☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼
Он обещал вернуть его во что бы то ни стало, он выполнил своё обещание. Харин вернулся, но с ним определённо что-то не так, это Ёнхун чувствует нутром, сердцем и душой. Всем, что готов был отдать в обмен на, но потерял из всего предложенного лишь всех близких в погоне за невозможным, которое спустя почти двенадцать лет стало реальностью. До конца не верится, потому Ёнхун постоянно касается, чтобы в который раз удостовериться. Харин не признаётся, что не так, потому Ёнхуну остаётся только гадать. Его предположение наиболее осмысленное из всех — Харин остался в том времени, когда погиб, застыл мушкой в янтаре, а теперь никак не может привыкнуть к тому, что происходит сейчас. Будто он так и живёт в двадцатом году двадцать первого века, который стал для него последним, пока Ёнхун не нашёл способ вернуть часть своего сердца к жизни. — Мёртвые должны оставаться мёртвыми, — так говорили все, кому не лень, пока он тратил годы на поиски ответов. И даже сейчас, глядя на немного растерянно улыбающегося Харина, который не понимает, почему с ним разговаривает холодильник, он не согласен с этим дурацким мнением. Если есть возможность вернуть, значит, так и должно быть. Имеет право существовать. Да, Харин немного напоминает пациента из неврологии, который не может запомнить что-то новое, каждый день будто проживает всё заново. Каждый новый день — удар по сердцу, потому что Харина порой прорывает, когда он снова и снова, изо дня в день всё же узнаёт о смерти всех, кого знал, а Ёнхун не готов признаться, что заплатил эту цену. Врёт, что Харин был в коме долгое время, а теперь вот пришёл в себя. Ёнхун прислоняется спиной к стене, оставляя Харина наедине, когда тот указывает на дверь, чтобы осмыслить. Глаза будто засыпаны стеклом, он склоняет голову, надеясь, что Харин не увидит, как он плачет, шепча слова молитвы-благодарности непонятно каким богам. Он не знает, как надолго его хватит, но не жалеет, что отдал всё за то, чтобы вечерами засыпать рядом, уткнувшись носом в затылок вымотавшегося за день Харина. Ощущение, что разуму вернувшегося к живым Харина не достаёт важных частей, когда он раз за разом не может вспомнить вчерашний день. И ни один из череды дней предыдущих. — Как спалось? Чай уже горчит, потому что Ёнхун знает ответ. — Мне снилась темнота и огонь. Как и вчера. — Любимый завтрак развеет все невзгоды, — хрипло отзывается Ёнхун, едва не давится на слове «вчера» и поднимает заслезившиеся глаза. — Уверен? — Абсолютно, садись, — Ёнхун смотрит на взлохмаченного Харина, от которого остро пахнет ментоловой зубной пастой и гелем для душа с запахом розмарина. Сегодня Харин немного непривычный, не такой, к какому он успел привыкнуть за последний год. Харин ест, задумчиво ковыряясь в тарелке, жуёт так, словно ест битое стекло и не смотрит на него. Сегодня всё не так. — Мне кажется, я проклят. Заперт в тёмной-тёмной комнате, зацикленной во времени. Что тебя нет, что ты мне всего лишь привиделся. Словно ты — проклятие, которое вовек не снять. Солнечный свет скользит по лицу, и Харин замолкает, щурясь на солнце, заглянувшее в прорехи между жалюзи. Он неловко касается пальцами щеки, словно впервые чувствует тепло, смотрит долго на свои пальцы, и на них так же долго смотрит и Ёнхун, желая коснуться губами, но понимая, что сегодня что-то изменилось. — Я был мёртв, а теперь жив. Как такое возможно? Хотя нет, не отвечай, это просто дурной сон, от которого нужно просто отойти. Потому что не бывает так, чтобы мертвецы оживали, ведь так? — Не бывает, — едва слышно шепчет Ёнхун, скрывая все эмоции за чашкой с остывшим чаем. Харин залпом выпивает два стакана воды, утирает тыльной стороной ладони рот и поднимается с места. У Ёнхуна же ёкает сердце, потому что кажется — уйдёт. Просто оставит его наедине с самим собой и чувством вины и той робкой надежды, что проросла в нём терновым кустом, раздирая нутро. — У тебя седина. А у меня её нет. — Врачи сказали, что в коме замедляются процессы, — на горло будто кто-то давит, не позволяя дышать. Разница в четыре года была бы незаметна, но в шестнадцать — увольте. — Тебе идёт, — пальцы Харина тёплые, скользят в волосах, пропускают пряди, жёстко сминая мышцы на шее. Ёнхун вбирает воздух ртом, и давится им же, ощущая, как горят лёгкие, а потом и всё тело, когда Харин прижимается губами. Ёнхун ощущает в горле осколки битого стекла, когда понимает, что вкус Харина ничуть не изменился за столько лет. За последний год это их первый поцелуй. За последние тринадцать лет первый. Ёнхуна разрывает на части, но он просто целует в ответ и мечется между обжигающим чувством вины и упоительным ощущением хрупкого счастья, рождающегося в груди. — Почему мы не в Корее? — Здесь могли помочь лучше, — он почти не врёт, здесь средоточие ответов на вопрос, который он пытался столько лет решить. — И меньше воспоминаний о прошлом, — с усмешкой добавляет Харин и тянет Ёнхуна за собой. — И это тоже. Впервые за последний год Харин не только выглядывает в окно, но и выходит на улицу, вдыхая полной грудью запах застывшей навечно весны, заменяющей в этом полушарии почти все сезоны года. Он смотрит по сторонам, удивляется и постепенно расслабляется, всё больше и больше улыбаясь. А Ёнхуна накрывает внезапным страхом, его почти трясёт от несуществующего холода, но Харин не даёт замёрзнуть. Касается осторожно, а поняв, что на них не обращают внимания, держит за руку, не позволяя размыкать пальцы. Харин засыпает первым, не хмурится, не дышит тяжело, как обычно, борясь с кошмаром. День был очень насыщенным для них обоих, но Ёнхун не может расслабиться. Страх одолевает его, он ворочается, будто змея, пытающаяся снять кожу, гонит сон, рождается во рту горечь, а в грудине лёд. Ёнхун почти не шевелится, чтобы не разбудить Харина, но терпеть невыносимо. Кажется, каждая клеточка тела изнывает. Он осторожно поднимается и хватает с подоконника пачку сигарет, к которой не притронулся за последний год ни разу, и выходит на балкон. Пальцы дрожат, потому что страшно. Страшно, что завтра Харин проснётся и забудет. Жутко представить, что будет, если Харин выяснит, что в той аварии, после которой якобы началась его многолетняя кома, он погиб. Ужасно знать, что все вокруг ушли для того, чтобы вернуть одного. Харин ему никогда не простит. Огонёк не желает вспыхивать, колёсико вхолостую крутится, не выбивая искры. На улице душно, словно в очередной раз стоит не верить в прогноз погоды, обещающий неделю без осадков, потому что так давит перед ливнем. Руки дрожат всё отчётливее, и он почти начинает задыхаться от накатывающей волны чего-то непонятного, сжимающего внутренности в тугой клубок. Хочется затянуться, чтобы немного успокоиться, чтобы внутри немного отпустило, как всегда бывает, когда сосредотачиваешься на ощущении дыма на губах и в лёгких, когда смотришь на то, как он струится изо рта при выдохе. Он сильнее стискивает челюсти, опираясь на поручни, запирает внутри всё то, что хотелось бы забыть. Хочется закричать и разнести к чертям всё, что напоминает ему о своём поступке. Чтобы стереть всё из головы. Хочется сорвать кожу и вывернуться наизнанку, чтобы не пришлось платить такую непомерную цену, за которую он сам себя никогда не простит. Сигарета так и остаётся незажжённой. Светает. Харин оказывается рядом неожиданно, вынимает изо рта сигарету, отбрасывает в сторону комнаты, туда же отправляются и зажигалка с пачкой сигарет. Харин берёт Ёнхуна за подбородок, вынуждая смотреть на себя, а потом целует. Неожиданно жёстко и глубоко, сжимает его плечи с силой, наверняка синяки останутся. — Идём в постель. — Не спится. — Я и не предлагаю спать. Не знаю, как ты умудрился продрогнуть в такую теплынь, но не хочу, чтобы ты заболел. Ёнхун будто заржавевшая шарнирная кукла, ни шагу ступить, глядя на цепкие смуглые пальцы на своём запястье. — Не хочу тебя потерять. — Я тоже не хочу тебя потерять, — в горле пустыня, язык едва ворочается в таком же высохшем рту. Во взгляде Харина плещется что-то необъяснимое, что-то пугающее. Что-то похожее на знание. — Ты сделал всё, чтобы вернуть меня, ты сдержал обещание. А теперь идём.Часть 1
9 февраля 2021 г. в 16:23