Я не забуду

«Не забывайте, что мы жили...»

Я помню о вас, всегда буду. Худощавая девушка стояла на маленькой заросшей тропинке перед двадцатью шестью деревянными колышками. Единственное, что говорило о том, что это не остатки постройки или еще что, а могилы, — номера, вырезанные на них. Прямо перед ней два номера. 12 и 9. Ветер развевает ее все такие же короткие волосы, пробираясь под кожу. И вот он течет по венам, разнося свежесть и тоску по телу. Это место, такое тихое, отдаленное от токийского шума, уже давно стало убежищем Рисы. В течение шести лет она приходила сюда, когда ей было грустно и когда было радостно, когда она была одинока и когда мечтала сбежать от людей. Приходя сюда, она чувствовала, что они рядом. Смотрят на нее. Улыбаются. Грустят и радуются вместе с ней. Иногда, когда Риса, сев на теплую землю, уходила в себя, задержав взгляд на неровном колышке с номером «12», ее плеча словно касалась его рука, как когда-то... А повернув голову, она словно видела его улыбку яркую, как палящее летнее солнце... Девушка много раз размышляла, что было бы, если? Если бы она не пошла тогда к школьному бассейну? Или если бы она не направилась к эвакуационной лестнице, где произошла их очередная роковая встреча? Что, если бы она не согласилась тогда... выкинула ту игрушку и ушла бы, как и собиралась? Как бы развивалась ее жизнь, не сбеги она из дома? Ответ один: в ее жизни не было бы Твелва и Найна... А что было бы, не будь их рядом с ней в тот период? Наверное, она бы покончила с собой. Издевательства в школе, сумасшествие матери, ужасные результаты в учебе и вкупе с этим - отсутствие мотивации и человека, который бы помог выкарабкаться, подал руку, забрал бы ее из этого мира. И вот на короткий миг ее жизнь осветила падающая звезда. Твелв. Хотя иногда Риса сомневалась, что смогла бы совершить самоубийство. Слишком нерешительной она тогда была. Боязливой. Но что тогда? Какое решение она бы приняла, если бы ее поставили перед выбором: отказаться от встречи с этими парнями и жить обычно и из-за привычности спокойно или все же встретиться с ними и чувствовать эту тянущую, немного притупленную и местами сладкую боль теперь? Что лучше: никогда не встречать любовь, с которой тебе не суждено быть вместе, или встретить и пронести потом это болезненное воспоминание через жизнь? Риса давно дала себе ответ. Она бы всегда выбирала их. Ведь кто измеряет любовь временем? Даже если она длится день — важнее глубина и искренность.* Да и эти ребята подарили ей свет и надежду. Особенно Твелв. С ним и вовсе она узнала, каково это — любить и заботиться. Твелв. Милый Твелв, который мог бы жить и жить, освещая жизни других. А Найн... Он мог бы сделать много хорошего для этого мира, даже что-то открыть или изобрести. Они могли бы... если бы у них не отняли эту возможность. Ветер донес до Рисы, как ей показалось, заливистый смех. Она обернулась. Твелв с лучезарной, открытой улыбкой направил струю кристальной воды из шланга в Найна, сидящего на баке, и Рису, стоящую рядом. Наушники выпали из их ушей, когда ребята попытались прикрыться руками от воды. И вот уже все трое громко смеются, а переливающиеся звуки счастья разносятся по округе. Призраки прошлого. Наваждение прошло. Девушка вновь устремила взгляд на деревянные колышки. Глаза застелила пелена, а по белой щеке покатилась первая слеза. Риса шмыгнула носом, утерла глаза и улыбнулась. Тоскливо. — Я сделала это, — прошептала она, — меня приняли в то издание... Теперь я смогу услышать тех, кому это будет нужно, до того, как станет поздно... до того, как они начнут кричать. Несколько лет назад, когда дело об экспериментах на двадцати шести детях всплыло на свет, Риса много говорила с детективом Шибазаки. Ей было горько и больно, а этот угловатый мужчина понял, что девушке нужен собеседник. Однажды, когда они сидели в палаточной забегаловке, он рассказал ей то, что стало последним кирпичиком в панораме ситуации. — Тот мужчина сказал мне тогда, что голос какого-то детектива затеряется, если я решусь поведать миру об их гнусном поступке. И я ответил, что, раз так, то я буду кричать... — детектив затянулся сигаретой и отвел взгляд. Волосы упали ему на лицо, прикрывая глаза. Риса задумалась, подперев голову рукой. — Вы хотите сказать... Твелв и Найн понимали, что их заткнут, как только они заговорят. И даже если кто-то написал бы их историю, ее погребли бы под кучей другой информации... попросту забыв о них, — глаза Рисы наполнились слезами, — они... эти теракты и были их криком? Тем самым криком, который уже никто не смог бы заглушить... — по белым щекам текли две реки. Девушка начала хватать ртом воздух — боль словно перекрыла дыхание. Следователь медленно кивнул. После этой беседы Риса решила для себя, в чем ее предназначение. Она окончила школу, поступила в университет на факультет журналистики, получила диплом и вот наконец попала в независимое издание федерального уровня, которым грезила. Это был тернистый путь. Но она помнила, ради чего начала. И Риса Мисима не отступит. Она будет для людей той, кто непременно услышит их, в память о лишенных будущего детях, в память о Твелве и Найне... в память о Твелве, милом, искрящемся Твелве... И не страшно, если она окажется в опасности. Людям важно, чтобы их слышали. Девушка упала на корточки и продолжила плакать с улыбкой на лице. Повсюду шумела листва. Это была какая-то прелестная песнь деревьев. Риса запрокинула голову к небу. И готова была поклясться, что вновь почувствовала его прикосновение. Я не забуду. Никто не забудет.