на себя пальто и ушёл на ночь глядя из дому. Не вернувшись ни на утро, ни в день, ни на ночь... лишь на следующее утро. То как ждал его Альбус сложно передать словами — от каждого шороха, каждого скрипа он вздрагивал и поднимался. Когда на следующий день немного помогли зелья и целительство и болеть стало меньше, он начал подбегать к входной двери. Каждый час, каждую минуту он ждал. По семейному гобелену он проверял самочувствие Геллерта, ведь если бы возникла опасность, изображение побледнело бы и тогда уж Дамблдор рванул бы следом на поиски, но пока он ждал. Должен был жать и томиться в неведении. Обе ночи он спал внизу в гостиной, чтобы лучше следить за всеми входами в дом. Альбус ждал и ждал, и с каждым часом сердце его ныло все сильнее. Дважды он проплакался, семь раз делал примочки и вытяжки. Не ел. Рана на щеке сильно болела и ещё кровоточила, живот ныл, глотать было тяжело. Альбус осунулся и сделался печальным. Когда дверь наконец открылась, и на пороге возник его супруг, Альбус тотчас же, едва не падая по дороге, подскочил к нему. — Лер, Лер! Наконец! Ты вернулся! Глаза были заплаканы, руки тряслись, голос оставался непривычно хриплым, а рана на щеке расходилась при каждом движении мышц. Сняв пальто, мужчина с самым невозмутимым видом повесил его в прихожей гардеробной, разулся, одел запасные, синие тапки, оправил манжеты, снимая запонки, положил их в карман, и будто ничего не случилось, раскрыл свои объятия. Пообнимавшись, он посмотрел на рану, что-то шепнул, и спустя долгих пятнадцать минут, щека зарастала шрамом. — Я в кабинет, меня не беспокоить, — подымаясь наверх, без эмоционально произнёс Геллерт, не обращая более на эту подстилку взгляда. Радость в голубых глазах стала неуклонно меркнуть, и вновь навалилась апатия, а все раны заболели с новой силой. Альбус так и не решился заговорить с ним, хотя обниматься полез охотно, еще преисполненный надежд. Подняв левую руку, с красными, разбитыми после ноги Геллерта костяшками, он провел по щеке, ощущая, как кожа начала таки срастаться. Но все еще страшно болел живот и горло, куда пришлось аж два удара. Проводив Геллерта немым, полным тоски взглядом, Альбус поплелся на кухню. Он хотел начать извиняться сразу, но теперь видел, что Грин-де-Вальд еще не готов, потому решил подготовить его сам. Уже через тридцать минут, благо, на кухне ему помогала магия, Дамблдор поднимался наверх, где конечно же убрался, неся поднос, полный любимых яств Геллерта - баварские колбаски, зелень, ржаной хлеб, стакан молока и только что испеченные шоколадные кексы. Вокруг витал приятный запах, и, вооружившись вот таким не хитрым способом, Дамблдор, вопреки указанию Геллерта его не беспокоить, постучал в дверь кабинета и вошел. — Лер? В разноцветных глазах промелькнуло грозное недовольство. — Я говорил не заходить ко мне, — холодно отчеканил мужчина, сжимая челюсть так, что желваки заходили ходуном на чётко очерченных скулах. Но поднос смягчил его гнев. Складка между бровей разгладилась, недовольство в глазах приутихло, и Геллерт, заинтересованно повёл носом. — Лер, я хочу извиниться. Альбус уже понял, что кто-то видел его в субботу в баре, и решил не отнекиваться. — Прости за то, что было в Париже. Я выпил лишнего и позволил себе потанцевать с тем парнем. Я его не знаю и больше не видел. Был только один танец и поцелуй. Быстро все это отчеканив, Дамблдор поставил поднос на стол перед Геллертом и встал рядом, немного горбясь. Прищуренный взгляд разноцветных глаз оглядел Дамблдора от головы до пят, и обратно, задержав взор на лице профессора и на его позе, что означала скорбь и смирение. — Больше сам никуда не поедешь. Или же, если я не смогу сопровождать, прокляну на время, чтобы ты не мог пить. И вольготно поведя рукой, мужчина магией убрал документы и другие вещи со своего стола, будто разрешая ставить поднос со всеми этими блюдами. Сам-то он всё это время не ел. Хотя без нормальной еды он мог держаться пару месяцев. Альбус молча кивнул и отвернулся. Так и норовило сказать "как будто я не знаю где ты был в субботу". Но, поскольку у Дамблдора прямых свидетелей, кроме его предположений об измене Геллерта не было, он и обвинить его не мог. Это раздражало, но тем не менее, Альбус был доволен, что Геллерт уже не бьёт его, или, к примеру, не выбросил эту еду и не кинул ему ее в лицо. — Спасибо, — тихо произнес он, начиная отходить от стола. — Если это всё, и тебе нечего мне более сказать, закрой дверь с той стороны, — повернув поднос как ему это нравилось, рыкнул мужчина. — Я всё так же не разрешал тебе сюда входить. Нужно было решить ещё уйму дел — например связаться с Грейвсом и предупредить его о том, чтобы слишком не увлекался чрезмерно близким и приватным общением с его сыном. Пускай он не участвовал в воспитании Аурелиус, но знал о нём всё и приставлял к нему охрану, будучи в тюрьме, тяжелейшими усилиями связываясь со внешним миром. Так что даже в том положении, он заботился о сыне. А сейчас, на воле, и подавно. Терпение начинало подходить к концу, но Альбус все ещё держался, понимая, что получил за дело. Но этот тон Геллерта уже выводил из себя. Поджав губы, он довольно порывисто вышел из комнаты и хлопнул дверью. Этот жест был весьма красноречив, Дамблдор будто говорил: "я пошёл тебе на встречу, а ты сука, ко мне нет". В конце концов злость стала стихать, но находится сейчас в доме, где он так долго и мучительно ждал было невыносимо. Взяв деньги и ключи, накинув лёгкий плащ, Альбус ушёл вниз в деревню, где и планировал позавтракать. Сюда же, Геллерт не запрещал ему ходить? И он действительно не запрещал. Он вообще мог пустить Дамблдора на все стороны, но не дай Мерилин тот посмеет когда-то сунуться к нему сам. Поэтому, сидя у себя в кабинете, завтракая, он задумчиво сверлил антикварный стеллаж взглядом. Геллерт сейчас с лёгкостью мог изменить ему, но вот желания не было. А вот позлить — было. Дамблдор же не мог открыто перечить любимому, ведь чувство вины за тюрьму не проходило, и он очень боялся потерять его. Геллерт был любимым супругом, даже не смотря на периодические вспышки подобной ярости. Хотя за позавчерашнее было все же обидно. Позавтракав и погуляв по красивым холмам Англии, он вернулся домой чтобы приготовить для мужа и себя обед. Но прежде он, вздохнув и, собрав волю в кулак, поднялся на второй этаж к кабинету. Трижды постучав, он громко спросил. — Геллерт, что хочешь на обед? Оторвав взгляд от книги, мужчина плавно поднял голову и остановил взор на голубых глазах супруга, а поджав губы застыл, размышляя над вопросом. — Блинчики. Предпочтительнее с черничным джемом. Кажется, у нас осталось пару банок в кладовке. И кувшин молока. Желательно — топленое. Готовил Альбус отменно, этого было не отнять. И Геллерт всегда этим нагло пользовался. Надо отдать должное — тарелку после каждого блюда, даже спустя столько лет, он всё так же едва ли не вылизывал. А ещё Альбус любил сладкое и это Грин-де-Вальд так же бессовестно использовал. — Хорошо, — покорно ответил Дамблдор, вышел и закрыл дверь. На душе кошки скребли. Альбус не знал, как разжалобить или приободрить Геллерта, чтобы тот уже наконец успокоился. Дамблдор ведь не спрашивал где тот провёл сутки с лишним!? Не упрекал! Так сколько же можно гнобить его, неужели не видно, что Альбус и сам себя уже наказывает. Через сорок пять минут, ровно в два, как и каждый день, когда они вместе бывали дома, обед был готов. Не очень громко, но слышно Альбус позвал супруга и сел сам, дожидаясь его. Есть без Геллерта он не начинал. Но прошли минуты, а затем и четверть часа, но никто так и не появился. И в этот момент терпение Альбуса уже лопнуло. — Я приготовил тебе то, что ты просил, так какого хрена? Эти два дня Альбус принимал все нападки и обвинения, но этот было уже слишком. — Я извинился, я все вытерпел, я не спрашивал где ты был, так сколько можно!? Ты тоже, вообще то в субботу изменял мне, думал я не узнаю? — это был его козырь и в тоже время выпад рискованный, информация не до конца подтвержденная. — Но я тебя за это, почему-то не избиваю и не бросаю! Отстраняя книгу, которую он читал ещё тогда, когда Альбус заходил дабы спрашивать об обеде, Геллерт положил закладку, откладывая её на край стола. — Не думал ли ты, Альбус, что человек, вышедший из-под пятилетнего ареста, уже не отличается тем здоровьем, что было в молодости, и иметь лишнюю половую связь, в моём возрасте и при моём состоянии, не просто затруднительно, но даже и не подкреплено хоть каким-либо желанием? То, что ко мне приехал зелёный гонец-вертихвост, ещё не означает что я с ним спал. Тем более, у того вертихвоста давний роман с моим адвокатом. Они обедали в ресторане, и об этом знают все наши. Так что прежде, чем обвинять меня, чтобы выгородить свою сучью сущность, хотя бы проверь достоверность фактов. А теперь закрой дверь с той стороны. Видеть тебя не хочу. Ещё и обвинять меня вздумал. — У меня тоже ни с кем, ничего не было! Альбус сильно перенервничал, так что его даже начало трясти, пальцы дрожали, а щеки, с безобразным шрамом слева — покраснели. — Другое дело что ты ставишь за мной слежку! Ты не доверяешь мне, хотя после твоего выхода я ни разу тебе не изменял! "...все эти целых полгода..." — Я люблю тебя! Я сделал все что было в моих силах, чтобы тебя освободили раньше! А ты избил меня так сильно... Альбус уже не выдерживал и слезы потекли из его глаз. — ... я один растил сына и работал, я все здесь делаю для тебя! Один раз немного позволил себе отдохнуть, немного увлёкся и сразу такой скандал! Ты мог убить меня позавчера! Посмотри на мою шею, она вся синяя! Грин-де-Вальд с грохотом опустил кулак на стол, так что все вещи подпрыгнули, и встал из рабочего кресла, горя синим пламенем в разноцветных глазах. — Никто не запрещал тебе развестись с заключённым, судимым, международным преступником, отдать сына любым родственникам и забыть навсегда о Грин-де-Вальдах. Но попрекать меня не смей. Я обеспечил вас всем. Деньгами, на несколько жизней вперёд; защитой, дабы никто и не думал покушаться или обкрадывать вас; всевозможными льготами, дабы вы ни в чем не нуждались. Чтобы ты мог покупать дома и менять их как перчатки, и чтобы наш сын не знал бедности и слов «у нас сейчас нет денег» какие знал ты и я. Ради этого всего я положил шесть лет своей жизни. Я не упрекал тебя ни в единой связи, которые были у тебя во времена моего заключения, я отнёсся с пониманием к твоим потребностям. Но когда мои работники появляются в нужном месте, в чертовски нужное время, чтобы увидеть, как мой супруг не может удержать себя в пьяном угаре, в то время как я сижу и жду тебя дома, как чёртова цепная псина, то это терпеть я не буду. И либо ты проваливаешь с этого порога, либо я сейчас же одеваюсь, и иду жить в гостиницу. Я всё сказал. — Что же ты делаешь, Геллерт... Протянув дрожащие руки, Альбус хотел было обнять супруга и прижаться к нему, но его ударили по пальцам. Эти слова больно резали по сердцу. Развод? Мерлин, какой развод! Да он даже и не думал об этом никогда! Сделалось как никогда обидно и страшно. Геллерт был зол, а Дамблдор просто не знал, как его остановить и успокоить, потому что жутко боялся его потерять. — Не уходи, — взмолился он. — Прошу тебя, не уходи. Альбус рухнул на пол, к ногам Грин-де-Вальда как подкошенный, пряча лицо в ладонях и рыдая. — Прости меня... я все понял... пожалуйста, хватит уже... Лер... Лер я так люблю тебя! Он съежился, сгорбился и рыдал. Геллерт вдохнул поглубже, и словно дракон — выдохнул едва не пар из ноздрей, грозным взглядом смотря себе под ноги. — Ты поступил отвратительно, — наконец сказал он. — Я тебе доверяю, отпускаю тебя погулять, даже не приставляя охрану, а потом мой сотрудник, что по чистой случайности оказывается там же, докладывает мне, что видел моего супруга в каком-то французском кабаке с какой-то дрянной сволочью. И ладно бы даже просто танец с элементом этикета как поцелуй в руку. Я зол, Альбус. Ты меня сильно разозлил. Но он всё-таки склонился, дабы поднять супруга на руки. Значит гнев понемногу отступал. — Пойдём обедать. Обед — как знак примирения. Он всегда любил вкусно поесть. То, что разозлил сильно, Альбус уже и сам понял. В тот вечер он на самом деле немного переборщил. А ту тварь что сдала его он найдёт и глаза ей выколет, чтобы больше не подсматривал. Обед и вправду был знаком примирения, хотя блинчики уже успели немного остыть. Подогрев их магией и лично налив Геллерту в его стакан молока, Альбус приступил за еду, но очень скоро понял, что кусок в горло не лезет. — Лер... - хрипло начал он. — Мне вчера сон приснился... как будто я тебя потерял. Ты ушёл к другому, тому своему помощнику и создал семью с ним. И что бы я ни делал, как бы ни старался, прилагая максимум усилий, ты не обращал на меня внимание. Только смеялся, издевался и бил. Лер... Альбус так разволновался, что едва утихнувший плач начался снова. Отложив приборы, он откинулся на спинку стула и прикрыл лицо руками, стыдясь своей слабости в этот момент. Сердце его сжалось от боли. Геллерт непонимающе уставился на супруга... а после разразился бархатным смехом. — Нет, — утирая слезу, успокоившись, начал отвечать он, — ну, встреть я его лет двадцать назад, возможно так это и было, но давай смотреть правде в глаза — Персиваль мне... не пара, скажем так, спустя столько лет, мы уже сформировались как разные личности и сойтись нам не просто трудно — уже невозможно. Зато... — он взял стакан молока, — ... он сейчас под себя воспитывает нашего сына, попутно к нему подкатывая шары. То, что Геллерт рассмеялся, в то время как Альбус поделился самым сокровенным, личным, интимным — своим сном, своими страхами и переживаниями очень глубоко тронуло Дамблдора. Такое вопиющие неуважение, бестактность, черствость от самого близкого человека, что был семьёй на уровне брата и сестры, заставило сердце съежиться, а магическое ядро похолодеть. Сделалось одиноко и пусто. — Я не против Персиваля как такового, — безучастно ответил Альбус. — Аурелиусу я доверяю, он опрометчивые поступки совершать не станет. Разумом он в тебя пошёл. Так ничего и не съев, Альбус отстранился от еды, обхватывая себя руками за плечи и ежась как от сильного мороза. Слова Геллерта о возможном любовнике нисколько не утешали. "...возможно, так это и было бы...". Геллерт лишь поднял левую бровь, не понимая столь сопливой реакции. Но чем дольше он смотрел, тем сопливее эта реакция становилась. И он сдался. Нахмурив брови так, что между ними залегло минимум две огромные складки, мужчина оглушающе громко в этой тишине, со скрежетом отодвинул от стола стул, и поднялся. Каблуки гулко касались пола, создавая эхо. А после, стул Альбуса повернулся в сторону, а сам Дамблдор оказался прижат носом к нижней пуговице чёрного жилета. Геллерт никогда не любил утешать. Не умел просто. Но, разве Альбусу и нужно было что-то больше? Он ведь хорошо знал своего супруга, поэтому и такое действие уже воспринималось как божья благодать. Прижавшись к животу Геллерта, он крепко его обнял в ответ, сжимая под пальцами мягкие, дорогие ткани. Плач тут же усилился, но рыдал Дамблдор теперь в жилет Грин-де-Вальда. Говорить было не о чем, ведь и так ясно как сильно Альбус любил супруга и как боялся потерять. Как прощал ему все, сам не переставая ощущать перед ним свою вину. — Прости меня... прости пожалуйста... ты так нужен мне... ты и Аурелиус, вы моя жизнь, мой воздух... прости... Альбус был очень разбит и совсем раскис. Побои к тому же чертовски ныли и мешали есть. Спустив одну ладонь с затылка Дамблдора, на его шею, Геллерт стал невербально залечивать гематому, прекрасно понимая что боль в глотке это весьма ощутимо и крайне неприятно. Особенно для столь хрупкого создания как его супруг. Всё это сопровождалось рыданиями в его жилетку и обильными соплями. — Спасибо. Приятное расслабление тут же расползлось по всему телу и даже дышать стало легче. Взяв вторую руку Геллерта он поцеловал ее. — Лер, прости за эти сопли... просто сон такой реалистичный казался. Альбус поднялся и обнял супруга уже за плечи, крепко-крепко прижимаясь к его груди. — Ты мой... мое счастье... только мое. — Твоё, — кивнул Грин-де-Вальд, обнимая Альбуса, прижимая к себе, — я ведь и не спорю. Слёзы Дамблдора его всегда, сколько он помнит, его напрягали. Слёзы, красный от соплей нос, такие же красные и слезящиеся голубые глаза, эта хрипота в голосе... не шло всё это ему. А старший Дамблдор казалось, считал это своим лучшим умением, которое демонстрировал при любой возможности. Однако, Альбус вовсе не любил плакать и сам стеснялся этого, просто последняя неделя для него выдалась особенно напряжённой и ещё этот сон совершенно добил его. И Геллерт избил его в этот раз особенно сильно. Вот он и поддался унынию. — Лер, — уже, наконец, улыбаясь протянул Альбус. От сердца стало отступать. — Лер, дорогой, погуляем сегодня? Давай пойдём к реке, может порыбачим? Как англичанин Альбус страшно это дело любил и гулять по холмам среди овечек. Узкие губы австрийца непроизвольно тронула улыбка. Вспомнилась юность, и вовсе молодой Альбус, что, отложив все книги, гонял за понравившейся овцой по всем окрестным холмам, чтобы в итоге её обнять и повязать на шее звенящий колокольчик. Воспоминание вынудило тихо хмыкнуть и обнять это буйное чудо покрепче. — Давай. Но ты знаешь, что я рыбу не особо жалую. Ни её добычу, ни блюда из неё. Могу постоять рядом и за компанию подавать что понадобиться. — Ага! Да только всегда, когда ты в азарте берешься за удочку, вылавливаешь самого большого! И помню я как ты последний раз форель уплетал. Альбус шмыгнул красным ещё носом и утер руками глаза. Сердце затрепетало от радости, чувствуя, что его наконец простили, и стало гораздо легче, когда он наконец выговорился. — Давай пойдём сейчас, если ты закончил работу. Я только соберу немного перекусить. Альбус достал палочку и легко взмахнул ей, отчего продукты тут же начали собираться в походную корзинку. Такие моменты Дамблдор любил. Он бы многое отдал, чтобы вернуть утраченные годы и провести бесконечность с любимым здесь за городом, в дали от всех невзгод и проблем. Геллерт теперь уже открыто улыбнулся этому неудержимому ураганчику, что вновь уже придумал себе работу, и теперь снова бежал её делать. — Форель и красная рыбка — это та рыба, которой я делаю одолжения, выделяя её из общей массы морепродуктов, которые вообще, ни разу не вкусные, — поучительно сказал Грин-де-Вальд. Проведя носом, мужчина шустро сложил из блинчика конверт, и надкусил. — И ещё, — хмыкнул Геллерт с набитым ртом, — рыбу ловить крайне скучно. Я лучше лишний раз пойду и что-то выстругаю, пользы будет больше. На всю эту тираду против рыбалки Альбус лишь скорчил лицо. После столь сильной трепки, как физической, так и моральной, он полнился любви и светлого веселья. Пускай Геллерт действительно сильно покалечил его, и будь удар по горлу чуточку сильнее — убил бы, сейчас Дамблдор не видел смысла дуться. Тот бар, алкоголь, музыка и танец — вот что было ошибкой. — Вот и стругай себе! Я тысячу раз просил тебя вырезать мне дудочку, все тебе не так, то дерево не то, то нож не такой. Сиди и вырезай, а я нам ужин поймаю. Форель под белым вином с картофелем — разве это не то, чего ты хочешь? До возвращения Аурелиуса у них ещё было полно времени и сейчас Альбус хотел провести его максимально беспечно и максимально близко к любимому супругу. Через полчаса они уже вышли и зашагали с холма вниз, по узкой тропе. На этом доме в сердце Англии конечно же настоял Альбус. Этот манипулятор с невинными глазками овечки, мог уговорить любого, кто не сходился с ним во мнении. Но всё-таки, сыграли ещё те два фактора, что Геллерт хотел порадовать это милое создание, окружив его тем, что тот выбрал сам. — Если ты хочешь нормальную, толковую дудочку, то будь добр, имей терпение. Чтобы подобрать палочку, тоже стоит крупно попотеть. — Пф. Всего то, приди в лавку Олливандеров и все тебе найдут, — поспорил Альбус ради самого спора. Однако, эта тема увела его мысли в несколько иное русло — Геллерт и вправду давно уже грезил об одной палочке, было это на уровне детской мечты, да только Дамблдор знал, что этот взрослый, закаленный невзгодами мужчина до сих пор ее хочет. И, стоит сказать больше — Альбус сам уже много лет искал ее. Бузинная палочка, мантия невидимка и воскрешающий камень. Однажды он найдёт все это и преподнесёт своему любимому. — Ладно уж, стругай себе свои поделки, я же не против. Он спустились с холма на луг, миновали его, оставив овец пастись восточнее на пригорке, и спустились к реке. Это было любимое место, их место. — Как у тебя дела на работе? — нейтрально поинтересовался Альбус, раскладывая снасти и собираясь закинуть крючок. — Нынешние придурки забыли, что такое настоящие дела, — фыркнул Геллерт, показывая всё своё истинное отношение к происходящему безобразию. Рассказывал он долго и в красках, приводя несколько имен, некоторые из которых казались Дамблдору знакомыми. Но по большей части Геллерт рассказывал для самого себя, давая себе выговориться и отпустить душу, после спрашивая о том же супруга. Альбус слушал его активно, все время поддакивая, что-то уточняя, или просто говоря "ага". Он неспешно приготовил себе снасть и забросил в быстрое течение. — А я все как обычно. На той недели закончили с пересдачей, отыграли выпускной, закрыли документацию. Тут, знаешь ли, каждый год одно и тоже, и ты этому беспредельно рад. То, что Дамблдор любил свою работу, знали все, спрашивать его об этом, значило обречь на долгие описания. И Альбус подался в долги описания. Он рассказал, что отчудил семикурсник на экзамене по трансфигурации, какой торт гриффиндорцы приволокли на выпускной бал, что рассказывал профессор Флитвик о возможных школьных реформах и многое еще другое. За это время солнце стало клониться к закату, а в садке Альбуса плескались три хорошенькие рыбы. — Я только рад тому факту, что ты не просто работаешь в этой колонии строгого режима для малолетних, но и получаешь от этого неподдельное удовольствие, — наконец прокомментировал весь монолог супруга, Геллерт. Он с интересом наблюдал как Альбус возиться с рыбой и снастями, с каким восторгом и азартом блистают его глаза при движениях поплавка. На это можно было смотреть вечно. И Геллерт не отказывал себе в этом удовольствии. А потом, в воде объявилась уже давно плавающая, морёная коряга. И естественно мужчина выловил её магией, вытянув на сушу и закатав рукава, стал отчищать. — Ох, Лер, ты знаешь, не люблю я этот твой юмор, — усмехнулся Альбус, которого при каждом упоминании тюремной тематики прямо таки корежило. — Стой, зачем тебе эта трюхля? Ты мне всю рыбу распугал. На самом деле, перекинув крючок, Альбус стал с интересом наблюдать за супругом. — Вот я не понимаю, ты такой талантливый, успешный, умный и пронырливый — почему не пойдешь в официальную политику? Магии нужен нормальный министр и ты бы был идеальной кандидатурой. Только представь, Геллерт Грин-де-Вальд, министр магии Великобритании. А это и Уэльс и Шотландия и Ирландия, между прочим. Мужчина лишь как-то сухо, вымучено поднял один уголок губ, не поднимая при этом головы. — Всему своё время, Альбус. Человеку, потратившему шесть лет впустую, сидевшему в тесной, одиночной камере, не видевшему и проблеска живого света, видевшего лишь форму мракоборца, который подавал ему поднос с едой через узенькое окошко, было крайне тяжело переносить каждый день в этом мире. В этом почти чужом, непривычно ярком мире. Тем более брать за него ответственность. В той камере, день считался за неделю, не меньше. — Из меня Министр, как из Аурелиуса мракоборец. Возможно, но крайне маловероятно. Так что... ты наловил уже рыбы? — Не говори глупостей, — как-то особенно серьезно и глухо произнес Альбус, распутывая леску. — Из тебя будет первоклассный политик, и мы оба это знаем. Твое время еще только-только начинается. Шесть лет Альбус жил с чувством вины где-то в глубине души, а теперь, с выходом супруга — это чувство подобралось уже к сердцу, то и дело сжимая его до боли, будто выдавливая кровь и желая осушить его навсегда. — И Аурелиус сильный маг. Он трансфигурацию без моего участия сдает только на отлично. Покончив с разбором снастей, Альбус улыбнулся, кивая на улов. — Сегодня тебя ждет жареная форель, все как ты хотел. Идем, мне еще нужно ее почистить. От Дамблдора остро пахло рыбой и тиной, но он все равно полез к Геллерту, целуя того в губы и немного испачкав его рукав в чешуе. Грин-де-Вальд с улыбкой хмыкнул на такое поведение, и сощурившись, обвил талию супруга, притягивая того к себе и утягивая в долгий, страстный поцелуй. — Словно подростки, — магией утирая одежду себе и Альбусу, ворчал Геллерт, возвращаясь домой с корягой. — Любовь вечна, — улыбнулся в ответ Альбус. — Несчастны те, кто думает будто это не так. Вечером холмы были особенно прекрасны. Любуясь закатом из окна кухни, Альбус готовил для них ужин, который, к слову, вышел на славу. Белое вино, свежая рыба и овощи. После произошедшего этот вечер спокойствия был особенно дорог. Покончив с едой и все быстро прибрав магией, они, вооружившись недопитой бутылкой и двумя бокалами, перешли на балкон их спальни. Вид отсюда открывался воистину великолепный, только стихи писать или картины. — Ну как? Согласись, ведь, вкусная была рыбка. — Вкус у рыбки однозначно великолепный, — глухо произнёс мужчина. Буря уже виделась на горизонте, однако Альбус ее пока не замечал. До ужина Геллерт получил одного патронуса с очень любопытной информацией. Только на редкость несчастливое стечение судьбы заставило эти новости объявиться именно сегодня. Выслушав сообщение, Грин-де-Вальд мрачно кивнул, но ни слово супругу об этом до ужина и во время него не сказал. — У тебя есть идеи на вечер? — спросил он, глядя в сторону, на пейзаж перед ними. — Ну... парочка, пожалуй, найдётся. Альбус сидел в кресле рядом, не подозревая, что его ошибка шестилетней давности раскрылась, и при этих словах, допив вино, он поднялся и отставил бокал. — Хоть и известные, но от того не менее приятные. Мужчина совершенно спокойно, по-свойски сел на колени супруга, мягко отстраняя его руку с вином и, поглаживая большим пальцем подбородок поцеловал. Вблизи шрам на щеке Дамблдора был очень заметен, но сам он на него внимания будто не обращал. Отстранившись, Албус припал поцелуями к шее любимого, уже скользя к его ширинке. Геллерт лишь улыбнулся, уворачиваясь от поцелуя и чувствуя едва ли не боль в груди между рёбер. — Хорошо сидеть? — вдруг жёстко спросил мужчина. — А мне нет. Сядь откуда встал. Я говорил, что хочу тебя трахать? Нет. Тогда какого чёрта ты на меня сел? И отодвинув стул, мужчина спихнул любовника с себя. — На место. Глубокое изумление в голубых глазах сменилось на растерянность и обиду. Чего совершенно он не ожидал так это подобного, ведь они весь вечер провели вместе и все уже было нормально. Да, поругались, но ведь они уже помирились. И тем более, в тот момент, когда Альбус был так ласков и нежен! — Что? - воскликнул он в первый момент, но после, подключив гордость одернул себя и сжал челюсти. — Знаешь, всему есть предел, — ледяным тоном произнес он. Дамблдор полагал, что Геллерт опять завёлся из-за того танца, не подозревая, что на этот раз дело намного серьезнее. Взяв свой бокал, он резким движением вылил вино с балкона и направился к двери. Подскочив со своего стула так же как сделал это Альбус, спрыгнув с его колен, Геллерт ухватился за одежды Альбуса, и с силой прижал спиной к своей груди, тихо прошептав: — Ну, что, думал не узнаю, кто сдал меня тем псам, родимый? Кто бросил меня в ту бездну? Сердце Альбуса замерло в тот момент, глаза расширились, глядя перед собой обезумевшим взглядом, дыхание сперло. Он надеялся, молился что этот момент не наступит никогда, но все это было тщетно. И теперь его могло спасти лишь чудо. Вот только чудес не бывает. Дамблдор долго не мог ответить, да что там, он вдохнуть не мог. Безумный, слепой, доисторический ужас сжал его внутренности стальным кулаком. — Я не хотел этого, — только и прошептал он, после затянувшейся перед бурей тишины. Широко облизнувшись, Геллерт повёл самим кончиком языка за ушком супруга, переходя к шее, пересчитывая каждый позвонок, оставляя после себя скользкую, мокрую дорожку, на которую дул, вынуждая волосы по телу встать дыбом. — Тот, кто не хотел — не сделал. Всё свершилось, ты ждал своей расплаты, ты её и получишь. Думаешь не узнал бы? Думаешь, не выведал? Ищи себе оправдание... пока можешь, дорогой. Тонкие пальцы — точно паучьи лапки, пробежались по предплечьям супруга, перемещаясь на плечи и таким же порхающим жестом сбегая по спине, по лопаткам, играясь со своей жертвой. Добыча знает, что не убежит, и хищник забавляется от этого ещё сильней. Смиренный... да только поздно уже мириться. Ладони гладящим, ласковым жестом устроились на талии недальновидного профессора... …и бока меж последних ребер разрезали невидимые лезвия, а в раны будто что-то вставили, расширив, открыв вид на кровоточащее человеческое мясо. — Ребрышки вкусны у всех, правда? _______________ Та ошибка не давала ему покоя, никогда не отпуская, каждый божий день мучая его, заставляя жалеть о содеянном. Первые дни после ареста супруга он почти не спал и не ел. Геллерт видел его таким в последний раз на суде, таким иссохшим, заплаканным, измученным внутренними распрями, доводимый до кровоточащих язв и сердечной недостаточности. В тот период Дамблдор корил сам себя страшно, становясь похожим на призрак. Он сожалел и, если бы не маленький Аурелиус, чувство вины могло загнать его в петлю. Но Альбус заставил себя привыкать, вернуть былой вид, пригодный для работы и воспитаний ребенка, но восстановился он лишь снаружи, изнутри же черное жжение ошибки не покидало его никогда. Он боялся расплаты... и ждал ее. Ведь только расплата могла потушить этот бесконечно извергающий вулкан самообвинений, чья лава каждый день обжигала его сердце. — Меня обманули, — шептал он, еле слышно, стоя в руках супруга ровно и не думая убегать. — Они говорили, что ничего не произойдет... министерство вернет себе те деньги что ты... но тебя не тронут. Я лишь хотел справедливости... За то анонимное письмо, на какое Альбуса вынудили, ему хорошо заплатили. Этот день он помнил, как вчерашний — после суда, когда Геллерта уже увели, ему в руки сунули мешочек полный звонких золотых галлеонов. Даже держать в руках те деньги он не мог. Оттуда он не взял ни одного кната, просто выбросив все в Косой Аллее. Все эти воспоминания он передал супругу по их личной ментальной связи. — Геллерт, я сделал все что мог чтобы сократить... я просил их, судился, договаривался... Когда руки Геллерта остановились на его боках, Альбус, в состоянии высшего нервного напряжения тихо заплакал. — Я сделал все что мог... Он замолчал, не издав ни звука, когда лезвия вспороли его бока. Лишь ноги стали подкашиваться, и он обмяк в руках любимого. Из его рта пошла кровь. — Геллерт... — с булькающим призвуком, последнее прошептал он. — И вправду, — зло и глухо прошипел Грин-де-Вальд, подхватывая падающего Альбуса, пачкая руки в его крови, но не видя её, не чувствуя даже. — Ты сделал всё, что мог. Резко развернув его, Геллерт припечатал трясущееся тело к стене, нос-в-нос оказываясь пред умирающим супругом. — Ты, столь разумный и великий, тот, кому пророчили великое будущее... где была твоя голова, когда тебя обводили и покупали словно ничтожную деревенскую малолетку не знавшую внешнего мира?! Ты и есть та самая тварь, которая меня сдала! Да только ты не тварь — ты мой супруг, тот кто был ближе ко мне нежели все остальные! Ради вас же я и старался! Ради вас! Те, ради кого я рисковал, меня и сдали! Альбус! Да места в этом доме теперь мне не будет! Смотреть на тебя нестерпимо. Мы же... Мужчина с силой сжал челюсти, дикой болью глядя в голубые, заплывшие слезами глаза. Слова Геллерта обрывками доходили до него, но осознавал он ещё меньше. Боль от серьёзных травм наконец смогла застелить собой боль от ошибки. Тогда, два дня назад, когда Геллерт избивал его, боли было мало, не хватало чтобы унять совесть, но на этот раз ее, вместе с страхом надвигающегося конца было предостаточно. Вот это и была расплата. Дамблдор держался лишь благодаря упирающимся в него рукам Геллерта. Кровь намазывалась на стену позади, стекала по ногам вниз, пачкала самого Грин-де-Вальда. "Прости мою ошибку" — он хотел бы сказать это, но не смог, лишь передал ментально, прежде чем стала отключаться и эта связь. Повреждение пищевода или лёгких, или что-то еще, заставило кровь с толчком вылиться из его рта, брызгами попадая на лицо Геллерта. Альбус сильно побледнел и начал беспорядочно и неуемно трястись. Но за все это время он ни разу не отвёл стекленеющих глаз от разных глаз своего любимого супруга, которого так сильно подвел. Лишь кровь на лице смогла отрезвить его ровно настолько, сколько потребовалось человеку для простого осознания. Нужны врачи. Притом врачи нужны были срочно, ведь скосив взгляд вниз, Геллерт наконец увидел свое кровавое творение. — Альбус... Подхватив супруга на руки, мужчина бегом бросился к камину, дабы побыстрей оказаться в больнице, подбежать к регистратуре, и прохрипеть: — Умирает. _______________ Сознание покинуло его когда они были ещё дома. В последнее мгновение вся его жизнь прокрутилась в голове, выцветая и размазываясь. И каждый кадр ее был связан с Геллертом, будто жизнь его началась лишь тем летом, когда ему исполнилось шестнадцать. Врачи отреагировали моментально. Будучи колдомедиком со временем, скрепя сердце привыкаешь к виду травм от драконов и гипогрифов, русалок и банш, взрывов котлов и неудачной трансгрессии, потому все завертелось по уже проторенному кругу. В то время пока за матовым стеклом операционной Альбуса возвращали к жизни, двое мракоборцев подошли к Грин-де-Вальду. — Это ваш супруг? Пожалуйста, расскажите, что произошло. Геллерт являлся главой семьи, что было неоспоримым фактом. А глава семьи просто обязан всегда быть собранным и серьёзным. Правда, в такие моменты, многие ломались. Геллерт не выглядел сломленным, но даже со стороны люди могли проникнуться беспокойством и уважением, глядя как Гриндевальд из последних сил держится. — Мы рыбачили вечером, и я заметил проплывающий кусок дерева. Решил подобрать, так как он мог пригодиться, Альбус давно просил выстругать ему дудку. Мы пришли домой, я пошёл с корягой в мастерскую, он на кухню. Я стал возиться с деревом, подтачивал корпус и отсекал лишнее Секо. Альбус вышел как раз в один из таких моментов. Заклятие угодило ему прямо в живот. Я сразу же бросил всё и в больницу. Воспоминания вечера он тут же исправил, труда не было. А на супруге был щит — покуда тот не придёт в себя, в его воспоминания не проникнут. Альбус будет не в восторге, да и скорому выздоровлению это не послужит, если он вновь сядет. Мракоборцы переглянулись. Тот что был помладше, в свободной простой мантии вынул из кармана блокнот и быстро все записал, скрепя зачарованным пером. Со стороны это выглядело правдоподобно, и сотрудники правопорядка магического мира не первый раз сталкивались с халатностью при бытовом использовании режущих, поджигающих и взрывающих заклинаний. В отличии от простого ножа, заклятие направить сложнее, и все априори знают, что движущиеся, теплое тело, каким является человек, для магического посыла привлекательнее и притягивает на себя словно магнит. Но вот только мракоборцы знали кто сейчас находиться перед ними. Знали, что Геллерт Грин-де-Вальд пять месяцев назад вышел из тюрьмы. Семейные побои в этой среде особенно часты. — Мы вынуждены попросить вас пройти процедуру проверки воспоминаний. Завтра в восемь утра в министерстве магии, — строго произнес старший. — Вы вправе отказаться. Вот только отказ будет выглядеть слишком подозрительно. Геллерт кивнул, выглядя при этом убедительно-невиновно. — Только я могу на полчаса опоздать. У меня на завтра было назначено совещание, нужно будет его перенести и извиниться. Но я постараюсь прийти вовремя. За ночь он спокойно отточит воспоминание, сольёт его в их домашний Омут, там ещё переделает, обстругает корягу и отчистит кровь. Остатки ненужных воспоминаний сольёт туда же, а нужное воспоминание перетянет в сознание. Собственно... так он и поступил, прибыв в восемь пятнадцать ровно. Опрос, осмотр и изучение воспоминаний — все проводилось с редкостной доскональностью. Специальный отдел по внутренней безопасности даже пару сотрудников из летнего отпуска вызвал, чтобы те предельно внимательно рассмотрели данное дело. Все прекрасно понимали, что Грин-де-Вальд и его супруг сильнейшие маги, что никто даже из мракоборцев не может ровняться с ними. А значит, и подделку им никогда не отличить. — Благодарим, ваши показания приняты, — наконец, нехотя признались министерские. Ничего они не смогли найти. — Теперь нам необходимо будет опросить вашего супруга, как только ему станет легче. Геллерта отпустили. Тем временем Персиваль, срочно вернувшийся с короткого отдыха, занимался делами Грин-де-Вальда. Они с Аурелиусом рыбачили на юге, когда пришло сообщение о несчастном случае. Вот только Грейвс знал, что это был не несчастный случай, правда в другом его догадка оказалась несколько ошибочной, ведь он полагал, что за тот танец, Геллерт сделал с Альбусом такое, ведь по времени все как раз сходилось. Персиваль был в шоке и уже пожалел о том, что сдал Дамблдора — неужели, один танец и один поцелуй повлекли к таким последствиям! Он как мог утешал Аурелиуса, что безумно испугался за маму. Альбус очнулся к обеду этого дня. Он выжил, кровь смогли остановить, органы успели восстановить. Он был на самой тонкой грани, одна секунда, одно неверное действие и конец. Конечно Геллерт собрал корзинку с гостинцами, как только появилась возможность проведать супруга. Едва ли не кротко, он переступил порог, с беспокойством и немыми извинениями в глазах, глядя на бледного, лежащего Альбуса. — Врачи сказали, что тебе полезно. Забота, искренняя забота была очень ценна, ведь мужчина редко её вот так показывал. "К тебе придут мракоборцы. Я им солгал. Подумал — тебе будет неприятно, если я вновь исчезну". Это могло бы показаться странным, но Альбус был счастлив. Может, он и не мог продемонстрировать это сейчас хоть как-то, но изнутри его совершенно определённо распирало это светлое чувство. Он жив. Он больше не хранит тайну о предательстве. Геллерт готов простить его. Разве не это означает — жизнь удалась? "Дай поддельные воспоминания". Может Дамблдор и был немного слабее Геллерта в дуэли, но в искусстве прятать мысли ему равных не было. — Идиот, — только и произнес он в слух. Геллерт снял ментальный барьер, и открыл поток с мыслями и воспоминаниями, позволяя их скопировать, и помогая убрать остатки от корректировки. — Зато твой, — виновно(!) улыбнулся Грин-де-Вальд, и подойдя, поставив корзинку на тумбу рядом с кроватью, сел на саму кровать, накрывая ладонью предплечье супруга. — Сильно болит? Как отходил после анестезии? Прикрыв глаза минуты на три, Альбус разобрался с мыслями. "Секо от бревна? Самое идиотские оправдание в моей жизни". — Нормально. "Подумал, будет неприятно если вновь исчезнешь? Неприятно!? Я умереть готов был, когда тебя забрали!" — Дышать тяжело. "Но я тебя не виню. Не извиняйся даже. Это моя вина, Лер. Я получил за свою глупость". — Как Аурелиус? Вот ведь хитрец и конспиратор — искренне изумился Грин-де-Вальд своему собственному супругу, слыша одновременно разную речь. "Ну уж извини, только тебя положили, припёрлись мракоборцы. У меня не было времени придумывать красивые баллады". — Хорошо, я его вроде как успокоил, но он испугался страшно. Прилетел из другой части страны как услышал. "А теперь не умирай. Я вообще-то тоже за тебя волнуюсь". — Извини. "Извини". — Главное, — тихо в слух произнес Альбус, — не покидай меня, Лер. — Я здесь, я не брошу. Душа моя, я тебя не брошу, — взяв одну руку своего супруга, зажав её в обеих своих ладонях, Геллерт тихо шептал это, держа ту руку у себя около губ, не опуская. Каким же чудовищем он иногда становился. Таким психопатам не место в цивилизованном обществе. Геллерт был рядом и больше ничего Альбусу уже не было важно. Он лежал и улыбался, чувствуя светлое спокойствие, однако Дамблдор тут же перестал улыбаться, когда случайно ухватил бьющуюся у поверхности мысль Геллерта. Лицо Альбуса посерьезнело, и он покачал головой. — Нет. Ты никогда не был психопатом. Это я сделал тебя чудовищем. Ты не чудовище, ты кроткий, робкий белоснежный подснежник, оглядывающий землю с высоких Альп. Ты прекрасен и нежен, чист и непорочен, чувствителен и заботлив. Чудеснее этого цветка нет ничего во всем мире. Холодные пальцы скользнули по щеке Геллерта, и легкая улыбка вновь коснулась сухих, бледных губ. Альбус выглядел скверно, но, самый главный показатель отражающий душу - глаза - сверкали своей чистой голубизной словно море в солнечный день. _______________ Геллерт оказался прав, мракоборцы не желали просто расставаться с таким неоднозначным делом. В тот же день они долго и тщательно опрашивали Дамблдора, который с легкостью продемонстрировал им те же воспоминания, что и его супруг. — В вашей крови уже был алкоголь. — Я пил пока готовил. Вы так не делаете? — Зачем ваш супруг принёс в дом дрова? — Не дрова, а материал для резьбы. Сущий пустяк, я просил дудочку. — Как отреагировали вы на столь серьёзную травму? — Начал вышивать крестиком. Что за глупый вопрос? Разумеется, закричал и упал, а вскоре потерял сознание. Наконец, мракоборцы отстали. Поверили, наконец, других вариантов не было. _______________ Прошло две недели и два дня. Альбус поправился, хотя на дом его отпустили с еще перебинтованной грудной клеткой и кучей зелий для восстановления. Но общий настрой помогал поправиться скорее. И вправду, чувство вины с которым он прожил пять с половиной лет, наконец исчезло, отпуская его душу и сердце. Он был свободен, его супруг и сын были рядом. И пускай у них вперед еще много трудностей, они смогут их преодолеть, как преодолели эти. Геллерт тихо посмеивался над потугами мракоборцев нащупать хоть что-то стоящее. А ведь и правда думали его достать, падлы. Верили, искренне верили, что смогут подловить его на этом... маленьком инциденте. Но за то Геллерт сам уже поплатился несколькими нервными клетками, учитывая то, что калечить супруга он и не хотел, просто ярость затмила сознание, безумная пелена застелила глаза. Геллерт тряхнул головой, концентрируясь на дверях, из которых вот-вот должен был выйти супруг. В самом деле, будто и не он это был... будто вселился кто. Он бы никогда Альбуса не убил, максимум — осколок по щеке. Чертовщина. Тюрьма изменила его, но, похоже, даже узнав всю правду, его чувства к супругу не изменились. Значит, у них еще есть шанс обрести свое счастье.