Соскучился

      Наверное, мир перевернётся в тот самый миг, когда Каору скажет, например, что соскучился. Или даже просто ничего не скажет, а тепло улыбнётся, забыв о самодовольной вредной ухмылке. Словом, когда перестанет быть вредной колючкой. Вот честно, ему стоило кактусом назваться, и Джо думает, как бы ему такое предложить и уйти живым после этого. Но ему нравится такой вишнёвый колючий мир с вредным Каору, так всё кажется на своих местах, а признаться в том, что соскучился, он и сам может. Каору молчит, пьёт горький кофе без молока и ждёт этих слов, вон как смотрит на него цепким взглядом, сидя на высоком стуле. Сейчас можно сказать, сейчас уже никто не придёт, и Джо уже опустил жалюзи на окнах своего ресторана, запер дверь и оставил свет только над барной стойкой. В тёплых потёмках Каору кажется красивой статуэткой — несмотря на вредный характер, утончённости у него не отнять.       — Я соскучился, — признаётся Джо, и Каору предсказуемо фыркает. Ну, да, это, наверное, странно — они видятся каждый день, они всегда приезжают вместе на трек, они просто чёртова парочка, которая разве что вместе не живёт — но вместе часто просыпается. Ну, надо же им найти повод поскучать друг без друга?       — Не верю, — тянет Каору в ответ и отставляет пустую кружку, Джо же медленно снимает с себя белоснежную форму, одёргивает ворот футболки и перегибается через стойку и ловит пальцами прядь волос.       — Не верь, — улыбается он и стягивает с прищурившегося Каору очки. Так каждый раз, такой маленький ритуал по уничтожению блестящего барьера. Каору сам по себе такой — сплошные замки и стены, прячется за нарочитой серьёзной утончённостью, чтобы никто не увидел в нём вредную, жадную до грязных словечек и просто грубого секса сучку.       Джо видит, Джо верит в него любого. Джо готов с кем угодно поспорить, что в глубине язвительной душонки Каору нежный и ласковый медвежонок, потому что по утрам, сонный и тихий, он именно такой. Только Джо, конечно, не спорит — ему ведь никто не поверит, а Каору его убьёт за раскрытие этой страшной тайны.       Каору вцепляется пальцами в ворот его футболки, целует напористо и зло, кусает губы. Нарывается, требует, просит грубости и болючих синяков на коже — Джо ведь сам не железный, сам срывается, когда стискивает его плечи или разводит колени. Сейчас он зарывается в его волосы всей пятерней, настойчиво путает и дёргает пряди. Он всегда так делает, когда Каору ему отсасывает, это заводит их обоих. Но сегодня можно и поменять правила игры.       Целоваться вот так, перегнувшись через барную стойку, неудобно — затекает шея, и Джо чувствует, как в ней дёргается напряжённая мышца. Каору хрипит его имя в поцелуй, когда он ещё сильнее тянет его за волосы, заставляя прогнуться в спине. Его любимая юката немного сползает с плеч, оголяет и ключицы.       — И всё-таки я соскучился, — повторяет Джо и больно прикусывает порозовевшую кожу. — И я хочу тебе отсосать.       — Какая щедрость, — сипит Каору и резко отталкивает его от себя, но тут же разматывает пояс на юкате.       — Считай, я сегодня добрый.       Джо медленно обходит стойку, опускается на колени перед высоким стулом — а ведь удобно! Ткань юкаты скользит по голым ногам и бёдрам Каору, и Джо размашисто лижет его в живот, прямо над самым пупком. Ну, конечно, он даже не удивлён, что под строгой юкатой нет никакого белья. Каору весь в этом, настоящая терпкая похоть и жажда под скорлупой долбанной серьёзности.       — Какая же ты похотливая сучка, — шепчет Джо, дует на тёмную головку аккуратного члена, и Каору вздрагивает, прежде чем зарыться ладонью в его волосы. Его и правда заводят грубые слова и прикосновения, и не то, чтобы Джо этого не понимает, просто… Просто, может быть, боится? Он ведь сильнее, он заводится быстрее и тормоза у него срывает больше.       Он может не успеть вовремя остановиться. Однажды Каору по его вине вывихнул левое запястье, когда Джо поддался, грубо стискивая его руки за спиной. После он всё не мог заставить себя к нему прикоснуться и не мог без вины смотреть на крепкий бандаж на его худой руке. Тогда Каору не выдержал через пару дней, сам аккуратно и неожиданно ласково первым поцеловал его в губы и тихо попросил:       — Хватит быть виноватым, Джо.       — Ты сейчас мыслями где-то не здесь? — а это он уже ворчливо тянет сейчас, но лицо у него немного беспокойное, как и прикосновения пальцев к скулам. Каору может сколько угодно играть во вредного засранца, но на самом деле он очень внимательный.       — Может быть, но они всё равно о тебе, — признаётся Джо и целует его уже в бедро, самым кончиком языка ведёт по тёплой коже, дышит свежим и ярким запахом возбуждения. Каору снова вздрагивает, беспомощно подаётся навстречу, утыкается твердеющим членом в самую глубину рта. Он всегда быстро заводится, но как же здорово дразнить его именно медленной лаской.       Джо посасывает его член, понемногу расслабляет глотку — как хочется пустить его глубоко-глубоко, чтобы потом саднило горло. Теперь и правда не понять, кого из них больше заводит грубость, но хватка Каору в его волосах и правда становится цепкой, нет больше чуткой щекотки за ухом или у виска, и Джо послушно насаживается ртом на его горячий член глубже, ещё чуть-чуть — и он уткнётся носом в его пах. Дышать так сложно, воздух рвётся в лёгкие горячей металлической стружкой, а подступающее собственное возбуждение и того хуже. Джо неловко пытается поерзать, стоять на прохладном полу на коленях неудобно, а ширинка на плотных брюках давит на член.       Каору сдавленно стонет, давит ладонью на его затылок и тут же тянет за волосы назад — такой красноречивый намёк. Джо послушно двигается теперь сам, не удерживается, выпускает его член изо рта и тут же тыкается языком в чувствительную дырочку на головке, дразнит, почти что трахает её языком, а сам на ощупь наконец находит пальцами голую правую ступню. Каору всегда трогательно поджимает пальцы на ногах, когда возбуждён. Ступни у него тонкие, изящные, Джо легко может ухватить одну ладонью целиком, и стискивает её пальцами, а потом ведёт по ней ладонью, повторяет ритм своего минета, снова заглотив горячий член до основания. Дрочить ступню Каору — да, такое он ещё не пробовал.       Когда Каору готов кончить, он всегда быстро повторяет его имя несколько раз, и вот сейчас, слыша хриплое «Джо-Джо-Джо», Джо вполне готов проглотить всю его терпкую сперму, но Каору вдруг резко отстраняется, и горячее семя брызгает на губы и щёки, часть капель точно попадает на лоб и волосы, а Каору, подрагивающей рукой обхватив свой член, другой оттягивает волосы Джо так, чтобы оставить жемчужные следы и на его шее.       — Давно хотел кончить… тебе на лицо. Знаешь, а тебе идёт, — довольно и устало выдаёт он, и Джо, наконец сев удобно и упираясь спиной в стенку стойки, расстёгивает на себе брюки, вытаскивает член из боксеров, а после аккуратно тянет Каору со стула к себе, помогает устроиться на бёдрах. Он жмурится, позволяет ему по-кошачьи слизывать со своего лица подстывающую сперму, а сам ныряет ладонями под мятые уже полы юкаты, привычно и по-хозяйски разводит в стороны небольшие поджарые ягодицы. Ведёт пальцем по ложбинке, чуть надавливает на чувствительный анус, и Каору хрипло стонет, красиво прогибаясь в спине. Перед их… такими встречами Каору всегда сначала растягивает себя сам — член у Джо крупный, так сразу принять его не получится, Джо до сих пор помнит тот ужас их неудачного первого секса, когда он Каору чуть не порвал, а того потом колотило панической дрожью.       Каору хорошо подготовился сейчас, как и всегда — мышцы податливо пускают первый палец, и Джо с трудом удаётся сдержать себя в руках, чтобы просто не насадить Каору на себя до упора. Слишком горячий, слишком податливый — такой Каору для него как срыв всех ограничителей.       — Смазка… Ты же брал, я знаю, — бормочет Джо ему в губы перед тем, как глубоко поцеловать, ведя языком по зубам и нёбу, и Каору кое-как выуживает из рукава юкаты тюбик и суёт ему в ладонь. Аккуратно уже не получается, пальцы не слушаются, возбуждение придаёт всему нездорового пофигизма, и Джо всё-таки уляпывает смазкой любимые брюки, прежде чем толкается в анус Каору сразу двумя холодными пальцами, быстро двигает ими, толкается глубже, так, чтобы надавить на простату, и Каору в этот момент больно кусает его за шею.       — Презерватив… — выдыхает он, но Джо вдруг приходит в голову идея лучше:       — Давай так. Придумал кое-что… Ты заценишь, — говорит он и подхватывает Каору под бёдра, приподнимает над собой, а потом медленно опускает на свой наспех смазанный член.       — Сука… — только и стонет Каору, срываясь в хриплый скулёж, когда Джо наконец входит в него на всю длину и слегка давит ладонями на его бёдра, не давая дёрнуться, хотя вряд ли Каору на это и решился. Джо прекрасно знает, когда ему хорошо. Да, именно тогда он вот так скулит, подрагивает и ошалело ведёт ладонью по его груди. Именно тогда окончательно ломает маску пафосной занозы, и тогда остаётся одна грязная и сладкая жадность — в грубых словах, лихорадочном румянце и снова накатывающем возбуждении.       — У тебя снова стоит. Как же ты любишь со мной трахаться.       — Заткнись и двигайся уже, — зло стонет Каору, пытается укусить его за подбородок, за шею, и Джо с довольным смешком тянет его бёдра вверх и резко вновь насаживает на член, и Каору жмурится, прогибаясь и откидывая голову назад. Глаза у него чуть закатываются, рот беспомощно приоткрыт, и Джо очень ласково целует его в подрагивающий кадык. Такого Каору, податливого и полностью готового принадлежать только ему, хочется либо затрахать до потери сознания, либо долго и нежно целовать, гладить по спутавшимся волосам, признаваясь ему в любви всеми прекрасными словами, как в старых фильмах.       Но возбуждение, яркое и подавляющее, оставляет в голове только его имя, и Джо повторяет хриплое «Каору» с каждым толчком. Член Каору утыкается горячей головкой ему в живот, и Джо грубо стискивает его пальцами в тот момент, когда оргазм опустошающей вспышкой выбивает все силы, а Каору, обмякнув и прильнув к нему, кончает ему в ладонь.       И тогда становится очень тихо и очень-очень хорошо.       — Сволочь, ты кончил в меня, — устало ворчит Каору. — А я тебя знаю, да во мне сейчас столько спермы, я как…       — Тсс, не ворчи, — Джо прижимает палец к его губам, а другой рукой подхватывает влажную от пота прядь волос и аккуратно целует. — Я же говорил, придумал кое-что. Давай, поднимай свой прекрасный зад.       — Я ненавижу тебя, — шипит Каору, когда он помогает ему ползти со своих бёдер, а потом развернуться спиной к себе, и говоряще давит ладонью на поясницу.       — Не верю, — повторяет Джо его недавние слова, и он, устало фыркнув, наклоняется вперёд, вжимается грудью в его ноги, прогибается в спине, приподнимает зад, и Джо ласково целует его в левую ягодицу. Каору сейчас неудобно и даже больно, ведь он стоит на полу голыми коленками, на них точно будут синяки. И Джо знает, как за это его наградить.       Анус у Каору раскрытый, его края подрагивают и манят к себе выступившей жемчужной вязкой каплей. Джо пока медлит, следит за тем, как она щекоткой сползает по бледной коже бедра, а потому аккуратно толкается меж горячих гладких мышц языком.       И Каору снова скулит, ёрзает и слегка дёргается, поэтому Джо приходится ухватить его за бёдра и вылизывать горячее нутро быстро и грубо. Каору прав — кончает он всегда сильно и много, он точно не слижет всю свою сперму, но он старательно пытается толкнуться языком так далеко, как только может, посасывает припухшие края ануса, а после помогает себе пальцем. Колени у Каору разъезжаются, по бёдрам проходит дрожь — если бы Джо его не придерживал, он давно бы уже не смог так стоять. Но ему хорошо, Джо это знает, он знает его тело, его малейший вздох лучше собственного. И это единственная мысль, что осталась сейчас, Джо даже не задумывается о вкусе собственной спермы, о том, что, наверное, ему после будет всё-таки неловко. Может быть, совсем чуть-чуть.       Но он старается настолько, что у него саднят и болят губы, и когда он заканчивает и тянет Каору на себя так, чтобы тому было удобно на его коленях, он всё равно целует его шею и плечи, пытается непослушными пальцами пригладить растрёпанные волосы. Каору, усталый и забывший о дурацком лоске, кажется совсем мальчишкой. Такой же податливый и нежный.       Даже кактусом его обозвать не хочется.       — Ну ладно, я тоже по тебе соскучился, уговорил, — вдруг сонно бормочет он, и Джо, положив ладонь ему на щёку, гладит большим пальцем его скулу и висок и улыбается:       — Я тоже тебя люблю.       Пусть Каору только что-то угукает в ответ, он всё равно доверительно расслабляется в его руках. И это говорит так много.