Карманная вселенная

      Если Доппо не задерживали на работе, у него был большой шанс столкнуться со своим другом в дверях, при лучшем раскладе, когда работы нет (а такого не бывало можно сказать никогда), мужчина мог вернуться домой, когда Хифуми только садился ужинать. В такие моменты всё тело отказывает, слишком радостно видеть, что кто-то ждёт дома. Тёплое чувство разливается по телу, теплее, чем горячий чай и дарит чувство полноценности. Не один. Не одинок. И этот блеск в светлых глазах напротив. Наверняка вечная депрессия и непроходящая тоска клубится внутри и притихает, как мужчина видит это светящееся лицо. Даже не пытается тронуть, слишком зыбким кажется момент, слишком эфемерным кажется человек напротив. Коснёшься и разлетится, как одуванчик. Доппо не спешил протянуть руку к свету. Он и сам может исчезнуть, как и подобает тени. Всего лишь тот, кто стоит позади своего друга.       Апартаменты почти под крышей многоэтажного дома были для Каннонзаки неким подобием крепости, та часть мира, которая огорожена от остальной массы серых домов. Здесь то самое убежище, в котором мужчина чувствовал себя тепло. Чувство нужности возникало редко и только в этом забытом богами месте. Добраться до последнего этажа трудно после тяжёлого дня, к последней ступеньке хочется уже растечься лужей на пороге. У двери табличка с их с Хифуми именами, мужчина облокачивается на стену. Ключи еле входят в замок, слышен щёлчок, второй. И вот, квартира. Место. Его место. Доппо проскользнул в его крепость, оставил портфель у входа, он буквально упал на стойку с обувью. Скинул ботинки, даже не глянув. Вся его одежда в комнате разбросана в итоге, на кровати, на дверце шкафа, на полу, на столе.       Еда Хифуми очень вкусная, даже если остыла и её пришлось греть. Доппо так нравится, но порой закрадывается чувство, что он всего лишь обуза, а его друг заставляет себя просто готовить на второго человека в доме. Мужчина понимает, что это проявление любви со стороны друга, как Хифуми дорожит им. Но порой даже эта мысль не заглушает боль и пустоту в грудной клетке.       В душ мужчина уходит с мыслями об асфиксии. Было бы классно задохнуться от нехватки воздуха, а не от передоза чувств. И он кладёт руки на шею. Это слабое давление на мягкую кожу заставляет мыслить быстрее, но медленнее, всё сначала наполняется красками, а потом темнеет. Воздух словно наркотик, который он вдыхает с упованием. А потом мысли. Он задыхается ещё со старшей школы от привязанности, от мысли о друге, от того, что не смог сказать ещё много лет назад. Доппо сидит в душевой кабинке, сгорбившись. Горячие капли стекают по спине с горбинкой, парень обхватил колени руками. Больно, отчего это чувство, заставляющее думать об обречённом? Первые солёные капли стекают по лицу. Ему плохо здесь, в этом его ограниченном ото всех мире. Одиноко.       Всё трескается, когда вода начинает не просто жечь его бледную как у мертвеца кожу, а буквально резать. Доппо давно не подросток и молодость почти закончилась на негативной ноте. Скоро он разменяет третий десяток на четвёртый и можно заказывать гроб. Такие как он не доживают до старости, но висят на люстрах, сбиты, найдены в реках или с порезанными венами вдоль. Его руки чистые, Доппо боится боли, потому парень думает про более гуманный способ суицида. Наверное, выпить таблетки. Намешать всяких. Будет болеть живот, будто его оперируют вживую, но не так страшно. Он такой лжец и такой трус. Как его на работе коллеги терпят. Почему сегодня его вообще хвалили, но ничего не сделал. Это не его заслуги. Но зато его вина.       Когда-то давно Доппо вычитал откуда-то, что в паре, не важно, романтической или платонической, дружба или партнёры, один из пары активный, а второй пассивный. Один лидер, другой последователь. Он принял это как данное, в этом ничего плохого в том, чтобы быть за спиной такого яркого человека. Ничего хорошего, с другой стороны, что такой яркий человек цепляется за такого, как Каннонзака.       Реальный мир меньше чем кажется.       Сон разбился в осколки, только часовая стрелка достигла четырёх утра. Комната полна звенящей тишины, которая тугая, слишком тугая и Доппо словно разрывает её, проходя мимо. Именно поэтому ему трудно идти. Но идёт. Кажется, не сон разбился, а разбился сам Доппо. Не то чтобы он до этого тот был целостным. Всегда лишь часть, какая-то шестерёнка, которая крутится и крутится. Жизнь всё ещё продолжается, но покрыта плотным слоем гудрона.       Здесь, в это время, в этот самый момент, реальности пересекаются. Ещё не совсем утро, только-только небо начало принимать этот мягкий розовый оттенок. Слишком холодно, земля остыла за прошедшую ночь, паутина окутала город. Тихо, начинающееся утро покрыло мир прозрачной вуалью, воздух казалось хрустальный за пределами его вселенной. Его пятичасовой утренней вселенной.       Доппо хватается за перила на балконе, кутаясь в одеяло. Просто смешно, как вселенная кружится вокруг них, когда оба они проводят выходные вместе. Они словно центр этой карманной вселенной, а мир вокруг остановился. Есть только они двое. Больно думать об улыбке Хифуми. Заставить себя протянуть руки к нему вне его сил. Он не может позволить эфемерности растаять, а иллюзии исчезнуть. Да, его улыбка такая яркая, как восходящее солнце. Доппо видит. На границе ночи и утра горизонт событий такой видимый для него. Он внутри чёрной дыры, которая его сжимает до бесконечно малой точки. Мир отвергает такого, как Доппо. Отсылает в самые дальние уголки своего пространства. Но ему не сбежать из этого воображаемого мира, который мужчина создал в ответ на отказ от Доппо целого света. Его давно затянуло в водоворот и достиг точки сингулярности, невозврата. Время личного мира и вселенной вокруг разные. И мысль убегает через пальцы, как песок или вода.       Да, точно.       Его вселенная давно поделена со вселенной Хифуми. Он отдал себя другу, доверил большую часть человеку. Не потому что так легче, лишь отдельная часть его, которая стала заглядываться на друга ещё в первом классе старшей школы. Которая хотела держать у себя эту звезду, его единственную надежду в океане отчаяния. Слишком эгоистично для Доппо, да? С каждым днём становится всё хуже. Таблетки не помогают, проблем со здоровьем лишь прибавляется с возрастом. На днях он еле смог отпросится с работы, чтобы попасть к окулисту из-за ухудшающегося зрения. И правда, на оба глаза минус полтора. Доппо как-то не заботило это, пока дело не доходило до разглядеть что-то вдалеке. Он не смотрит никуда всё равно. Этот мир может его даже ослепить, помимо Хифуми смотреть никуда не хотелось. Чувства обманчивы, мы не видим всё равно, лишь игра воображения, короткие и длинные волны светового излучения. Но от друга они казались прекраснее.       Иллюзорно, время разбивается об осколки пространства, которое создалось вокруг Доппо. На балконе холодно, но так мыслится лучше. Этот мир как на ладони с высоты его этажа. Их с Хифуми. Слишком картонные улицы, недолговечные стены домов, призрачные дороги, мнимые люди, которые уже проснулись на работу. Всё такое ненастоящее, наигранное, что с восходом солнца его мнимая утренняя вселенная наконец-то становится прозрачной, словно вуаль, желейной, как медуза в море. Незаметной. Долговечной. На диване так тепло, а в одеяле уютно.       Всё вокруг не имеет смысла, Доппо открывает баночку со снотворным и пытается выпить сразу четыре. Плевать, что скоро на работу, он выпьет ещё, чтобы наверняка у него было произошёл отказ печени, желудка и всего организма. Просто это слишком обидно, что пару слов написать на прощание самому близкому человеку не смог. Не хочется его ввязывать, лучше б его вообще не было. Вечное желание желать переросло в простом «отдохнуть». Заснуть. Доппо хочет закинуть в горло пятую таблетку, но руки тяжёлые, а сил остаётся лишь на слабый всхлип. Насколько же он ничтожен. Осколки его вселенной слишком рассыпались, как таблетки вокруг него, сидящего на полу, у стены. Ему просто слишком больно думать о последствиях своих же эгоистичных действий.       После тишины первое, что он слышит, это беспокойные голоса на заднем фоне. Он лежит на диване, ибо чувствует под спиной обивку этого предмета мебели. Ему в глаза что-то светят, но даже на недовольство нет сил. Силуэты такие расплывчатые, да и слышно всё как сквозь глубину водных пучин. Стёртая в песок вселенная образуется обратно в виде двух нависающих над ним с обеспокоенными выражениями лица, даже Хифуми не такой яркий, тусклый, с такими грустными глазами, словно что-то внутри сломалось, а Джакурай-сэнсей смотрит немного даже спокойно, будто только что спас какого-то пациента. Тяжёлые веки медленно опускаются и поднимаются, а потом крик буквально разрывает эту тишину, будто до это Доппо был в каком-то тихом забвении, которое лопнуло как мыльный пузырь.       – ДОППО-ЧИН! Слава богам, все хорошо! – голос Хифуми немного сорван, когда он обнимает друга. Доппо не чувствует почти ничего, кроме вины. Нет желания ничего делать, просто остаться, вернуться в свой мир. Свою воображаемую вселенную. – Я… я как зашёл п-почувствовал, что что-то не так, я-я увидел тебя, вокруг эт-ти таблетки, но я не мог тебя разбудить, к-как бы не пытался, – Доппо чувствует, как на его рубаху пижамы падают слёзы. Он заставил его беспокоится. Плакать. Мужчине неловко смотреть на своего друга, слишком неправильно сломленным тот кажется. Джакурай-сэнсей стоял рядом, смотря на обоих с облегчением. Хифуми отстранился. Глаза у него красные, отчего Доппо лишь больнее. Он должен извинится, но слова застряли в горле. – П-потом я вызвал сэнсея, т-ты меня так перепугал, я думал, что больше тебя не увижу, скажи, Доппо-чин, почему, почему, почему-       Доппо заставил его волноваться. Не понимает, как такой, как он, может быть опорой для такого, как Хифуми. Он никто, жизнь ничтожна, а смысла нет, но видеть, как его по груди бьёт Хифуми сильнее того, что Доппо уже несёт. Стакан, который вечно был наполовину пуст, вдруг переполнился, а после треснул под весом воды.       Он сломался, как ненужная кукла.       Первые слёзы полились из глаз Доппо, как Хифуми хотел задать новый вопрос, отрываясь от груди.       – Я-я… – голос надломан, мужчина еле может говорить. Почему так больно, почему всё так неправильно, почему ему приходится так трудно, почему у других есть желание хотеть жить, хотеть наслаждаться днями, уходить с работы пораньше, а он как безвольная шестерёнка, которая просто хочет хотеть. И пока другие ищут желаемое, Доппо усердно борется с этим, пытая вырвать из лап депрессии желание хотеть. – П-прос-сти.       Больше он не может сказать ничего, лишь спрятать лицо в локте и скрывать всхлипы, кусая губу. Больно, больно. Доппо понимает, что он кричит, как ребёнок. Его внутренний ребёнок. Все его сожаления, вся его жгучая боль, которая достигла апогея, все его эмоции завязались в тугой ком, морской узел, и полезли наружу со слезами и криками, которые прерывались всхлипами и мольбами о прощении. Вот что накопилось, что Доппо не хотел говорить даже другим из Матенро. Не хотел быть ещё большей обузой, но в итоге взорвался. Не смог удержать и сейчас тот пытается подобрать себя, как ребенок подбирает свои игрушки. Для Хифуми он и правда ребёнок, да, Доппо признаёт, когда чувствует, что ему подали платок. Тот свисает ноги и присаживается, пытается успокоится. Эта боль выцарапала себе выход. Боль и, наверное, это невозможно сильное чувство, которое тянется со старшей школы, он хочет обнять Хифуми и не отпускать даже на глазах сэнсея. Даже если мир будет против, это его последняя надежда, соломинка.       Хифуми подходит с сэнсею и просит заплаканным голосом благодарности и что сейчас сам справится с другом. Джакурай не совсем уверен, но такой уверенный взгляд всё-таки заставляет доктора смягчится. Он выходит, но просит, чтобы Доппо зашёл к нему сегодня, как успокоится, на консультацию. Хифуми кивает и снова благодарит врача за приход, после закрывает дверь и садится на корточки перед сидящим на диване ним, сломленным Доппо, кладёт руки на колени и смотрит в глаза, пристально.       – Доппо-чин, говори.       И он говорит. О всем, что могло вызвать приступ и желание исчезнуть. Начиная с работы – работа была первой, но не главной причиной, но всё ещё важной и более явной, нежели другие. Доппо всегда говорит о работе, которая его держит в железных тисках, корпоративный раб, не может вырваться, остаётся всё ещё там, как безвольная кукла делает работу, сверхурочные, нервная работа, все вокруг не ставят его ни во что, ведь они и правда никто, но почему. Большой ком «я заслужил это, быть внизу» и скрытая за этим «перестаньте, мне больно». Доппо чувствует себя самозванцем, но не может это сказать, потому выдавливает ломающееся «я не настоящий». И весь монолог мужчина непрерывно плачет. Слёзы скатываются по лицу, подбородку. Всхлип. Второй. Чувство, что он обуза, надо сказать.       Хифуми хороший слушатель, пусть и кажется поначалу, что он не тот, кто будет молча слушать. Но тот внимает каждому осторожно брошенному слову. Доппо говорит, какой он неполноценный, пустой. Как мир вокруг окружает и отказывается от мужчины, о всех мыслях прошедшей ночи. Всех, за исключением одной, которая будто зуд под кожей, но язык не шевелится, потому Хифуми встаёт и уходит за стаканом воды. Друг садится рядом, чувствуется это тепло под боком. Доппо неосознанно наклоняется ближе. Вода чистая, прохладная. Мужчина ставит пустой стакан на стол и заставляет себя говорить, не отвлекаясь на внезапные прикосновения от друга. Слишком близко, что мысли начинают путаться в голове.       – Это не все, – сказал аловолосый, когда закончил, казалось бы, свой монолог. – Есть ещё кое-что.       – Всё ещё слушаю, Доппо-чин, – тихо говорит Хифуми, беря своей ладонью руку Каннонзаки. Его кожа мягкая, чистая и кажется засветится, а у Доппо покрыта трещинами, аж спирает дыхание. Говорить о том, о чём молчал более десяти лет. Мужчина пытается сказать, но всё, что он может, это просто смотреть с таким печальным видом на друга. – Трудно говорить?       Доппо кивает.       – Мы можем поговорить об этом позже, если ты…       – Сейчас, – выдаёт Каннонзака. Чёлка падает на глаза. – Хифуми, пожалуйста, – опять остановился. – Мне трудно, когда тебя нет рядом, а ещё одиноко. Всё из рук валится и всё напоминает о тебе, особенно твоя еда. Она очень вкусная, даже если остыла. Я буквально слышу как ты мне говоришь приятного аппетита. Я-я правда не знаю, почему. Прости, что нагружаю, наверное, я просто устал, я итак тебя заставил беспокоиться.       – Доппо-чин, – голос Хифуми полон удивления и неверия. Неверия. А глаза горели. – Ты случаем не влюбился в меня?       Доппо раскрыл глаза в удивлении. Влю.. влюбился? Как это? Мужчина смотрит на друга и понимает, всё понимает. Его словно резануло осознание. Вот что за чувство. Каннонзака смотрит на Хифуми, лицо его слишком близко. Тот прикрыл глаза, как и Доппо, который ничего не может, лишь в оцепенении наблюдать, как мягкие, увлажнённые помадой губы друга (друга ли?) касаются его покусанных. Дыхание перехватило, лихорадочно думает. Да, точно, руки, куда деть руки, слишком мягко, Хифуми хватает ладони визави, прикусывая нижнюю губу, отчего тот охает и язык проникает глубже, цепляется за его собственный, и Доппо кажется, что, наверное, это то, что он хотел давным-давно, но боялся просто принять реальность, которая находится не за горизонтом событий, а здесь, в этом самом эфемерном измерении, которое случайно стало прописано временем. Стало основой мира. Стало столбом реальности. То, как Хифуми трогает под кофтой его талию, поглаживает позвонки. Доппо буквально растаял, цепляясь за Хифуми, пытаясь сам отвечать на поцелуй. Привкус шампанского от Изанами, мягкие руки и окружающее приятное тепло чужого тела. Мужчина чувствует, как мир остановился и воссоздался из осколков его побитого сознания. Это всё Хифуми, Хифуми, Хифуми.       Первым оторвался блондин, давая передохнуть Доппо. Мысли в смятении, штурм по имени Изанами Хифуми смёл всё на своём пути. Аловолосый в панике хватается за жилет визави, утыкаясь носом в ключицу, вдыхая запах ночного города.       – Доппо-чин, я никуда не уйду, – шепчет, смеясь Хифуми, после целуя парня в двухцветную макушку. Почему так просто? Мужчина понимает, что краснеет. – Давай перекусим, Доппо-чин?       Да, конечно.       – Тебе понравилось?       Бесспорно, Хифуми!       – Ты чувствуешь себя лучше, Доппо-чин? Я бы хотел сходить в магазин до того, как тебе нужно к сэнсею, составишь мне компанию?       Хоть на край света!       – П… подожди, Хифуми, – шепчет в коридоре Доппо, хватая за рукав друга, который схватился за ручку двери, но тут же отпустил. – Кто мы теперь.. друг другу?       Хост улыбнулся той самой улыбкой, как и много лет назад, когда аловолосый почувствовал это чувство впервые. И им не по двадцать девять, а снова шестнадцать, семнадцать и мир вокруг сияет красками.       – Я буду звать тебя своим парнем, ты же не против, Доппо-чин?       Сердце на мгновение перестало биться. У него всё ещё проблемы с самооценкой, с депрессией, ему ещё предстоит найти смысл существования в этом сером мире. Заставить себя сделать первым шаг трудно, но почему-то Доппо кажется, что Хифуми поможет, сколько бы лет не прошло. Они юные, а взрослая жизнь ужасна, убивает и подгибает под себя. Но взять своего парня за руку, сплестись пальцами, – для Каннонзаки это большой шаг и он решает не торопить события. У них есть время, чтобы побыть молодыми и веселыми.       – Я… не против, Хифуми, – улыбается Доппо. Слишком естественно.       Хифуми находит это прекрасным и красивым. Слушать смех Доппо – это заставляет его влюбится в своего друга ещё сильнее.