don't call me angel

Воздух рассекает лязг массивных ворот, созданных из обсидиана. Мелкие души тенями растекаются по земле из пепла. Повсюду только крики и молитвы. Странные люди, что молятся в Аду. Издалека слышно, как сам Дьявол играет на скрипке. Струны сотканы из душ, поэтому и звучит как отчаянье. — Кто открыл врата раньше времени? — кричит запыхавшийся демон, появившийся из неоткуда. Души сжимаются от страха и умолкают, пока рядом ошивается парочка чертей-подстрекателей, у которых весь смысл существования заключен в унижении того, кто слабее и лести сильнейшим. Лязг прекращается, и с земли начинает клубиться дым, что душит как людишек, так и демонов. Главный вглядывается, подходит ближе, но туман лишь усиливается. Демон выходит из себя, краснеет до радужки глаз, затем поднимает исполинские чёрные крылья и разгоняет воздух, но видит в глубине дымки только разгорающееся пламя, что очерчивает человеческий силуэт. Нечто идёт неспешно и с таким величием, будто он не в Ад попал, а из чистилища вышел. Из-под облаков начинает запевать литургию церковный хор. — Новоприбывший! — говорит черт с искрящимися глазами, когда туман спадает и на горячую землю босыми ногами ступает черноволосый юноша, до боли похожий на потенциального сильнейшего демона, но со слишком непоколебимым взглядом. — Можно забрать его себе? Я в последний раз насыщался, когда Вавилон пал. — А не думал ли ты, что я по ваши души пришел? — вошедший подаёт голос совсем тихо, но пробирает абсолютно всех, даже тех, у кого чёрные перья за спиной. — Ты простой смертный, угодивший в преисподнюю за какую-нибудь оплошность. Таких как ты мы оставляем ещё на Лимбе вместе с непринявшими веру. Харон перевезёт тебя в свою обитель и будешь тонуть в безболезненной скорби. Считай, как моё помилование за эффектное появление и литургию, — смеётся над ним демон, рассевшись на голом камне. — Нет. — Смерти захотел? — Нельзя убить то, что мертво. Я должен пройти все круги Ада, — твёрдо говорит юноша. — Что ты сделал при жизни, чтобы обречь себя на вечные муки? — Я вызвал Бога на дуэль. Все, вплоть до жалких душ замолкают и смотрят на парня, которого такая тишина даже с ног не сбивает. Огонь, пробивавшийся в районе груди, потухает и чувствуется запах жженой плоти, но взгляд всё равно направлен строго в глаза. Он не боится. Ни демонов, ни мучений. Только себя. Первым тишину нарушает мелкий чертишко, готовый льстить старшему, чтобы получить похвалу: — Еретики у нас на шестом круге. Там на стены города Дита опираются Тисифона, Мегера и Алекто. Они раскаляют могилы и держат в них неверных и лжеучителей, пока горит пламя. — Молчи, — раскатом восклицает высший и наотмашь бьёт низшего по лицу. Тот жалобно скулит и с неприятном визгом убегает прочь. Лицо демона темнеет, глаза наливаются темнотой, а в руках собираются сгустки тьмы. — Ты же не просто так желаешь этого. Есть причины. Либо ты совсем не той сущности, какой предстал сейчас, либо тебе нужно наверх. — Я хочу встретиться с Асмодеем, — бесцветно говорит юноша. — Просто так к нему не пустят, нужно показать, что я достоин. — Верно, — с долей горечи говорит высший, — но это Ад. Здесь одновременно и есть правила, и нет их. Ты ступишь на территорию третьего круга и загнёшься от боли. Истязание Цербером и разложение под дождем заставят тебя пережить такие муки, что смерть станет избавлением. А в преисподней умирают только слабые. Те, кто даже на такую жизнь не имеют право. Им Бог не судья, а ты его на дуэль вызвал и намеренно сюда попал, чтобы с сильнейшим встретиться. Ты безумнее, чем все эти черти, обитающие здесь. Насколько должна быть шаткая причина жить, чтобы расписаться огнем у себя на груди? — Я хочу продать душу. — Твой выбор, но знай, что ни один человек из кругов не выбирался. Не все выживали, — демон вздымает крылья и поднимается в воздух. — Тебе поможет только удача, но её не существует, потому что я лично задушил Фортуну. — Она мне не улыбалась. Моим наставником стала безысходность, — юноша чувствует, как по телу расползается тьма, густеет и принимает форму доспехов. Парень замечает, что ей управляет высший. — Что это? — Броня из человеческих страхов. Её нельзя пробить материально. Чтобы уничтожить её нужно познать дикий ужас, а в Аду он на каждом шагу. Оглянись. Видишь что-нибудь? Юноша поворачивается и осматривает размытые каменные стены: — Туман и камень. — Это они. То, что держит на себе преисподнюю. Ты ничего не видишь, но они видят тебя. Если и дойдёшь до конца, то точно сойдёшь с ума. — Разве вы все здесь не сумасшедшие? — парень прикасается к на вид холодной стене, но тут же одергивает руку, а на кончиках пальцев крошится уголь. — Все в этом мире сумасшедшие, как в земном, так и в ином. Иначе как бы люди узнали о существовании Бога? — демон концентрирует огонь на ладони и прикладывает к камню, прижигая место, куда коснулся парень. — Так их и выпустить можно. Потом всё человечество пожалеет, даже мёртвое. Небо под ногами темнеет, а далеко позади слышится вой Цербера. Демон вслушивается, а парень даже сомнений в своей смелости не подаёт. — И нужно оно тебе? Людишки готовы в лачуге черта прислуживать лишь бы кого по-сильнее не встретить, а ты добровольно идёшь на смерть. На моей памяти только один настолько отчаялся, но на девятом круге пропал без вести. И потребовалось ему восемь столетий, но он и не человеком был. — Надо будет — и в огонь брошусь и панцирем обрасту. Мне нужно к Асмодею, — от парня исходят такие уверенность и жар, что сам Ад сейчас растает. Демон подводит юношу к воротам в Лимб, — Сними верхнюю часть доспехов и скажи свое имя. Оно будет выжжено на спине. Такие правила. — Меня зовут Юнги, — проговаривает парень, но его тут же сгибает пополам. Юноша молчит, но его выворачивает от боли. Рядом стоит непонимающий высший и начинает дуть в рог, чтобы созвать других демонов. Юнги едва не разрывает пополам ещё минуту, пока собирается кучка высших разных каст, перешёптываясь между собой. Парень приходит в себя и поднимается на ноги, а главный демон срывает доспехи и оголяет его спину, где уже выжжено имя: «Аэшма». По всему Аду снова поднимается шум, души стонут и кричат, демоны теряют контроль над ситуацией, черти разбегаются врассыпную, крича услышанное имя. — Аэшма! Это ты почти прошел все круги Ада! — восклицает уже знакомый высший, рассекая своими крыльями воздух. — Это ты пропал на девятом! Как ты попал на землю? Как ты выжил? Почему твой облик изменился? — демон кричит как прокажённый, потому что даже у нечисти это в голове не укладывается. — Я переродился, — спокойно отвечает Аэшма. — Как ты знаешь, чтобы это сделать нужно пройти все круги и выйти оттуда, но с вашим ведомом мне бы это не позволили. Тогда я нашел помощь на стороне и спустился на землю. Я набрался сил и вернулся обратно. Иронично, но сам Бог меня не узнал, а если бы узнал, то сюда бы не послал. Я понимал, что Асмодей обо мне даже не услышал, поэтому решил пройти это снова, но только, чтобы об этом говорили все, вплоть до чистилища. Пусти меня. Все присутствующие демоны не знают, что сказать. Они долго и напряжённо разговаривают, собравшись в круг, по очертаниям которого бьет молния, даже если мельчайшая тварь коснётся его. В глубине обсуждения слышится: «Он не заслужил ни Ад, ни Рай. Он заслужил покой. Это его проклятие». Аэшма терпеливо ждёт, но испытывает не меньшее напряжение. Высшие заканчивают спор и поворачиваются к юноше. — Адские круги — самое страшное наказание на земле. Тебя бы мы должны были отправить сразу на последний, но ты жаждешь этого добровольно, не боишься. Мы не можем дать тебе наказание, которое не заставит тебя пожалеть о содеянном, поэтому мы решили, что смерть без права перерождения — единственное, что мы можем сделать. Главный заканчивает приговор и над всем Адом раскатом бьёт молния. Гром разом оглушает всех так, что даже демоны чувствуют липкий страх. Гроза усиливается, расползается по небу и становится красной. Молния опрометчиво бьёт по земле, в души и чертей не попадает, будто специально обходит и пугает. Высшие пытаются взять контроль над ней, но понимают, что управляет ненастьем кто-то из сильнейших. Аэшма, пользуясь случаем, бежит к краю скалы, где внизу начинается Лимб. Главные срываются за ним, но их бьёт разрядом тока, оберегая парня. Он добегает до конца и, не думая, прыгает вниз, слыша за спиной плач и скорбь. Пути назад нет.

восемь столетий спустя

Там, наверху, с венцом на голове, собранном из черных роз, на троне из черепов, восседает Асмодей. Сильнейший демон, вселяющий страх и отравляющий бесконечной похотью. Его выражение лица невозмутимо, поза расслаблена, в правой руке кубок вина, смешанного с кровью. Он называет это «вечность». Где-то далеко привычно звучит скрипка, но теперь её сменяют истошные вопли и заливистый лай. Черти снуют повсюду, кричат об опасности. Позади суетятся демоны, но Асмодей всё равно держится отстраненно и не паникует. Сначала к его ногам кидается парочка сильно встревоженных высших демонов, а после их главный, сразу падающий на колени. — Господин! Там Цербер. Он… — главный дрожит всем телом и не может договорить. — Что с Цербером? — спокойно спрашивает сильнейший, встряхивая запястьем, из которого тут же исчезает кубок. — Его усмирили, — как приговор выносит демон и падает ниц. — Я говорил не давать ему ласку! Когда кормите — бейте, чтобы не думал, что все вокруг хорошие! Без него третий круг теряет свою силу. Мы просто потеряем авторитет, — Асмодей нервно ходит по пространству и думает о плохом исходе. — Страшен не сам факт того, что сделано, а тот, кто это сделал. Аэшма дошёл до конца, держа по правую руку Цербера на поводке, — главный даже голову от земли не поднимает. — Юноша требует вас! — Пустите его, — обречённо говорит сильнейший, смотря вслед исчезающим демонам. Через долю секунды посередине зала, прямо на черепах и костях из алого огня появляется Аэшма. Цербер тянется к парню и лижет ему руки. Асмодей подходит к псу, но тот рычит и скалится, не подпускает к себе. — Значит правда это, что ты Цербера убил? — тихо говорит демон, возвращаясь к трону. — Я его не убивал. Он пред тобой живой стоит, — Аэшма гладит пса, у которого из пасти вытекает кровь. Сам Бог не знает человеческая или демонов. — А в таком псе уже и смысла нет. Он должен быть отродьем страха, что не признает ни своих, ни чужих. Одни его клыки должны капать ядом и никогда не насыщаться, а тут… — Асмодей вполоборота оглядывает Цербера, — он и не живой, и не мертвый. Домашний питомец. Я поражён. Так кто же ты? — Я часть той силы, что вечно хочет зла, но вечно совершает благо. — Зачем прошел такие муки? — искренне не понимает демон. — Это был единственный способ привлечь твоё внимание, — юноша отпускает поводок и пёс убегает прочь. — Я слушаю тебя. Хочешь продать душу? Таковых у меня полно. Мог бы что и получше попросить. — Покажи свою сущность. Без масок. Без того, что блокирует моё сознание, будучи даже в Аду. — Уверен? Сначала ты сойдёшь с ума, — Асмодей загибает первый палец, — потом почувствуешь все муки нечеловеческие, — второй, — может увидишь конец света, — третий, — а затем сгоришь заживо. И ради этого ты так долго шёл? — смотрит в упор. Аэшма недолго думает и распознает манипуляцию, — Покажись. Не заставляй меня думать о том, что в Раю правды больше. У высших и сильнейших моральный кодекс непробиваем, поэтому порочных людей и отправляют в самое варево. В вас я не хочу сомневаться. — Что же. От многих знаний великие печали, ибо тот, кто преумножает знания – преумножает скорбь, — Асмодей вновь смотрит ему глубоко в душу, но ничего не находит. — Твоё право, — с улыбкой говорит сильнейший. — Последнее слово в сознании? — Veritatem patefacere (лат. «истина открылась»). Демон срывает маску, вся нечисть в округе воет и разбегается, даже та, что скрывалась глубоко в стенах. Только Аэшма стоит и не двигается. Смотрит с большим сожалением, но без маски. Он искреннен. Потому что напротив Аэшмы стоит он сам. — Приятно чувствовать себя частью сильнейшего демона? — говорит ему Асмодей. — Мы один человек. Нам все двери открыты с моей властью и твоей силой. — Не ты сильнейший демон, — с лёгкой усмешкой говорит Аэшма, — Когда наша личность раскололась ты сразу на этот пост попал, а меня на Землю выбросило. Пока ты жил в богатстве и власти я все круги Ада по два раза проходил. Велик не тот, у кого статус, а тот, кто в душу самого Асмодея без страха сойти с ума посмотрел, — парень срывает с себя доспехи горящей рукой, где видно его не менее жаркое сердце. — Может мы и одно существо, но сердце осталось у меня.