Мозоли

Несмотря на всю свою рассеянность, больше намеренную, Эйс был до дотошного внимателен к мелким деталям. При встрече с кем-то он всегда в первую очередь обращал внимание на руки. Нет, у него не было фетиша на них. Просто по его мнению руки рассказывали о человеке намного больше, чем глаза или выражение лица. Но каждый раз смотря на чужие руки, Эйс разочарованно поджимал губы, сжимал свои собственные в кулаки, но никто этого никогда не замечал. А что он хотел увидеть? Рыцарь хотел видеть руки Джулиуса. Таким образом мы подошли к главному противоречию прозванного всеми шута — руки. У Эйса не было фетиша на чужие руки — у него был фетиш на руки Часовщика. Хотя нет. Нет, нельзя называть это просто какими-то руками — это то прекрасное, чего нет ни у кого. Эйс боялся прикасаться к ним, потому что они были настолько идеальными, что любая мелочь могла принести им большой вред. Этого он хотел меньше всего, незаметно (как он думал) для мужчины любуясь прекрасным и тихо завидуя. Если сравнивать с другими руками, то получались печальные выводы. Например, руки Грея и Эллиота — грубые мужские кисти с длинными, но при этом практически не гнущимися пальцами. У Блада же были самые обычные мужские аристократичные руки, ничем не примечательные. Руки Найтмера уже больше напоминали руки Джулиуса: такие же небольшие ладони, длинные тонкие пальцы, да вот только… Всё портила нездоровая бледность кожи, через которую просвечивались фиолетовые венки. Эйсу это совсем не нравилось, хотя Грей, кажется, обожал болезненность своего господина, раз крутился возле него и обожествлял. Руки Монрея не были похожи ни на одни, которые ему доводилось видеть: небольшие мягкие ладошки, длинные, тонкие, гибкие пальцы и аккуратные круглые ноготки, будто изначально выросшие именно так. Эйс считал, что Джулиуса соткали божества Страны Чудес, создали из бесценного и волшебного материала. Бледная нежная кожа настолько сильно контрастировала с ультрамариновыми волосами и сапфировыми глазами, что радовала чужой рубиновый взгляд, пылающий при виде самого любимого в Часовщике — рук. Но в них всегда имелась какая-то странность, которую Эйс не мог найти. Пока однажды не заметил, сидя в кабинете у мужчины напротив него, положив голову на руки и наблюдая за тем, как женские, даже не мужские, руки мастерски владели инструментами. И заметил Палач только тогда, когда с его глаз спала влюблённая пелена, вернув ему ясный взор.

Мозоли.

Внутри всё перевернулось. Любимые руки любимого Часовщика были покрыты многочисленными мозолями и ссадинами, которых раньше ему не доводилось видеть. В тот момент где-то там глубоко что-то предательски дрогнуло, спуская тормоза. Сначала он никак не понимал, что происходит, и только позже до него наконец дошло: идеальные руки Джулиуса никак не могли выглядеть так чисто и нетронуто, ведь он занимался починкой часов день и ночь. Сглотнув, Эйс поднял взгляд и понял, что Джулиус замер, закрыв глаза; нижние веки подрагивали, как и ресницы. Он всё понял. — Джулиус, как давно ты стал пользоваться тональником? — как бы ни старался, но рыцарь не мог подавить колебания в голосе, поднимая голову. Мужчина, казалось, не собирался отвечать. Он сложил все инструменты и резко прижал руки к себе, открыв глаза. В сапфировом взгляде играла буря эмоций: волнение, неопределённость, вина… — Как только заметил, как много времени ты стал уделять моим рукам, — шумно выдыхая, произнёс Монрей. — Почему тогда я раньше этого не замечал? — Потому что тогда они не были так видны. Воздух заметно потяжелел, стало темнее, хотя на улице ярко светило солнце. Кажется, расшатанный рассудок Эйса был добит. Крыша окончательно съехала, глаза загорелись неестественным до этого Палачу безумием. Джулиус заметил, но ни капли не испугался. — Немедленно протянул мне свои руки, — сквозь плотно стиснутые зубы сказал парень. — Иначе я уничтожу все часы в этом месте. Угроза и не нужна была — оба об этом знали. Часовщик и без того готов был протянуть свои руки рыцарю, прекрасно зная, чего от него ожидать. Эйс снял перчатки и аккуратно прикоснулся к любимым рукам любимого актёра, наклонившись над ними. Почти невесомо поцеловал тыльные стороны ладони каждой; его руки сильно дрожали, боясь причинить ещё больший вред этому произведению искусства. Рыцарь думал на этом остановиться, но внутренний безумец толкнул его начать осыпать кисти рук многочисленными поцелуями. Он целовал мозоли и ссадины, желая сорвать их с нежной и мягкой кожи, чтобы потом никогда не позволить им появиться на ней. При этом Эйс чувствовал, как задрожал Часовщик, как ход его стрелок ускорился в груди, как дыхание стало рваным и нездоровым. Он ощутил, как его губы начали гореть — Джулиус горел. Не от возбуждения. Сжав идеальные ручки любимого в своих неидеальных, парень вскочил на ноги и обошёл стол, после чего подхватил горячего Часовщика на руки и мигом уложил его в кровать, сняв обувь и лишнюю одежду. Он видел, как неровно вздымалась грудная клетка мужчины, как часто он закатывал глаза и сглатывал слюну. — Я сейчас принесу пижаму и что-нибудь от жара, — бросил Эйс, перед тем как покинуть Монрея. Он этого не хотел. Нужно было просто найти всё необходимое, вернуться к любимому и лечь рядом с ним, забирая смертельное тепло себе.

38.6

Как он вообще докатился до такой температуры? — Джулиус, ты как? — подскочил к мужчине, Эйс суетливо помог ему переодеться. — Жарко… — выдавил из себя Джулиус, крепко сжимая сильные плечи парня. Рыцарь дал ему жаропонижающее и стакан воды. Когда лекарство было принято, а стакан полностью опустошён, Джулиус накрылся с головой, задрожав. Эйс тяжело вздохнул и прежде чем лечь рядом, решил немного навести порядок в комнате. Это не заняло много времени, поэтому Палач очень быстро оказался рядом с Монреем, взяв его руки в свои. Теперь они были ледяными. В этот раз он снова не удержался. Поднёс руки к губам, поцеловал их, стал посасывать пальцы, но скоро оставил в покое и прижался к уже холодному Часовщику всем телом. — Никогда не скрывай от меня ничего, — прошептал Эйс, невесомо прикоснувшись к бледным и сухим губам Джулиуса. — Я не хочу снова потерять тебя. Я же пообещал, что защищу тебя. — Хорошо, Эйс, больше не буду, — прохрипел мужчина и обнял любимого. — Я просто не хотел, чтобы ты волновался.

Тишина.

— Знаешь, тебе нужно быть аккуратнее с руками. Такая красота должна быть чистой и нетронутой. — Что в моих руках особенного? Джерико никогда ничего не говорил о руках. — Они настолько аккуратные и женственные, что мне всегда хочется поцеловать каждую из них. А Бермудо идиот.

Лёгкий смешок.

Эйс улыбнулся вымученно, но искренне. Кажется, в замок он вернётся ещё нескоро.