не ромашка

лалиса манобан понятия не имеет каким образом это началось и какого черта не остановилось вовремя. затылок жжёт от чьего-то пристального взгляда, и девушка даже не оборачиваясь может сказать, кому он принадлежит. однако если она что и поняла за этот год учёбы так это то, что в таких ситуациях поворачиваться — худшее решение. мало того, что обычно лиса направленных на неё глаз не находит, так ещё и ставит одну прилипчивую австралийку в неловкое положение. не то, чтобы её это волновало. просто меньшее, чего ей сейчас хочется — сталкиваться с пак чеён взглядом. после звонка лалиса медленно убирает тетради с конспектами в рюкзак и встаёт из-за стола. покрытые синим лаком ножки стула издают протестующий скрип, но послушно отодвигаются. манобан закидывает рюкзак на плечо, лезет в задний карман джинс и выуживает оттуда смартфон, чтобы глянуть расписание, установленное у неё вместо обоев на экране блокировки. дисплей загорается, и лиса с удивлением замечает, что уже обеденный час. студенты лениво стекаются к выходу из аудитории, и брюнетка спешит за ними. вторая наименее выгодная для манобан вещь — остаться с робкой и немного помешанной на всяких раздражающих вещах пак чеён наедине. хотя, сместив «зрительный контакт», лиса ставит данный расклад на первое место и начинает пробиваться вперёд ещё усердней. наконец оказавшись в коридоре, манобан вздыхает с облегчением и заметно расслабляется. когда тебе не сверлят позвоночник, становится намного легче дышать. восприимчивой к такому вниманию лисе неуютно сидеть на лекциях. однако идея поговорить с пак чеён наедине кажется просто абсурдной. лалиса манобан не может позволить себе такую роскошь. приходилось терпеть. однако делать это оказалось сложнее, чем думалось. всё началось с каких-то мимолётных знаков внимания типа приветствия, взглядов из-подо лба и неловких улыбок. затем маленькая заинтересованность пак чеён начала медленно перерастать в нечто большее, и вскоре манобан поняла, что австралийка представляет прямую опасность всем её планам размеренной студенческой жизни. она была одновременно весенним ветром и тайфуном, готовым снести всё на своём пути, однако кроме лалисы к ней мало кто всерьез присматривался, а потому увидеть сквозь образ милой девушки мудрую каменную сущность оказалось не всем по силам. лиса уже давно не испытывала тщеславия от подобных открытий – своей внимательностью она вовсе не бахвалилась. пак чеён, видимо, немного накрыло. её длинные пшеничные волосы постоянно находились в поле зрения манобан, и, кажется, это было отнюдь не случайностью. неожиданные встречи тут и там сильно напрягали, и лиса после третьего раза окончательно перестала верить в версию «вау, видимо, это судьба». нихера не судьба. судьбы вообще не существует, и какая-то глупая мельбурнская второкурсница не переубедит лалису пранприю манобан в обратном. лисе, честно говоря, хотелось быстрее стряхнуть с себя эту липкую ношу псевдодружбы и снова стать невидимкой. однако её желание, казалось, было полной противоположностью желанию чеён, и бог, кем бы он ни был, отдал предпочтение той, кто молится чаще и улыбается больше, чем раз в год. атеистка манобан пролетала по всем фронтам. и вообще бог предпочитает тайку игнорировать. придурок. стараясь прогнать зачастившие мысли, девушка спускается по лестнице вниз, к кафетерию, и по дороге привычным движением берётся за телефон. его корпус немного нагревшийся от тепла лалисиного тела, но приятно лежит в ладони. на какое-то время она полностью ныряет в рандомное инстаграмское видео и в реальность возвращается только когда плечом задевает дверной косяк. лиса искренне любит следить за жизнью знаменитостей, каким бы глупым это не казалось остальным. словно фотографии букетов, красивых платьев, аппетитных блюд приблизят её к мечте такой же изысканной (но не публичной) жизни. у лисы в профиле шестьдесят подписок и всего один подписчик. и этот подписчик, конечно же, пак чеён. и вообще это пак чеён помогла открыть ей профиль в инстаграме. от харакири на месте удерживает лишь нежелание пачкать пол. почему все умозаключения в конце концов сводятся к ней?! лиса вовсе не была привязчивой и ненужных людей забывала быстрее, чем поворачивалась к ним спиной, но мельбурнская прицепилась к её мозгу клещом и отказывалась покидать черепную коробку. казалось, она проникла в каждую извилину и прочно обосновалась там, чтобы высосать из лисы все жизненные соки и под конец убить. но она ошибалась, если думала, что тайку можно уничтожить так просто. вне себя от своих же умозаключений, лиса сжимает корпус гаджета так, что сенсор трещит в кулаке. вообще, лиса бережная и аккуратная. или была такой, прежде чем начала терять контроль над эмоциями. пообещав себе больше не допускать ни единой мысли о розэ, тайка, схватившись за лямку рюкзака, идёт к буфету, игнорируя снующих с подносами студентов. очередь, конечно, большая, но стоять в ней, молча разглядывая кафельную плитку под носками кед, кажется чем-то умиротворяющим. лиса сухо просит у женщины за прилавком куриный сэндвич, но забирает его искренне благодарным жестом. аромат горячей еды, идущий из кухни, щекочет ноздри, и усилием воли манобан заставляет себя отказаться от идеи поесть за столом, а потому позволяет очереди двинуться своим чередом. на обратном пути, отхлебнув немного американо, лиса тут же давится им, чуть не высмаркивая через нос — на другом конце кафетерия, у входа, стоит нарушительница её спокойствия и вертит головой в попытке кого-то отыскать. у чеён много друзей и ещё больше знакомых, но лиса почему-то не сомневается, что среди снующих туда-сюда студентов она ищет молчаливую, замкнутую и порой вспыльчивую брюнетку, которая, по идее, ей и даром не сдалась. испугавшись перспективы столкнуться с девушкой лоб в лоб, лиса резко разворачивается на девяносто градусов и ныряет в толпу людей с подносами, намереваясь идти к выходу крюком. краем глаза она замечает, что чеён повернула голову в её сторону. той оставалось лишь молиться, что среди серых тонов чёрная толстовка девушки совсем не выделяется. лиса запихивает ещё не открытый бокс с сэндвичем в рюкзак и попутно заливает в себя содержимое бумажного стаканчика, чтобы ненароком не умыть кого-нибудь американо. тогда не только пак заметит свою подругу, но и вообще все остальные присутствующие. нет, спасибо, такого ей не надо. преследуемая подобными рассуждениями девушка не обращает внимания на то, что горячий напиток дерет ей горло. глаза слезятся чисто рефлекторно, и пелена закрывает манобан обзор. странно – терять самообладание не в её стиле. бегство в этот раз даётся мучительно трудно. ловко лавируя между студентами, лиса оставляет стаканчик на каком-то пустом подносе и подтягивает вторую лямку, чтобы бежать было легче. завернув в последний раз, она останавливается у выхода и опасливо осматривается по сторонам. проход широкий, места пройти незамеченной хватило бы, но если её поджидают снаружи – дело плохо. вздохнув, она выскальзывает из помещения и идёт вперёд, усиленно игнорируя всех вокруг. вообще большую часть времени она и занята игнорированием всех вокруг, но сейчас это ощущается чётче. опустив голову вниз, девушка накидывает капюшон и, вильнув вправо, умело прибивается к стене. ей нравится идти вдоль неё и чувствовать предплечьем прохладу бетона. для таких людей как она это ещё и полезно — особенно если рядом находится кучка шумных идиотов. а тут таких половина универа. не будь критичной. лиса раздражённо отмахивается от прозвучавшего в голове голоса, и чуть не вздрагивает, когда чувствует вибрацию телефона в заднем кармане. кажется она догадывается, кто звонит. снуёт где-нибудь в столовке и глазами ищет манобан, которая бессовестно взяла да сбежала. но вдруг это звонит он? внутренности тут же сворачиваются в крепкий узел и лиса останавливается, обхватывая смартфон пальцами. он до сих пор вибрирует. передавая дрожь хозяйке, как бы намекает, что для спокойствия нужно лишь взглянуть на экран и убедиться, что это снова прилипчивая пак, хочет спросить куда запропастилась подруга. девушка соглашается с доводами внутреннего голоса и опускает глаза на светящийся дисплей. светлая надпись «пак чеён. универ.» заставляет девушку выдохнуть с облегчением, а затем поставить на беззвучку и сунуть телефон в рюкзак. пересекаться сегодня с розэ тайка не намерена. ну и все последующие дни, конечно, тоже. лиса просто надеется, что та поймёт намёк и отстанет как-нибудь сама. пак чеён. намёк поймёт. ха-ха. смешно, блин. на самом деле даже сама лиса не могла объяснить природу всепоглощающего раздражения, которое она испытывала к вечно улыбающейся чеён с её идиотским «ты такая крутая» взглядом. в её больших карих глазах искрились бенгальские огни, а пухлыми губами она пользовалась изредка, и лишь для того, чтобы наговорить окружающим какие-нибудь приятности. пак никогда не материлась. она никогда никого не осуждала и не обсуждала. при каких-либо конфликтах не принимала ничью сторону — инертная, но ни разу не податливая, словно застывшая на солнце, потрескавшаяся у основания глина. никто в университете, да и наверное в мире, не говорил о ней плохо, словно в благодарность за то, что она тоже не говорила плохо ни о ком. у неё было хрупкое чувство справедливости, которое она берегла от солнечных лучей и которое никогда не позволит увидеть звёздам. пак чеён была настоящим эмпатом. её эмоциональный интеллект был на порядок выше, чем у всех тех, кого встречала в своей жизни лалиса манобан. и уж куда выше, чем у самой лалисы манобан — жалкой, наполовину ничего не чувствующей, мелкой букашки. услышь мельнбурнская подобные мысли, сразу же воспылала бы гневом. хотя лиса никогда не видела, чтобы пак злилась по-настоящему. раздражённой — да, недовольной — да, но увидеть девушку злой до чёртиков было практически невозможно, потому что сама сущность гнева будто бы противоречила природе чеён, вокруг которой постоянно мельтешил ореол из света и блёсток. этот ангельский нимб подходил ей больше, чем кому-либо другому. и окажись розэ на самом деле ангелом, никто бы не был сильно поражен. она была одной из тех, кто спас бы мир от апокалипсиса. из той лиги, что сделает ровной пизанскую башню одной только силой воли. сам чёрт в аду расплакался бы из-за чистоты её искреннего взгляда. и такую вот чеён — чистую, духовную, верующую — лиса терпеть не могла. наверное инстинктивно, на животном уровне, пытаясь избежать кого-то природно опасного. кого-то, кто может открыть замком её душу, покопаться меж рёбер и заставить выплюнуть комок её старых ран и обид. лиса не хотела терять себя больше, чем хотела рассмотреть чеён ближе. единственная причина по которой она подпустила её на нынешнее расстояние — желание не выделяться среди других. потому что любой, кто будет испытывать к пак чеён резкие чувства, такие как неприязнь, станет первооткрывателем, что, несомненно, будет безбожно провальным результатом для манобан. но пак чеён среди огромного количества людей почему-то прицепилась именно к той, что решила её избегать. у розэ либо какая-то ангельская чуйка на грешников, либо у неё напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. ибо лалиса манобан опасная дрянь, которая в ответ на протянутую руку может раздробить конечность полностью. люди это чувствуют. нутром ощущают. а может у манобан прямо на лбу написано – отъебись. ну или не знаю – «осторожно, злая сука». но да, пак чеён же не человек — она ангел. большой сгусток положительной энергии, плывущий над полом, чёрт её дери. лиса вообще не понимает каким таким образом они вообще оказались связаны. секунды и минуты вместе незаметно увеличились до часов, а затем и дней, а потом манобан вдруг обнаружила себя на ночёвке в доме австралийки с куском пиццы в руках и включенным фильмом от марвел. она тогда будто бы из воды вынырнула. все эти недели казались лишь претендующим на реалистичность сном, но в итоге оказались большой и всепоглощающей правдой, которая настигла тайку где-то между первым укусом «пепперони» и вторым глотком колы. настигла её кстати не только реальность, но и осознание того, что нужно бежать. что она и сделала. поведение пак после того, как лиса, наспех одевшись и не сказав ни слова, вылетела из квартиры, казалось ещё более странным, чем поведение сбежавшей тайки. ни на следующий день, ни в другие последующие, чеён не поднимала темы, не спрашивала причин стремительного ухода и, казалось, вовсе не заметила, что её, вообще-то, вроде как, бросили одну. единственным признаком того, что она всё помнит, был тот факт, что чеён сразу же позвонила ей утром с вопросом нормально ли та добралась до дома. её голос был взволнованным и немного хриплым – до мурашек низким. стиснув зубы так, что заболела челюсть, лалиса сдержала себя от ругани и лишь сказала коротко, что всё в порядке. «забыла выключить утюг». сухо и неправдоподобно, но пак чеён поверила сразу и в её простом ответе не было ни капли сомнения. лиса предпочла бы, чтобы она психанула и никогда больше с ней не общалась. покричи она от всей души на охреневшую манобан – и то не было бы так паршиво. но пак чеён — головокружительно спокойна и даже немного смущена тем, что поставила лису в такое положение. дескать, если бы осталась дома, ничего гладить не пришлось бы. не сожгла ли, говорит, чего. лиса сожгла только свои мысли об убийстве. с того дня лалиса манобан решила избегать пак и заставить её забыть о своём существовании. но только одного не учла — чеён упрямая. лиса тоже, но только если решит, что ей это действительно нужно. а нужна ли пак в её жизни или нет – было ещё непонятно. на самом деле лиса тайно надеялась, что нужна. только не признавалась ни самой себе, ни своему ожидающему отражению в зеркале, на которое частенько пялилась, словно неуверенная, что мрачная дева в зеркале это на самом деле она. бледная кожа, отросшая чёлка, почти закрывающая глаза. длинные чёрные волосы струятся по плечам, мёртвым светом отражая горящую энергосберегающую лампочку. обычно они под каре, чтобы нельзя было схватиться при драке, но данное ей задание сидеть тихо и не высовываться позволило воплотить в жизнь старую мечту о длинных локонах. поэтому пошла и нарастила в салоне. а у пак волосы хоть и длинные, но не нарощенные. натуральные, сожженные в блонд. иногда можно увидеть пробившиеся чёрные корни, но пак их незамедлительно подкрашивает. лисе немного интересно почему та так старается сохранить грубый, не щадящий волосы цвет, но она лучше отрежет язык, чем поинтересуется первой. потому что каждый раз, когда тайка задавала какой-то вопрос о её жизни, розэ смотрела взглядом, который выворачивал внутренности лисы наизнанку. от её улыбающейся физиономии к щекам неизменно приливала кровь. несомненно, из-за раздражения. чеён… была сладкой, как сахарная вата. не приторной, но тающей, как первый декабрьский снег. она была хрупкой и слабой, у неё все эмоции были написаны на лице, сменяли они друг друга как фигурки на карусели. чеён совсем не подходило её английское имя. она скорее не на розу походила, а на ромашку — солнечная такая, полевая ромашка. всегда лицом к небу. всегда рада ветру, что целует её лепестки. лиса рассуждала, что, как и ромашке, ей предстоит встретить человека, который сорвет её на поле и начнёт один за другим сдирать лепестки, гадая, шепча: «любит, не любит». пак чеён, безусловно, не обидится. она уверит, что любит, а затем зачахнет без корня. вот такой грустный конец ждёт ромашку. белую, чьи лепестки всегда можно увидеть ссохшимися на асфальте. лиса же была даже не цветком, а его подобием — застывшая меж страницами книг, бесполезная, иссушенная. мёртвая. во всём мире только одна пак чеён видела в пыльном гербарии что-то красивое. лиса избегала «подругу» всеми возможными способами и весьма в этом преуспевала. только слепой не мог заметить, что девушка пересекаться с чеён не хочет, и вообще, пора бы уже отступить. однако отчего-то пак всё продолжала искать встреч и раз за разом пыталась выйти на контакт. ей не нравилась недосказанность, что висела в воздухе, она любила всё завершенное, а всё незавершённое просто брала да завершала. а хрупкие отношения с манобан заканчивать вовсе не собиралась, да и тем более так глупо и смазанно. лиса любила обрывать связи жёстко и без надежды на восстановление. но с чеён не катило. даже спустя две недели упорного молчания она следовала по пятам и искала по всему университету. приглашала в кафе. писала сообщения, но не особо важные — вопросы всё ли в порядке и хорошо ли лиса ела. от такой заботы манобан просто выпадала. пак чеён, ты сумасшедшая. — лиса, — мягкий голос позади заставляет манобан вздрогнуть. из-за суматохи вокруг и собственных мыслей даже не почувствовала чужого приближения. нужно отработать рефлексы, иначе пробивающиеся эмоции возьмут над телом верх. лисе хотелось быть уверенной, что в мышцах она нуждается намного больше, чем в чувствах, но отчего-то уверенности не было. — пак чеён, — повернув голову, коротко бросает тайка через плечо. капюшон мешает ей посмотреть на девушку полностью, но даже так она замечает ряд блестящих браслетов на её левой руке. пак их вечно носила. полная безвкусица, но идеально сочетается с её образом агнца божьего. словно какие-то языческие обереги – к сожалению, бесполезные – наполненные любовью, радостью, энергией вселенной, космоса, всех вместе взятых нло и прочей чуши. они были её защитой от невзгод, плохих дней, дурных снов. но когда пак свалилась в феврале с простудой верные защитники ей не помогли. а псевдо-подруга помогла. стояла на кухне и поливала саму себя грязью, но измученной больной послушно наливала стакан воды. лиса молчала, когда готовила рисовую кашу. молчала, когда обтирала потное тело уснувшей в полубреду пак. она точно знала, что выдай сейчас в лицо розэ «я ведь говорила», та лишь подарит ей фирменную полу-улыбку, что всегда будит в лисе дьявола, и скажет «да, ты была права…» но носить браслеты не перестанет. тянуться к отталкивающей её лисе не перестанет. и раздражения за упрёки не почувствует, лишь примет это за заботу и крепче прицепится. лиса каждый раз кричала «отцепись, отцепись, отцепись!», но руки её безвольно висели вдоль тела. и вообще, она кажется не кричала. и даже не шептала. её губы двигались, но не издавали ни звука. а может, вовсе ей не было неприятно. — ты проигнорировала мой звонок, — мягко, без упрёка в голосе, говорит пак. лиса молчит, поворачивается к собеседнице всем корпусом. — ты в порядке? вот. сейчас. нужно сказать ей «нет, я не в порядке, потому что ты меня задолбала, липучка долбанная». представив с удовлетворением, какое выражение сделает австралийка, манобан открывает рот, чтобы как-нибудь задеть её, но слова неожиданно натыкаются на барьер и не покидают границу лисиных губ. та в шоке пялится на пак, словно это она виновата в причине повисшего молчания, но вскоре обнаруживает, что лалисино внутреннее «я» отчаянно сопротивляется всем заготовленным грубостям и колкостям. сдавшись, она прикрывает глаза: — да. — хорошо, — улыбается краешком губ чеён и смущённо отводит взгляд. кажется, она искренне рада такому холодному, сухому ответу. словно одно слово разбивает глухую стену бесконечно страшного молчания. лиса почему-то никогда не интересовалась прошлым пак чеён. вконец растерявшись, она как-то неловко трёт затылок. неожиданно почувствовав вину, прокашливается и мельком смотрит на поникшую пак. та неуверенно крутит большими пальцами и не поднимает головы. странно. пак чеён, которую знает лалиса, всегда смотрит прямо в лицо. «глаза – зеркало души», – говорит пак, словно неустанное повторение какой-то дряни сделает её более правдоподобной. лиса как-то поинтересовалась, что она может рассказать по её глазам, на что больная на голову, совершенно непривлекательная и тем более ни капли не милая, пак чеён ответила, что, вероятно, душа лалисы манобан красива до сбившегося дыхания. кажется, что от приступа отвращения у лисы тогда выбило из лёгких воздух. тайка вспоминает этот случай только вперемешку с оскорблениями и бранью, иначе приступы учащенного сердцебиения и нехватки кислорода повторяются. но даже если подруга относилась к народным выдумкам скептически, пак в эту чепуху верила искренне и по-детски, а от того видеть её макушку вместо вечно сияющих глаз непривычно и даже неправильно. лиса хочет содрать с себя кожу, покопаться в рёбрах и дать хороший подзатыльник своему сердцу, потому что нельзя так сжиматься из-за беспокойства о ком-то столь незначительном. – что-то случилось? – не выдержав, всё же спрашивает лиса. розэ поднимает на неё взгляд, но тут же опускает его снова. это заставляет манобан напрячься. – что такое? – на сей раз требовательней повторяет девушка и, нахмурившись, наклоняется, чтобы разглядеть лицо австралийки. в ответ на это пак поворачивает голову в сторону так, чтобы волосы скрыли её профиль. лиса чувствует как от этого жеста у неё в солнечном сплетении копошится ярость. жгучее желание дёрнуть блондинку за волосы завладевает манобан быстрее, чем она успевает перехватить контроль над телом, так что почти в полубреду она поднимает руку и тянется к пшеничным локонам. розэ крупно вздрагивает и резко поворачивает к лисе ошарашенное лицо. с опозданием тайка понимает, что её непослушная ладонь вовсе не осуществила желание причинить подруге боль. пальцы лалисы мягко вплелись в золотые пряди и аккуратно держали девушку за затылок. в ушах гулко стучало сердце, заглушая все остальные звуки. оно так сильно билось о грудную клетку, что становилось физически больно. странно. лиса впервые заметила, какие карие у чеён глаза. прозвеневший прямо над их головами звонок отрезвляет словно ушат ледяной воды, и поэтому манобан резко выдергивает руку и отшатывается на шаг назад. ладонь горит, отчаянно пытаясь запомнить это ощущение мягких чеёновских волос. лиса не хочет запоминать и пытается незаметно стряхнуть с руки навязчивое чувство. – кхм, – спустя нескольких секунд молчания прокашливается тайка. она поднимает взгляд и сталкивается с удивлённо-сконфуженными глазами. от таких чистых, нескрытых эмоций ей самой становится неловко. и немножко тепло. потому что манобан замечает, какие розовые у чеён уши. – не хочешь говорить – не надо, – всё же возвращается к предыдущей теме тайка и понимает, каких неимоверных усилий ей теперь даётся поворот назад. дыхание спирает, когда розэ испуганно хватает её за руку и легонько тянет на себя. неправильно испытывать облегчение от этого жеста. как плохо не ощущать отвращения от её тонких пальцев, которые жгут кожу через рукав толстовки. как порочно чувство в её животе, которое переворачивает внутренние органы и тянет, тянет, тянет... вокруг уже давно никого нет. лиса уже не делает попытки уйти. – ты расскажешь? мельбурнская кивает, медленно и неуверенно. ей титанических усилий стоит держать себя на месте. она оглядывается, словно опасаясь, что кто-нибудь услышит, но коридор пуст, а кафетерий на время пар закрыт. лиса всё же замечает её волнение и со вздохом перехватывает держащую её руку за запястье. – пошли, – тщательно игнорируя удивлённый взгляд, тайка тянет девушку за собой. розэ идёт за ней безропотно, слепо переставляя ноги. ей не стоит так безоговорочно доверять девчонкам вроде лалисы. потому что девчонки вроде лалисы дарят мягким девочкам вроде чеён незабываемую ночь и навсегда исчезают из их жизней. они – проклятие, которое никогда не спадёт. одновременно самое прекрасное и самое болезненное воспоминание из жизни, повторение которого больше никогда не произойдёт. лестничный пролёт преодолевается быстро, абсолютно одинаковые на вид кабинеты аккуратно проскальзывают мимо, будто это они плотной шеренгой бегут мимо двух девушек. чеён всё ещё молчит, но её невероятно нежная ручка немного подрагивает в длинных и умелых пальцах лисы. они холодные, но не ледяные. приятно прикасаться ими к горячей коже, чувствовать кончиками контраст. манобан останавливается напротив двери социальной помощи и, закрыв собой обзор на ручку, достаёт из кармана карточку. самая примитивная из всех дверей открывается лишь одним движением кисти и требует для этого лишь наличие кредитной карты твёрже, чем лист картона. – психичка уволилась, – лиса уверенным движением открывает дверь. месяц назад отсюда ушёл психолог, поэтому кабинет на какое-то время превратился в склад. – сюда редко кто заходит. тайка приглашающим жестом отходит от прохода и кидает любопытствующий взгляд на молчаливую девушку. – ах, – спохватывается она, отвлекшись от мягкого удивления, написанного на её лице. – да, спасибо, – чеён проходит внутрь, немного сгорбившись под пристальным вниманием подруги. на удивление, видеть её не в своей коллее довольно приятно. манобан заходит следом и закрывает дверь на щеколду. цок. от громкого звука пак оборачивается и встречается с изучающими черными глазами напротив. – так что случилось? – не пытаясь смягчить речь, интересуется лиса. мягкий румянец снова возвращается на личико австралийки и останавливается в районе яблочек её щёк. такое очаровательное зрелище заставляет что-то в животе манобан опасно сжаться, и теперь она сама сдерживается от неожиданного смущения. глаза опускаются к её всегда аккуратной одежде – бежевому кардигану, светлым джинсам. «чистая и аккуратная» – её идеальное описание. – я... – лиса возвращает свой взгляд на лицо собеседницы, которая всё также упорно изучает глазами пыльный пол. – у-ум... – если хочешь мне что-то сказать, лучше смотри на меня. пак чеён отчаянно мотает головой. – если посмотрю, то никогда не скажу. – почему? – тайка перестаёт подпирать пятой точкой дверь и делает аккуратный шаг в сторону розэ. – я слишком красивая? она тут же останавливается и от шока чуть не хлопает себя по губам. что ты несёшь?! она совершенно не это собиралась сказать! так какого черта... в свою очередь чеён словно не видит очевидного замешательства от этих слов и слепо кивает. а-а-а, почему ты соглашаешься? – ты очень красивая, – окончательно добивает она лису. – и... я хочу понять почему ты меня игнорируешь. – может потому что ты не смотришь мне в глаза? лиса была уверена, что это сработает, и не ошиблась – пак резко поднимает голову и наконец-то смотрит на неё полностью осознанным взглядом. карие-карие-карие глаза. к этим карим глазам подходит букет полевых цветов, замок в горах швейцарии и очень нежный любовник-блондин, который убережёт чеён от всех невзгод и примет все удары на себя. она единственная во всём мире достойна чужих жертв. – уже лучше, – ещё один шаг. – я ведь интереснее этого паркета, – и ещё один. – я слишком интересная, чтобы не смотреть на меня. – ты намного большее, чем просто «интересная», – почти шепчет розэ, и от хрипотцы в её голосе спина покрывается мурашками. лиса загипнотизирована. очарована. у неё голова кругом и почему-то азартная дрожь во всём теле. – ты меня переоцениваешь. – ты мона лиза в галерее лувра. другие картины меркнут на твоём фоне. – дразнишь меня? замолчи. – почему избегаешь? – а почему ты преследуешь? – я спросила первая. – если я мона лиза, то ты моя франция. – увиливаешь? «увиливаю». – отнюдь. говорю что думаю. – ты красивая. – повторяешься. – и тысячи «красивая» не хватит описать то, как ты выглядишь на самом деле. – боже, от твоих слов кровь сахаром становится. – у конфет нет крови. лиса стояла настолько близко, что чувствовала дыхание пак на своей коже. жёлтое освещение единственной невынутой лампочки делало её лицо потусторонне красивым. чеён была словно фея – смотрела, словно фея, и пахла, словно фея, а блеск в её глазах был отражением одинокого лесного костра. манобан могла рассмотреть каждую её родинку, каждую ресничку, каждую спадающую на лоб волосинку. каждую зарождающуюся слезинку в уголках её глаз. – ты мне нравишься, – негромко произносит чеён. – что если я скажу, что ты мне нет? – комок отчаянно лезет в глотку, но лалиса упрямо приближает своё лицо к лицу австралийки. её шея и уши покраснели, но она смотрела прямо и говорила серьёзно – будто котенок, вылезший напротив сторожевой собаки. почему из всех людей именно лиса? почему не одногруппник-плейбой или дизайнер с третьего курса, который бегает за тобой второй месяц? почему не та молодая нуна из чикен-кафе с горячим телом и татуировками, которые ты назвала красивыми? – ты скажешь «нет»? – пытаясь скрыть дрожь в голосе интересуется пак. манобан не отвечает и молча тянется к её лицу, но остановившись в опасной близости (почему ты закрыла глаза?) выдыхает слова прямо ей в губы. – почему..? чеён поднимает недоумевающий взгляд. – почему что? – почему я? – разве должны быть причины для любви? – колебаниями воздуха лиса чувствует, что подруга улыбается. – ангел пак чеён влюбилась в бешеного, нелюдимого и грубого демонёнка. почему? розэ вздыхает именно тем типом вздохов, который издают мамы, объясняя ребенку что-то такое элементарное, что даже понять сложно. но манобан не злится. её это даже успокаивает – значит, она не убедила пак, что её чувства несерьёзны. – мой ангел, – обратилась она мягко, но от прозвища тайка невольно вздрогнула. – я люблю лалису манобан за то, что она, по её словам, бешеный, нелюдимый и грубый демонёнок. и я также люблю лалису манобан за то, что она такой не является. лалиса манобан в моих глазах – божья коровка. ядовитая, но всё же божья. она надорвана, но всё ещё живая, упертая, но податливая и уступчивая, если думает, что другие не понимают. она сильная слабачка, прячущаяся за безразличным выражением лица. она та, кто вмазал парню, который сунул телефон мне под юбку. и та, кто сразу после этого запачкался сахарной пудрой и злился от того, что я смеюсь. она всё отрицает и отказывается, но в конце концов делает незаметно, будто бы пытаясь скрыть, что это она. лалиса манобан, которую я люблю, и лалиса манобан, которую ненавидишь ты – один и тот же человек. – хочу чтобы ты от меня отцепилась, – почти неслышно произносит в ответ лиса, но чувствует, как впервые за долгое время пелена закрывает обзор. – пожалуйста, отцепись от меня. – я тебя не держу, – шепчет розэ. тайка опускает глаза вниз и понимает, что девушка не врёт. её белые руки висят вдоль тела, пока тонкие пальцы манобан вцепились в её бежевый кардиган так, что побелели костяшки. ладони холодные от пота, а руки лихорадочно дрожат. почему она стала такой чувствительной? лиса вела сюда пак не для того чтобы флиртовать и петь оды о любви. не для того, чтобы рассыпаться по частям. не для того, чтобы влюбиться. – почему ты просто не исчезнешь, добрая девочка? чеён ещё секунду всматривается в лицо тайки, а затем её руки приходят в движение и обхватывают лицо лалисы. пак подаётся вперёд и требовательно сминает чужие губы, будто бы пытаясь заставить свою подругу извиниться за брошенные слова. её губы, которыми она пользовалась, чтобы одаривать лису комплиментами, оказались мягче, чем воздушный зефир. они были немного липкими от блеска, пахли, как арбузный тинт. лиса отвлекается на мгновение и проходится по ним языком, но на нём остаётся лишь сладковато-горькое послевкусие. она снова тянется за поцелуем и получает новую порцию ласки. целоваться с пак чеён было больше, чем просто приятно. целоваться с лалисой манобан было крышесносно хорошо. через минуту они отодвигаются друг от друга с тихими причмокиванием – лиса издаёт разочарованный стон, пак коротко хихикает. – у тебя губы блестят. – твой блеск невкусный. – а ты – очень даже. лиса издаёт смешное фырканье: – хочешь добить меня? – не упускаю случая. – не упускай, пожалуйста, – просит лиса. чеён хохочет и обнимает манобан за шею, мягко заглядывая в глаза. в глазах тайки хочется тонуть, в них хочется падать, в них невозможно не затеряться, ещё невозможней – не влюбиться. у неё расширенные зрачки, в которых нельзя увидеть своё отражение – глаза не блестят, но поглощают свет, будто чёрная дыра. – у тебя какие-то проблемы, – вдруг начинает розэ, чувствуя, как напрягаются плечи под её руками. – расскажешь? – ты услышишь, а дальше что? – фыркает лалиса, но сквозь напускную грубость в её голосе проскальзывают нотки грусти. – а ты расскажи и узнаешь. – ты всегда так умело вымогаешь ответы? – мой папа полицейский, – неожиданно признаётся чеён. лиса немножко отодвигается и удивлённо смотрит на девушку. – чего? – пак смеётся, когда видит её вытянутое лицо. – я помню, ты интересовалась, кем работают мои родители, но я только отшутилась. я подумала, может, тебе будет неловко общаться со мной. я только хотела, чтобы тебе было комфортно в моём присутствии. – ты через него нарыла на меня информацию? лиса не выглядит обиженной или злой, скорее ей любопытно, сколько известно мельбурнской. зато пак на такие слова оскорбляется: – ты за кого меня принимаешь? я вообще не лезу не в свои дела. – ты делаешь это прямо сейчас. – точно. – так откуда знаешь про мои проблемы? розэ задумывается перед ответом: – интуиция? я неплохо разбираюсь в людях, если честно, – смущённо признается она. – и неплохо их понимаю. со стороны ты казалась... напряжённой? злой? раздражённой? постоянно ходила с лицом, будто хочешь кого-нибудь убить. – ну, это так. – не так. – не так? аргументируй. – тебе не нравится тот образ, который ты на себя напялила. или кто-то напялил на тебя. ты не держишь ни на кого зла и быстро остываешь. тебе кажется, что ты недостойна иметь друзей из-за того, кто ты есть, и как только кто-то пытается приблизиться, ты отталкиваешь его. инстинктивно. к тебе нужно прилипнуть, как банный лист, чтобы ты привыкла и смирилась, что от тебя не отцепятся. – так ты всё это время знала, что ты прилипала? – а разве прилипала – оскорбление? – только ты можешь не принять подобное за оскорбление. – отнюдь, – возражает вяло. – так что, я была права? ну, насчёт проблем? лиса задумывается на несколько мгновений. стоит ли рассказывать всё подчистую? если сейчас раскроет рот – вряд ли получится что-то утаить. да и надо ли? – мой отец был по уши в долгах, – всё же сдаётся тайка и сосредотачивает взгляд на молочном воротнике её рубашки. – до того, как накачался наркотиками и откинулся от передоза. мама умерла ещё до того, как я научилась ходить. и единственным родственником на весь земной шар оказался дядя, которому мой отец задолжал больше всего. мне было тринадцать и я не понимала, что происходит. куда меня забирают? иной раз мне казалось, что я вот-вот окажусь в службе опеки. – лиса издала невесёлый хмык. – лучше уж это было так. я стала чем-то вроде... инструмента? дядя не любил меня и не ненавидел. он рассматривал меня как что-то, чем он может воспользоваться, чтобы вернуть свои деньги. нож, который можно заточить. сначала я воровала у прохожих кошельки – когда ловили, плакала, и говорила, что бездомная. потом взламывала гаражи, дралась с кем попало, разводила парней на деньги. ходила в клубы и стаскивала кошельки, драгоценности, телефоны, наркоту. занималась чем попало и якшалась с кем попало. честно признаться, каждый день был похожим на ад. что я могла сделать? дядя бил меня чем попало, когда думал, что я могу обратиться в полицию. говорил, у него там связи и мне никто не поверит. наверное, так и есть, – подумав, добавляет она. – когда я закончила школу, он начал отправлять меня на крупные дела. типа притвориться эскортницей на каком-то вечере, затесаться к богатым детишкам в университете... как я поняла, что-то у него накрылось. в начале года он перевёл меня сюда и сказал сидеть тихо, не выделяться и ждать звонков. я знаю, что такое не выделяться. раньше о такой спокойной жизни я и мечтать не смела, а тут ты... чистая, невинная и обычная, лезешь мне в душу, как я когда-то в чей-то карман. рвано выдохнув, лиса пожала плечами. её глаза всё ещё исследовали идеально чистые уголки воротника. пак не двигалась и ничего не говорила, так что на секунду тайка испугалась, что оставила прямо противоположное впечатление. она хотела поднять голову, но пак мягко притянула её ближе за затылок и заставила улечься на своей груди. – мне жаль, – тихо сказала она, и груз камнем свалился с лалисиных плеч. – мне очень жаль, – повторила чеён, и на мгновение её голос сломался. – ты хорошо постаралась и выросла достойным человеком. я горжусь тем, кем ты стала. спасибо, что не сдалась. – о чём ты? – едва слышно выдыхает манобан. от подступающих слёз у неё щиплет нос и жжёт в уголках глаз. – спасибо, что встретила меня, – баюкая, пак похлопывает подругу по спине. от такого банального жеста лисе хотелось то ли расхохотаться, то ли расплакаться. – и спасибо, что рассказала мне всё. теперь не нужно страдать. я постараюсь помочь. атмосфера душила со всех сторон, так что, поддавшись принимающей страдания розэ, тайка носом утыкается ей в одежду и из её горла вырывается первый всхлип. чеён прижимается к ней ближе, теснее, крепче. зарывается в волосы, мягко водит ладонью и дышит глубоко и спокойно. одежда розэ мнётся в чужих руках, а из лисы тугим комком выходят сдавленные рыдания – второй всхип, третий, четвёртый. пак понимает без слов. принимает без слов и любит без слов. – лалиса манобан, ты теперь не одна, – продолжает бормотать чеён, и из-за этих слов всхлипы становятся чаще. – ты моя. ты со мной. тебе больше не нужно тащить это в одиночку. позволь мне разобраться с этим вместо тебя. ты была такой сильной всё это время, теперь пора отдохнуть. лиса верит безоговорочно, а от лёгкого цветочного аромата, исходящего от девушки, начинает кружиться голова. она не спрашивает как пак собирается защищать её. просто в обнимающих лису руках столько скрытой силы, что она извиняется за то, что сравнивала её с ромашкой. внутри розэ стержень покрепче, чем у лисы. сейчас она без труда верит, что её воспитывал коп. – ты мне нравишься, – немного успокоившись, бормочет в её шею лиса. розэ глухо смеётся и целует манобан в макушку. – я знаю.