I was held in chains, but now I'm free

      — Теперь ты доволен? — Казалось, должно было прозвучать обвинение, но голос был равнодушным. Он был готов. Он знал, что всё закончится именно так. Он знал, что когда-нибудь ему придётся самому пережить то, на что он обрекал других людей. Нет, не было дела до других... Сейчас он переживал то, на что своими руками обрёк его. Курута молчал в ответ, но взгляд, залитый алым, говорил за него. "Нет." Куроро, в отличие от Курапики, понимал, что всё кончено. Паук погиб - в тот момент, когда от проклятых цепей пал последний из его товарищей. А без ног не было и головы. Вообще ничего не было. Организация, которую его враг так сильно ненавидел, перестала существовать. Сам же Куроро был жив - означало ли это, что он свободен? Что в его жизни может быть другой смысл, кроме паука? Философские мысли на эту тему роились в его сознании, не давая толком сосредоточиться. Он чувствовал, что что-то изменилось. Ему как-будто вырвали сердце — никогда еще в жизни он не чувствовал себя таким пустым и неполноценным. Таким бесполезным и бессмысленным. Но он был жив. Мог ли он вновь заполнить чем-то эту пустоту? Теперь он понимал, каково это — преданность и боль кричали, что единственным смыслом его жизни может стать месть за тех, кем он дорожил. Но эти попытки эмоций поднять внутри него волну агрессии были тщетны — потому что он знал правильный ответ. Он смотрел в полные ненависти красные глаза и тонул в них. Мог ли у него появиться новый смысл? "Да." Пока он был Боссом, главой Геней Рёдана, он не мог позволить себе думать о чувствах. Он мог отрицать их, мог скрывать под оболочкой плотского желания, мог выдавать за собственническое стремление обладать, победить, подчинить... Но никак не мог позволить себе признаться в том, как всё обстояло на самом деле.       — Послушай, — он сделал шаг вперёд, — у тебя никого не осталось, но..       — У тебя тоже! — Курута резко перебил его, не дослушав, и порывисто отвернулся, пряча лицо в тени. Он не мог смириться с тем, что произошедшее не принесло ему никакого удовлетворения.       — Это.. не так. Прошу, выслушай меня. "У меня остался ты." У Куроро обветренные губы, а целует он настойчиво, но аккуратно и как-то.. бережно? Да, он готов беречь последнее, что у него осталось. Он готов беречь свою алую смерть. Его руки тяжёлые и холодные, но отталкивать их почему-то жутко не хочется. Курапика не может вспомнить, когда в последний раз к нему кто-то прикасался без цели нанести удар. Хотя, кто сказал, что сейчас?..       — Позволь мне быть рядом.

***

      — Зачем? — Голова Курапики лежит на чужой груди, золотистые  волосы щекочут шею, — зачем и... Как? Почему? Я же убил их.. всех. Каждого.       — Да. И я сделал тоже самое. Но, тем не менее, ты сейчас лежишь здесь, — Куроро говорит спокойно, даже безмятежно, а худое тело в его объятиях напрягается, — сейчас прошлое не имеет значения. Паук умер. А значит и голова — тоже. Я не могу руководить или состоять в организации, которая больше не существует. Мне больше не нужно притворяться. В тот день прошлый "я" умер. Теперь я свободен. "Теперь я — твой."

***

Курута снова не спит — третью ночь подряд. Лежит, отвернувшись на другой бок, и не может решиться. Слова Куроро вертятся в голове. "Всё кончено", "Паука больше нет", "Я больше не паук". Может ли это быть правдой? Может ли действительно быть так, что без своих товарищей он — никто? Может ли быть такое, что один человек действительно не может быть целой организацией? Или же.. Пока он жив — паук тоже продолжает дышать? Ему очень хочется верить чужим словам. Хочется забыться, отпустить. Перестать сдерживать чувства, зародившиеся много лет назад и с тех самых пор скованные цепями. Хочется тоже обрести свободу — чтобы вновь потерять её, добровольно отдав в чужие руки. Но он не может. Не может оставить всё, как есть. Он должен убедиться, должен проверить. Если Куроро обманул его — правосудие свершится. Если же он не врёт... так всё равно будет лучше. Так будет правильно. В случае ошибки Курута готов заплатить соответствующую цену. В конце концов, он уже давно был ничем не лучше своего врага — такой же безжалостный убийца. "Я не хочу, но я.. должен." Луна светит в незашторенное окно. Он поворачивается, приподнимаясь на локте — медленно, тихо, осторожно. Он не боится сопротивления — но не хочет прерывать чужой безмятежный сон. Он хочет, чтобы все закончилось.. спокойно. Умиротворённо. Он целует легко, в уголок губ. Одинокая слеза проворно пробегает по щеке, оставаясь меткой на чужом мраморном лице. "Прости меня." Клеть цепей обвивает чужое горло, душит. Аккуратно, бережно, нежно. Куроро, конечно, замечает заранее. Конечно чувствует, конечно слышит. Конечно, он мог увернуться. Но не стал. "Зачем спасать свою жизнь, если последний смысл уже подписал свой приговор?"       — Ты прав, Курапика. У нас нет другого способа стать свободными. Цепь исчезает. Курута на мгновение нерешительно замирает. А потом опускается, устраивается рядом, обнимая бездыханное, но еще тёплое тело. Ему приятно думать, что если кто-то и найдет их потом — то именно такими, безмятежно лежащими в одной постели. Он закрывает карие глаза. Горькая улыбка навсегда застывает на его лице. Последняя мысль мелькает в голове путеводной звездой: "Спасибо, что не обманул." Цепь правосудия в сердце хозяина, нарушившего условие, делает свое дело быстро.