Лед на десерт

— Эй, Люмин, помнишь свое обещание? — мужская грудь величаво вздымается, засвербев раздражителем прямо перед лимонно-ядовитыми незаинтересованными зеницами. Он нарочито демонстрирует свою маленькую победу, лисьим прищуром заглаживая все линии юной фигуры. Кэйа не был обделен мужским обаянием, чем великодушно пользовался, кончиками пальцев изводя на требуемые эмоции. — Уже уходить собралась, а таверну так ни разу со мной и не посетила. Обиженно разводит руками, пока смуглая кожа вальяжно отталкивает заходящие солнечные лучи. Люмин добропорядочно улыбается, пытаясь в очередной раз соскочить со столь щепетильной темы, но давление, воссоздаваемое обладателем льда, было слишком велико. Присущая даме летаргия извечно бросала все спутанные тенеты и оставляла Люмин наедине с этим обольстителем и кучкой мыслей и чувств. Как кандела, опущенная в полымя страсти, она, подобно грациозному шартрезу, старательно огибает все его предложения и шутки, непокорным монолитом удостоившись сверкать в его уже давно потухших глазах. — Но ведь праздник совсем скоро. Мы можем пропустить, если не отправимся с Паймон сейчас. — стылый голос отрезает попытку запутать, а Кэйа в очередной раз принимает безоговорочное поражение. Он бальзамирует себя мнимыми обещаниями, которым так и не суждено сбыться, а это так великодушно бьет по самолюбию. Ее слова возводит на аналой, перечитывая и наслаждаясь, но они сокрушают его веру, выстраивают пандемониум из его потухшего силуэта. — Нам нужно добраться до туда как можно скорее. — Уже почти стемнело. — стенает он, в мольбе склонившись фульгуритом. Люмин сердечно сочувствует, дотрагиваясь до мягкой шерсти на плече, дабы поддержать. Кэйа пользуется девичьей слабостью, сплетает их пальцы. Его истощенные подушечки пробегаются по мягким линиям длани, направляются вверх — к тонким прутьям фаланг. Только сейчас он осознает, насколько у Люмин маленькая ладошка, и в этом находит что-то прекрасное. Грубо сжимает их пальцы, притягивая ладонью к себе, дезориентируя юную особу. Она одичало дергается, строптиво пытаясь противиться гравитации, но спустя лишь мгновение послушно сокращает расстояние. Кэйа снова ухмыляется. — На своих двоих в другой город собралась? Внутри Люмин вознесся фейерверк эмоций. От негодующей злости до экзотического смущения. Она жеманно смыкает губы, промычав что-то невнятное, а не вовремя появившаяся Паймон решила все за нее: — Если весь ужин за тебя, то мы с Люмин согласны! — Договорились.

***

Стоило зайти в таверну, как Кэйю тут же узнали. Люмин лишь стеснительно кивнула Дилюку макушкой, да послушно последовала за тенью хозяина Крио. Каждый находящийся поблизости поимел возможность с уважением пожать крепкую ладонь мужчине и лишь подшутить, невзначай спросив, не нашел ли он себе спутницу по жизни. Это был осознанный вопрос. Высокий статный мужчина, загадочный, хитрый, но служащий Ордо. Чем не прекрасный экземпляр для внучки? — Я за свое любимое место. Ах, а заказ. — усмехается Кэйа, провожая Люмин ко второму этажу. — Там, за углом, прямо у перил мой излюбленный стол. Не сядете пока туда? Я быстро сделаю заказ. Будут предпочтения? — Много сладкого! — восклицает Паймон, игриво взлетая. — И яблочный сидр! — Будет сделано. Люмин послушно поднимается по деревянной винтовой лестнице, заинтересованным взором пробегая по всем аспектам таверны. Медленно проходит на самый край, усаживаясь, и понимает: с этого места, украшенного вполне обычными перилами, видно весь первый этаж, но свет падает так, что с нижнего этажа этот темный уголок невозможно было заметить. Прекрасное место для слежки. Жаль, темно и безлюдно. — Я не заставил скучать мою компанию? — торопливо пробормотал Кэйа, как-то игриво подмигнув. — Правда отличное место? Обычно здесь я сверлю дыры в макушках подозрительных личностей, но не думал, что когда-нибудь разделю его с прекрасной компанией путешественников. Люмин сокрушенно опускает голову, в такт словам кивая. От кокетливых подмигиваний у нее повысился тонус, но дребезжащая активная Паймон истребляла нить смущения, которой усердно обвязывала себя юная особа. Кэйа садится на место, игриво вопросами обсыпая, а дамы лишь вежливо отвечают, пресекая все его старания под корень. — Говоришь, не боишься холода? — заинтересованно пропевает Кэйа, бархатом завораживая и смущая. Рационализм не помешал Люмин ощутить приключение доверчивых импульсов в теле. В ней неожиданно взыграла страсть. Разбухающаяся соком ядовитых ягод на полуразрушенном сердце, отчего с горящим на языке этикетом она вальяжно отрицает свой страх. — Вот как, интересно. А снег любишь? Она не успевает ответить на этот вопрос. Пиршество началось. Шестое чувство предательски запульсировало при виде ароматной пищи, что заставило усомниться в искренности чувств и намерений. Она с флегматичным недоверием огибает весь круг блюд, пока рука инстинктивно тянется к яблочному сидру в небольшой кружке. — Это для сладкоежек. — заботливо бьет по руке Кэйа, заводя Люмин в оцепенение, как дрессировщик в клетку из приказов. Она упивается ядовитыми прутьями, посеяв внутреннее негодование, присыпает горстью озлобленности и поливает каплей обиды. Но все притаптывается хитрым прищуром и подтянутым бокалом вина, смесь которого не несла за собой ни толики хорошего. — У нас будет немного повзрослее. Ну же, глоточек, попробуй. — За спаивание Вас могут и снять с должности. — в его же манере Люмин пытается отшутиться, что Кэйа принимает за флирт и согласие. — Если об этом кто-то узнает. Возбужденные принципы, которые Люмин ни разу не предавала, сцепились в атомные частицы и в один миг разорвались — взрыв икебаны противоречий вызвал тревожный выдох, но податливое согласие. Она дотрагивается до основания бокала. Редеющая жидкость в нем отдавала терпким ароматом, заставляла скривиться. И с какой-то обделенной обидой Люмин заглянула прямо на опустошенную кружку яблочного сидра. — На брудершафт? — заливаясь смехом, предлагает Кэйа. Но девушка смущенно отнекивается. — А жаль. Первый глоток совершен. За ним второй. Третий. Привычной горечи не чувствовалось. Оно отдавалось слабой терпкостью, но мигом било молотом по голове. Кэйа самозабвенно поглощал напиток, опустошая удивительно чистую посудину, а взгляд невзначай направил на смакующую всю сладость Люмин. — Фокус в том, что обычное вино смешали с частями одуванчикового. Правда вкусно? Она положительно кивает головой, совершенно не замечая, как Паймон понемногу опустошала всевозможные тарелки. Отравляющие внимание белладонны хмельного эффекта ударили по голове чересчур быстро. Еще даже не полночь, а Люмин ощущает, будто уже прошла вся ночь. Зловонный смрад недоверия растворился вместе с последним десертом, и девушка так и не удосужилась ничего попробовать. Собственно, не это волновало ее больше всего. Склизкая и омерзительно черная надежда проникла по венам вместе с легким предложением кое-чего другого. — Знаю десерт получше всяких сладостей. — задумчиво протягивает Кэйа, когда взгляд его заостряется на бокале. Люмин вопросительно поворачивает голову. Пепел задумчивости осел на полость легких, приводя к асфиксии. Мнимо поддается вперед, соглашаясь с его предложением, и наблюдает за тем, как иссохший палец что-то вычерчивает по воздуху. — Вино со льдом — довольно интересная смесь, правда? — мурлычет, как шартрез, тот, и через мгновение Люмин замечает плавающий в жидкости кубик. — Ну же, попробуй. Она вкушает несколько неторопливых глотков, но этого уже хватает, чтобы насладиться всей сладостью напитка. Вместо непонимания приходит червоточина с экзальтацией, отдаваясь ватной истомой по всему хмельному телу. От избытка эмоций руки дрожат, и девушка, чертыхаясь, осознает, что бокал затрясся в ее разгоряченных руках. Прислоненный к губам, он расплескивает жидкость прямо на подбородок, шею и край одежды. Бокал тут же был выхвачен. Испит мечником до дна. И поставлен на охладевший пол. Люмин вжимается в перила, моля Господа о прощении. Но он не услышит. Господь сейчас здесь, с упоением наблюдает за разлитым вином и глубоко, прозаично, вздыхает. Вздыхает от соблазняющего желания сотворить очередную жестокую шалость. — Знаешь, в чем сама сладость вина со льдом? — мурлычет он, подтягиваясь к Люмин все ближе. Она отчаянно отсаживается, но путь пригвождается его крепкими руками. Ищет подмоги у Паймон, но та довольно и мирно сопит в противоположном уголке. — Влюбленные используют его для скорого возбуждения. Не слышала о таком эффекте? Кэйа часто врал, шутил, отнекивался. Но дрожащие ноги и разгоряченное дыхание, вырванное контекстом из уст, влепляли отрезвляющую пощечину. Она ему верит. Верит до умопомрачения и самозабвенно тонет в омуте его сапфиров. Она еще юна, но эта детская непорочность изводит мужчину на грех. Люмин держит его на цепи, как послушного щенка, но коррозия металла разорвала связь, и повзрослевшая гончая сорвалась со своего места, голодным воем изъедая все на своем пути. Шершавый язык дотрагивается до бусинки скатывающегося с шеи вина. Проводит вверх по дорожке, испивая ее, как будто из жеманного Грааля, исполняющего его потаенные прихоти. Цепкие, как крючки, истощенные фаланги Люмин зарываются в омут бирюзовых прядей, с жестокостью оттягивают, истощая нежелание. Но рваный выдох, сродни стону, перечеркивают все попытки остановить мужчину. В знак отмщения Кэйа лишь недовольно мычит, а ряд белоснежных зубов с детской легкостью прикусывает бледную кожу его спутницы. Влажные губы нащупывают взбухшие вены, с упоением поглощая сладость женского тепла. Он сминает ее губы в вожделенном и пленительном поцелуе, чувствуя, как кармазинные капли растворяются в негах ласки. Обогрев раскаленным ножом, она лишь ближе прижимается к его оледеневшему телу, и от размаха температур, казалось, трескался даже валун смятения и бесстрастия. Неживое, озябшее и покрытое мёрзлой коркой сердце, не пропускающее, казалось, даже кровь в данный момент очервстленно покрывалось омерзительными язвами и ранами, разъедая ихор на проволоках артерий и вен. Это мазохистичный порыв был мнимым, но досконально запомнившимся и невыносимо приятным. Ее сердце блеет и визжит в смятении. Нрав, напоминающий непоколебимость целого народа, откинул собственную гордость на второй план. Поедая и приводя к гетакомбе железные стержни внутри друг друга, они приводили собственные рассудки к аннигиляции. Жестокая и суровая реальность тревожно била в колокола, но они воссоздавали вид, что не замечают. Сейчас Люмин — искусительница нереида, играется с его самообладанием лишь невинными вдохами. Поцелуй разрывается. Тягучий, словно мед, сок блаженства остается послевкусием на бледных губах. Кэйа хотел вкусить всю эту субтильную плоть, как дарование Аполлону, но время, сдерживающее в тиски, не позволяло ему долго развлекаться. Худородные пальцы приподнимают юное тело за бедра и усаживают прямо на стол, трезвоня мелкой посудиной. Прижатая животом к деревянной поверхности, лик Люмин замечает бушующую внизу таверну, и лишь некоторые личности успевают скрыться за тенью перил. — Тебя не видно. — мурлычет он ей прямо на ухо, а возбужденный тон с жестокостью вибрирует по слуховым рецепторам. — Но если ты будешь вести себя слишком громко, то любопытные личности могут и подняться. Следи за этим. Он дотрагивается до промокшего насквозь белья и игриво оттягивает его в сторону. Женская влага стекает по пальцам и вызывает смесь острого возбуждения. Люмин слышит лишь звук спадающего ремня, а после была занята сдерживанием предательского стона. Под натиском обстоятельств, вызванных визгливой каузалгией, она изгибается подобно кошке: лапы с бархатистыми подушечками вздрагивают, в то время как позвонки изгибаются, используя безмятежную позу с утонченным великолепием, дабы смягчить чрезвычайно невыносимое удовольствие. Стон, ежесекундно превращенный в мычание, старательно выскальзывает из плотно сжатых губ, но обладательница стальных нервов и закаленного характера одерживает в этом бою безоговорочную победу, призом в которой является досадливое бурчание мечника. Филигранные движения, воссоздаваемые порочным сосудом, порождают некоторое подобие фриссона: гладкость смуглой кожи преображается в гусиное подобие, сжимаясь под немым воплем наслаждения. Толчки становятся грубее. Настолько, что цепкие пальцы Люмин впиваются в края перил. Она опускает свой взор, и предательски встречается с пронизательным взором Дилюка. Все внутри в одночасье сжалось от мнимого страха. — Не так ре-езко. — с испускаемым рыком твердит Кэйа. Бледное тело Люмин робеет перед направленным, казалось, прямо на нее взором, окаймленным непролазным слоем темных ресниц. Его уста в один миг покрываются недовольством и частичным смятением. Ей стыдно, до невозможности. Но наслаждение так велико, что она с предательской гордостью отводит свой взгляд и принимает ласки искусителя. А он так собственнически поворачивает ее к себе и воссоздает страстный, полный наслаждения и ласки, прощальный поцелуй. И, уходя, она снова засмотрится в недоверчивые зеницы Дилюка. Но в этот раз не со смятением. С негой удовлетворения и легкой победы, эгоистично идя поодаль с загадочно ухмыляющимся Кэйей, ложь которого снова возымела сокрушительный успех.