a cold

      Дин никогда не любил жару — изматывающее пекло, вытягивающее силы, от которого кожа становится неприятно мокрой и липкой, воздух тяжёлым и вонючим, а мозг превращается в протухшее желе. Но после принятия печати жар не оставляет его ни на минуту, преследуя навязчивым злобным призраком, варя органы в бурлящей крови, поджаривая мысли до хрустящей корочки, когда думать почти физически больно и хочется просто окунуться в бассейн, полный льда.       Или пролитой им крови.       Сейчас его правая рука чиста, не считая парочки шрамов, но горячая пульсация в месте печати всё ещё с ним — по утрам, когда он распахивает глаза после очередного кошмара, по вечерам, когда он смотрит на себя в зеркало тяжёлым взглядом и с трудом понимает, во что превратился, во время охоты, когда он сносит башку чёрт знает какому по счёту монстру, или во время готовки, когда он нарезает овощи и мясо. Проклятая зараза не оставила его, осев в куске плоти, и Дин титаническим усилием заставляет себя не брать в руки нож и не срезать нездоровый участок, пока всё тело не стало им. Но проблема в том, что уже поздно — он прогнил целиком, и внутри течёт несвежая застаревшая кровь с гарью сосудов. Инфекцию не изолировать, потому что он и есть инфекция — сплошная гноящаяся рана с неровными воспалёнными краями и оголёнными нервами.       Дин горит в лихорадке, мечется в горячечном бреду, остатках влияния печати, которая всё ещё не желает отпустить его, не упившись чужой кровью — и его. Он страшится проснуться однажды и увидеть красные простыни, выйти из комнаты и найти трупы Сэма и Каса, обезображенные и растерзанные, со страхом на дне зрачков и пустотой в венах.       Печати нет, ведь замок открыли, а ключ выбросили, и пленница свободна, но Дин отчего-то уверен, что противная дрянь просто переместилась с его тела глубже, проникла паразитом под кожу и присосалась к душе, жадно вытягивая эмоции и превращая дни в горькую испорченную патоку, которую забыли на солнце. И лишь когда он отнимает чью-то жизнь его собственная наполняется красками, обретая цвета, запахи и вкусы, и время перестаёт тянуться и казаться клеткой.       Или когда он с Ней.       Тогда, в их первую встречу, которую Дин помнит до мельчайшей детали доли секунды, он ощутил блаженную прохладу, окружённый чёрным туманом во всех сторон, но не ощущающий угрозы — он словно вернулся с раскалённой улицы в дом с кондиционером, и стало невероятно хорошо. Её рука, коснувшаяся его щеки, пропустила по жилам разряд электричества, встряхивая сознание, возвращая его из мутного болота полукомы, в которую загнала печать — и вот теперь, когда он вроде как свободен, он снова глотает тухлую илистую воду, обводя неясным взглядом пространство вокруг и изнывая от жары, жаждая сладостной прохлады, что подарила ему Амара.       Амара.       Её имя оседает на языке кусочком льда, и он хочет больше, хочет пустить этот лёд по пищеводу, распуская волны холода по груди, хочет выкачать кровь и влить мёрзлую воду с разводами тёмного тумана, хочет прекратить сгорать заживо и мучиться от зноя, железной девой сомкнувшегося вокруг него, проникнувшего внутрь маленькими паразитами-угольками.       Он хочет её, он знает, что только она способна помочь, вылечить его, и знает, что нужно лишь попросить — но он боится последствий, боится, что потеряется в ней и не захочет вернуться. Потому он смотрит несчастно и отчаянно ищет встречи, думая о ней, воскрешая в памяти её образ снова и снова как одержимый, словно картинка под веками в силах что-то изменить.       Но, конечно, нет — это просто воспоминание, ничего больше.       А она терпеливо ждёт, когда он сам придёт к ней, сам попросит о прикосновении и потянется за ним, принимая то, что она ему даст — он чувствует, что она ждёт. Связь между ними дрожит и тянет их друг к другу, и Дин всегда знает, где она, а Амара всегда знает, где он. В этом есть что-то ненормальное, что-то, что должно пугать до ужаса, но Дину не страшно — Дину спокойно. Иметь такую близость с кем-то новый опыт, и это прекрасно, и чувство одиночества и ненужности, жрущее его тупыми грязными зубами практически каждый день или делающее парочку ленивых укусов в особенно хорошие недели, исчезает. Он уверен, что где-то там есть та, которой он нужен, которая защитит его, если потребуется, вернёт с того света и ничего не потребует взамен.       Даже любви — Амара не требует даже её, принимая его агрессию, его страх, его попытки найти способ убить её или запереть. Она наслаждается просто тем, что он есть, и её удовольствие ласкает шёлком при встрече каждый дюйм души. Это ошеломляет и цепляет, и бороться с самим собой всё труднее — Сэм подозрительно косится, явно готовясь устроить серьёзный допрос, а Кас делает вид, будто не переживает и не собирается держать его, пока Сэм будет полоскать мозг. И хочется сбежать, уйти туда, где к нему не будут лезть с расспросами и обвинениями, где его будут понимать и принимать — и он точно знает, куда нужно идти.       И однажды, когда он отчаянно близок к тому, чтобы сорваться, она сама приходит — просто появляется посреди парка, у фургончика с хот-догами и прочим фаст-фудом, выглядя гротескно и неуместно в своём длинном чёрном платье и темнотой в глазах. Она похожа на трещину в зеркале, портящую всё отражение, но Дину она кажется самой красивой и желанной женщиной из всей.       Она смотрит прямо в душу, не моргая, и Дин застывает, так же не в силах оторвать взгляд — они давно не виделись, и он понимает, что ему её не хватало.       Амара приближается медленно, словно плывя по воздуху, и он забывает, как дышать. Её ладонь привычно ложится на щеку, и жар отступает, и приятная прохлада окутывает голову, и думать становится легче — он прикрывает веки, накрывая её кисть своей и чуть сжимая. Она улыбается, Дин улыбается в ответ — они синхронизируются, и тревога теряется на фоне всего остального, уменьшаясь и истончаясь.       Он подаётся вперёд и накрывает её губы своими, так и не открыв глаз, и это лучшее, что случалось с ним за всю его жизнь — её губы морозно прохладные и почему-то солёные, но его это не волнует.       Амара прижимается к нему, властно обняв за талию под рубашкой, он вплетает пальцы в её волосы, касаясь обнажённого плеча, и свежий холод захватывает его, и уже не жарко — ему великолепно, и он чувствует себя собой, наконец-то. Он чувствует себя свободным, здесь и сейчас, и мир сужается до Амары, глубоким голосом в голове зовущей его, предлагающей всё.       Дин не понимает, какого чёрта он столько сопротивлялся, отрицал себя и свои чувства, изводил их обоих, хотя всё так просто и так правильно, что почти смешно.       Но он не смеётся — он отстраняется и заглядывает в её бездонные глаза, читая в них своё будущее, видя ответы на незаданные вопросы и такое же тёмное желание, что томится в нём. Он понимает, что он болезнь, а она — лекарство, живая вода, единственное, что способно спасти его.       Дин отпускает и забывает себя, выдыхая тихое «да».       Амара удовлетворённо улыбается, лёгким прикосновением к виску забирая весь жар и его источник — печать, обожжёнными щупальцами обвившую душу.       И Дину становится холодно, а Амаре хорошо.