***
— Не могу поверить, что в Хогвартсе раньше жили без интернета. Они что, учились целый день? Читали? Играли в шахматы? — недовольно бормочет на безумный, по его мнению, прошлый век Джисон, попутно устанавливая ноутбук на столике и регулируя экран так, чтобы никому не отсвечивало. После того, как Чан и Феликс ему активно закивали, Хан кликнул на плей и проворно прыгнул третьим лишним в объятия этой парочки. Впрочем, они приняли его очень даже охотно, тут же обвив всеми конечностями. И, кажется, они сплелись так тесно и непонятно, что стали похожи на единый организм. На самом деле, если бы какой-нибудь мыслитель спросил у Джисона, где находится Рай, тот бы, не задумываясь, ответил, что в объятиях Чана и Ликса. Каждый здесь понимал, что фильм играл весьма второстепенную роль. Главное здесь — присутвие людей рядом, исходящее от них тепло, чувство защищённости. Ощущение дома… Джисон поудобнее устраивается между ними и утыкается носом Чану в плечо. Ликс же обнимает его поперек живота и ласково перебирает волосы. И, черт возьми, да, Джисон рядом с ними чувствует себя дома. Может быть, это несколько странно, но у него было ощущение, что эти люди — его родители, родные братья, а не просто хёны с другого факультета. Потому что невозможно описать всю ту любовь и привязанность к ним ничем, кроме как кровными узами. Феликс же с улыбкой смотрит на то, как Джисона медленно загребает в свои объятия сонливость, разглаживая грустную складку между бровей, что не покидала его лица последние пару дней. На самом деле и его, и Чана крайне тревожило состояние Хана. Он всегда был полон энергии и энтузиазма, его взгляд блестел весельем, а с губ не сходила улыбка. Но стоило Хогвартсу опустеть, как он тут же погрузился в печальную задумчивость, серую меланхолию. Он тяжело смотрел на холодные зимние пейзажи, гулял в одиночку по коридорам, слушая что-то лиричное и ни разу (!) не улыбнулся за эти пару дней. Они с Чаном старались не отходить от него, держать в поле видимости, но сам Хан их как будто избегал, сторонился людей в принципе. Крис предположил, что, оставшись в одиночестве, Хан впервые за долгое время был атакован своими собственными мыслями и ощущениями, и для него это нормально. Скорее даже — это необходимо. Он сам взял на себя роль вечно веселого клоуна, которая, по всей видимости, утомила его, пусть и слилась с ним. Как оказалось, Джисону просто напросто нужно побыть одному, чтобы найти свои настоящие чувства и эмоции, не те, что он показывает обыкновенно окружающим. Он сейчас находился в том возрасте, когда детские ценности начинали утрачивать свое влияние, а мысли становились яснее. Одиночество для Хана сейчас — не наказание, не какой-то ужасный период в жизни, а лишь средство для собственного самопознания. Ликс понимал, почему он так долго гуляет по коридорам Хогвартса, по опушке Запретного Леса, но вот… Немного его напрягал тот взгляд, который Джисон бросал на их профессора по зельеварению.***
Минхо со вздохом откладывает книгу в сторону. Он так ждал момента, когда сможет целый день лежать и заниматься своими делами без присутствия его надоедливых учеников, но на деле пара дней отдыха — предел для него. Всё-таки к стремительной жизни Хогвартса привыкаешь очень быстро: к постоянным шалостям детей, их проблемам, которые они, конечно же, решают через преподавателей, к отработкам… Он с какой-то тревогой прислушивался к тишине за дверьми своих покоев. На самом деле, подавая заявление на должность профессора, Ли не был уверен, что это для него. Ведущей силой было — насолить родителям, ослушаться, показать, что он сам может строить свою судьбу. И плевать, что Минхо всегда говорил, что ни в коем случае не пойдет в учителя. Но то, как он пришел домой, собрал все свои вещи, забрал кошек и тут же исчез, было, конечно, весьма эффектно. Он легко усмехнулся и перевернулся на бок. Он такой дурак на самом деле. Ведь он привязался к этому месту, к этим маленьким засранцам. Возможно, сейчас он смог понять тех профессоров, которые не покидали Хогвартс десятилетиями. Однако ученики не сказать, что сильно любили профессора, наоборот, считали его чуть ли не новым Темным Лордом. Минхо принял это просто как факт, пусть и весьма забавный. Он не строил из себя кого-то, никому не угрожал, не говорил о мировом господстве, поэтому не особо понимал этот страх. Но, признаться, ему было от этого весело. Всё-таки гении часто бывают отвергнуты обществом. В глазах учеников он выделялся среди преподавателей мрачным пятном. Но для него был тоже один такой юный волшебник, который был не то что бы белым пятном, скорее — бельмом на глазу. В то время как девяносто процентов населения Хогвартса страшились поднять на него взгляд, Хан Джисон смотрел на него прямо, бойко, да ещё и имел наглость вопросительно приподнимать бровь. На все ядовитые комментарии Минхо по поводу его умственных способностей этот паренёк отвечал не менее ядовито, да так, что Ли даже в глубине души гордился им. Но и этим его личная беда не ограничивалась: он с завидной регулярностью интересовался, как прошел его, Минхо, день, крепко ли он спал, пьет ли достаточно воды и выражал надежду, что его любимый профессор не проверяет до ночи бездарные эссе его однокурсников. Ну и в довершение всего этот наглец втерся в доверие его любимых кошек! Да причем так сильно, что те отказывались сдавать его, когда тот противозаконно гулял по ночам. Собственно, именно поэтому Ли добросовестно выполнял ночные обходы в Хогвартсе, потому как знал, что Хан точно где-то шатается, и только он сможет выловить этого маленького поганца и отвести в комнату. Минхо пусть и бесновался для вида, но все равно не мог не удивляться этой поражающей смелости и дерзости. И ведь она не искупается даже бесконечной уборкой в разных уголках школы! Воистину, Гриффиндор — это диагноз. Мысли об этом маленьком урагане энергии немного развеяли сковавшую Минхо скуку. Конечно, он делал все, что в его силах, чтобы этот проклятый гриффиндорец а) никогда больше не приближался к его кладовке, б) никогда не понял, что его злобный и ворчливый профессор на самом деле улыбается, сидя перед камином и вспоминая о его шалостях. Возможно, если бы на его хранилище позарился кто-то другой, Ли не ограничил его только лишь отработкой. А Джисону, можно сказать, в какой-то мере повезло, что в глазах Ли он обладает совершенно необыкновенной, теплой и искрящейся энергией. Будь Минхо каким-нибудь поэтом, то несомненно сравнил бы Хана с маленьким светлячком, который в ночи приковывает к себе взгляд, а еще постоянно хаотично мельтешит, не раздражая при этом людей, а, наоборот, заражая их своей энергией. Но он не поэт, поэтому в жизни такой ахинеи не скажет. И было, конечно, одно «но», которое сильно тревожило Минхо. Скорее всего он бредит и пытается убедить себя в этом же, но это сложно делать, когда он ловит бесконечные тоскливые взгляды этого мальчишки при любой встрече. Ли не признается, но в нем ярким пламенем горит желание подойти и поговорить с гриффиндорцем, узнать причину такой несвойственной ему меланхолии, но он держал дистанцию и старался даже не смотреть на него прямо лишний раз. Казалось бы, ничего зазорного в этом нет, участие преподавателя в жизни ученика очень даже похвально, но Минхо впервые боялся. Его действительно страшил тот факт, что он привязался к этому месту, к своим коллегам (даже к Тэмину, который невероятно бесит!), к этим бездарям за партами и конкретно к Джисону, который одним своим присутствием приносит в размеренную жизнь Минхо постоянное смятение, будто бы являясь дуновением ветра, что постоянно приводит в движение все вокруг одним лишь своим касанием. Внезапный стук в дверь разгладил задумчивую складку между бровей Минхо. Он удивленно хмыкнул, но все равно присел на кровати, взмахом руки отпирая дверь и надеясь, что это не Тэмин пришел приятельски навестить его. Но порог его покоев переступил слизеринец и профессор мгновенно выдохнул, расслабляясь. — Юнги, ты что-то хотел? — с чисто преподавательскими интонациями интересуется Ли, на что Мин на секунду кривится, но потом усмехается весело и достает из-под мантии бутылку огневиски, призывно стучит по ней пальцами с тихим «Выпьем?». Минхо не привык отказываться ни от выпивки, ни от компании Юнги, которая была ему весьма приятна. Их связывали довольно продолжительные дружеские отношения, которые завязались в какой-то мутный момент, который полностью стёрся из памяти обоих. Дружба ученика и профессора, конечно, весьма колоритна, да и сама по себе вызывает вопросы, но никого из них подобное не волновало. Да и никого в Хогвартсе тоже, что уж тут скрывать. Минхо всегда считал, что у него довольно сложный характер, который не особо то жалуют другие люди, потому не особо навязывал свою дружбу кому бы то ни было. Но так уж получилось, что они с Юнги идеально подходили друг другу. Мин был не по годам умен, отличался спокойствием и ядовитостью к окружающим. И этого, в принципе, было достаточно, чтобы профессор определил его в число «своих». Да что уж, Юнги тут считают вторым Темным Лордом после Минхо. Весьма забавный тандем вышел. А еще Юнги отличался рассудительностью и открытостью, которая, впрочем, была доступна только для Минхо и его друга — Намджуна. Остальные же считали, что его эмоциональный диапазон не превышает возможностей камня. И иногда Минхо, как старшему, жаль, что об этом удивительном теплом человеке общество сложило такое поверхностное мнение. Впрочем, он не жаловался. Скорее даже — веселился точно также, как и его профессор. Однако с алкоголем Юнги приходил к нему довольно редко. И это значило лишь одно: его юный подопечный очень хочет излить душу, которую, очевидно, что-то тревожит. Он садится по привычке в кресло у камина, предварительно взяв из шкафа два стакана, и ожидающе впивается в Минхо взглядом, потому как тот все еще не находил в себе достаточно энергии, чтобы встать с кровати. Однако ж огневиски в стакане призывно смотрело на него и Минхо совершенно не собирался противостоять этому притяжению. Он с чисто магической помощью перетащил свое бренное тело к креслу и принялся с интересом разглядывать блики на янтарной жидкости, ожидая, пока Юнги соберется с мыслями. — Ты влюблялся когда-нибудь, хён? — начинает он неожиданно прямо, из-за чего Минхо поднимает на него взгляд тут же. Лицо Мина расслаблено, взгляд блещет спокойствием и совершенно ничего не намекает на то, что его душу терзают мысли о влюбленности. — Да. Было когда-то, — равнодушно пожимает плечами Ли, отпивая виски. Всё-таки что было в прошлом, то и должно там остаться. — Как ты это осознал? — М? — Минхо слегка улыбнулся, потому как разговор действительно похож на сценарий какого-то сопливого фильма, где два главных антагониста никак не могут разобрать свои чувства. — Просто. Если меня привлекал человек, я проводил с ним как можно больше времени? Делал то, что хочу. Почему ты об этом спрашиваешь? — Ну, — начинает Юнги, холодно ухмыляясь, — читал множество книг, где все это сакрально, невероятно, проникнуто нелепыми душевными терзаниями. А я… — Просто принял это? — догадался Минхо. — Да. Просто после очередной встречи понял, что мне комфортно с ним, что я хочу обнять его и знать, что он чувствует себя в порядке. А мне чужда забота о людях. Юнги покачал головой, будто бы сам не до конца верил в то, что чувствует, а затем продолжил: — Разве я не должен испытывать те же душевные терзания? Ну там… Отрицать все это? Бегать от него? Хах, а звучит глупо. По его лицу только сейчас стало видно, что он терзается этими мыслями. Минхо отчасти понимает, почему Юнги говорит об этом, пусть и считает это глупым. Ему важно понять, что он не «неправильный», раз может принять такое великое чувство, как любовь, просто как данность. Возможно, что он чувствует себя несколько неблагодарным. — Послушай, Юнги. Совершенно не имеет значения, долго ли ты шел к осознанию или нет. Не страшно, если ты холодно принял чувство, важно то, с какой теплотой ты относишься к возлюбленному. Мин снова улыбнулся и посмотрел на своего профессора с каплей насмешки во взгляде, мол, не ожидал от тебя чего-то дельного. Минхо в ответ на это лукаво поинтересовался: — И кто же так смутил сердце наследника Салазара Слизерина? — Лучше не спрашивай, — фыркает Мин. — Отчего же? — Ты первый подготовишь мне камеру в Азкабане. Минхо задумался на секунду, но так и не пришел к выводу, за что Юнги могут посадить, потому продолжал вопросительно смотреть на ученика, прекрасно зная, что тот так или иначе расскажет все. Между ними никогда не было секретов. — Чонгук, — вздыхает Юнги и отворачивается, прыская. Видно, он и сам удивлен, как так получилось. — Чон Чонгук? С Гриффиндора? — уточняет Ли, задумавшись на мгновение. Получив утвердительный кивок, он смеётся тихо. — Он же с четвертого курса? Как тебя угораздило? Он же ребенок? — Вот давай без этого… Он только по возрасту ребенок… — Ну да, возраст — всего лишь цифра, тюрьма — всего лишь комната, — в открытую смеется Минхо, открывая для себя новый уровень для насмешек. — Вот про это я и говорил, да, — закатывает глаза Мин. А Ли чувствует лёгкий укол совести: нужно всё-таки дать человеку до конца выговориться, а уже потом подкалывать. — Мы просто несколько раз пересекались в библиотеке, и он постоянно чихал. Потом обсуждали книги. Не спрашивай, как я к этому пришел, я не знаю. И сейчас вот думаю… стоит ли мне пытаться? — Ты же встречался уже с кем-то? — Юнги кивает с лёгким сомнением, потому как «спать» не равно «встречаться». — Я никогда не видел, чтобы тебя смущали подобные мысли. Думаю, он особенный. Но…не считаешь ли ты, что он ещё слишком мал для серьезных отношений? Ты не выглядишь как человек, который сейчас испытывает желание в этих «играх во взрослых». — Я не просто так сказал, что он не ребенок. Ты мне тоже когда-то сказал, что мой образ мыслей подходит человеку состоявшемуся и нашедшему себя. С ним точно также. Хотя по поведению, конечно, он ребенок, но я…не считаю это изъяном. — Как быстро дети нынче взрослеют, — старчески затянул любимую тему Минхо, глядя пустым взглядом куда-то в пространство. Юнги привычно смеётся на эти дедовские замашки. А Минхо тихо радуется тому, что у Мина появился ещё один человек, который сможет слушать его искренний тихий смех.***
— ДЖИСОН-ХЁН, — громогласный крик в одно мгновение развеивает туманную сонливость, которая легла на гостиную гриффиндора. Упомянутый Джисон резко открывает глаза, да так сильно, что те, кажется, начали немного побаливать. Он столкнулся с такими же ошарашенными глазами Феликса по правую сторону от себя, а с другой стороны раздалось недовольное бурчание Чана, которое можно было распознать как «почему все дети в этом доме такие громкие?». Ликс на это нежно усмехается, а Джисон снова смыкает веки, чувствуя себя в теплых объятиях этих двоих словно на небесной перине. Однако он снова открывает глаза в следующую же секунду, когда на него кто-то потерявший совесть прыгает и устраивается поудобней, становясь уже четвертым на этом диване. Хан несколько секунд смотрит на сгустившиеся тени под потолком, а потом уже переводит сонный и недовольный взгляд на причину своей развивающейся мигрени. У этой причины глаза горели переизбытком энергии и счастья, отчего Хану захотелось сказать что-то вроде «фу, активные люди», но он осекся, вспомнив, что в большую часть времени сам такой. — Чонгук-а, солнце мое, — зевая, тянет он слегка саркастично, — тебе не говорили, что стоит вести себя несколько тише? — Прости, хён, — без капли раскаяния произносит Чон и пару раз хлопает своими по-детски большими оленьими глазами, в которых плясали то ли внутренние огоньки, то ли отблески зажженного камина. Он смотрел в глаза своего хёна пытливо, не мигая, будто бы ожидал, что Джисон сможет понять что-то по одному его взгляду. Но Хан лишь повозился в поисках удобного положения, потому как Чонгук устроился прямо на нем и своими костями неприятно давил на мышцы. Джисон хмыкнул при мысли о том, что так близко сразу с тремя парнями он не был никогда.Хотя стоит признать, что он «близко» с парнями в принципе не был. Был бы он сейчас в более удобном положении, непременно дал бы себе леща за какие-то непристойности, посещающие его наполовину сонную голову. Он на мгновение попытался вспомнить, что ему снилось, но тут же бросил эту затею, потому как горящий взгляд Чонгука ну очень мешал. — Хён, помнишь, ты как-то изучал анимагию? — решается все-таки прервать затянувшееся молчание Чонгук. — Подожди, ты практиковался в анимагии? — неверяще прошептал Феликс, на что Джисон на это только рассеяно кивнул. — Но ведь это незаконно! Джисон лишь бросил на него один единственный взгляд и Ли тут же понял свою ошибку: он что-то говорит о законности Хан Джисону, который несколько лет подряд успешно заимствовал ингредиенты из кладовки Профессора Минхо, гулял по ночам и многое другое. — Подожди, так это в тот момент ты постоянно носил шапки? — уточнил Чан. — Ага. После встречи с истинным животным у меня неконтролируемо появлялись то кошачьи уши, то хвост, то когти. Это был, конечно, интересный опыт, — звонко засмеялся Джисон, вспоминая события минувшего года. — Подожди, кошачьи? Ты…? — слегка удивленно переспросил Чонгук. — Ага. Пусть вы и зовете меня бельчонком, но моя анимагическая форма — кот, — несколько смущенно промолвил Хан. Чан и Феликс чему-то синхронно посмеялись в эту же секунду. — Ты можешь помочь мне, хён? Мне очень-очень нужно, — вопрошал Чонгук, складывая ладошки в молитвенном жесте. И, кажется, в этот момент огонь из глаз Чонгука перекочевал во взгляд Джисона, разражаясь целым пожаром.***
— Хён, ну давай же! Пожалуйста, хён! Я так хочу увидеть! Ты же можешь, да? — не переставал канючить Чонгук, едва ли не подпрыгивая от нетерпения. — Я не хочу, чтобы его видели, — отрезал Джисон и взглядом строгого преподавателя посмотрел на младшего, который тут же притих, решив, что нужно слегка поумерить свой радостный пыл. — Но, хён, я медитирую уже несколько часов и все ещё не могу найти свое животное! И я начинаю терять надежду… Но! Если бы ты мне показал, то это очень бы меня замотивировало! — снова не сдерживая высоких радостных ноток, заключает Чонгук, радуясь тому, как складно у него получилось обосновать свое желание потребностью. — Чонгук-а, я тебя люблю и показал бы, но…твоего слизеринского гаденыша я не выношу, — внутренне сдавшись, твердит Джисон, разглядывая собственные ботинки. — Не ври, хён, ты хорошо ладишь с Юнги-хеном, но я все равно обещаю ничего ему не говорить! Честно-честно, — клянется Чонгук и смотрит на Джисона все теми же большими детскими глазами с пляшущими в них огоньками. Он обращался в свою анимагическую форму всего пару раз за все время и до этого момента не смел никому о ней рассказывать. Однако когда Чонгук смотрит на него так, в нем просыпается самый лучший хён, который не в силах противиться желаниям своего тонсена. А от взгляда Чонгука, на минуточку, растаял даже Мин Юнги. Был ли у Джисона шанс? Не-а. Хан вздыхает, на мгновение прикрывает глаза, приводя все свои эмоции в стабильное состояние и отслеживая пульс, а через мгновение на его месте сидит пушистый серый котенок тигриной окраски. Со стороны Чонгука разносится писк умиления, который для чуткого кошачьего уха был невыносим. Хан скривился бы, если б мог. Чонгук, кажется, привык игнорировать все его недовольства, потому подползает к нему и берет на руки, не взирая на недовольное кошачье фырчание. — Ты такой кроха, хён, — восторженным шепотом говорит Чонгук, осматривая маленький серый комочек, что был размером с его ладони. — Я думал, что анимагическая форма — вид взрослого животного. Джисон хотел бы тут же обратиться обратно и ответить на высказывание младшего, но тут дверь в гостиную отворилась, пропуская привычный тендем из Феликса и Чана с полной корзинкой какой-то еды. — Вы что, ограбили эльфов? — хмыкает Чон, глядя на них. На младшего они внимания не обращают, лишь молча подходят к столу и раскладывают все то гастрономическое удовольствие, которое успели раздобыть на кухне. Закончив незатейливую сервировку, Ли разогнулся, окинул внимательным взглядом гостиную и, наконец, обратил внимание на Чонгука: — А где Джисон? Он, вроде бы, говорил, что сегодня будет здесь с тобой? — Пф, даже не знаю, — фыркнул Чонгук и продолжил гладить сидящего на руках котенка, что только сейчас привлек внимание старших. — Откуда у тебя… — Подожди-ка… Джисон-а? — котенок на руках фыркнул точно также, как Чонгук секундой ранее. Феликс же стоял ошеломленный и прикрывал открывшийся от удивления рот ладошкой. Затем он издал писк умиления, после чего Хан решил, что с него на сегодня кошачьих нежностей хватит. Он немного неуклюже спрыгнул с коленей Чона и, пошатываясь от непривычки, отбежал на пару шагов, чтобы никто не помешал спокойно обратиться обратно. — Как ты понял? — первое, что спросил Хан у задумчивого Чана. — Ну во-первых, у котов твоей окраски глаза обычно светло-голубые, а у тебя… — Карие? — догадался Джисон. — Ну почти, — усмехнулся загадочно старший. — Один — голубой, второй — карий. Прям как сейчас… Гриффиндорец сначала нахмурился, затем ощупал взглядом пространство на предмет зеркала, но, не найдя его, просто вперился взглядом в Феликса, который все также прижимал ладошку к губам и всем своим видом подтверждал сказанное своим парнем. — Хён у нас котенок с гетерохромией, — хихикнул Чонгук, но тут же поднял руки в примирительном жесте, когда на него сверкнули два разноцветных глаза.***
— Это ужасная идея! — с жаром шепчет Джисон, ударяя себя по щекам на каждое слово. — Ага, — в который раз флегматично соглашается Чонгук, — ужасная. — Я могу сесть в тюрьму после этого. Нет! Я могу не выжить, — глаза Джисона превращаются в блюдца, где, невзирая на страх в голосе, теплилось предвкушение. — Ага, — не слушая хёна, зевает Чонгук. Они петляют по коридорам, слоняются по замку совершенно бесцельно, будто два призрака. Нужно просто как-то убить время. Чон бы предпочел потратить его на сон, ибо силы, что он расходует на медитации в последнее время, покидали его все стремительней. Джисон рядом что-то восторженно шептал об анимагах, профессоре Минхо и кошках, но сонный мозг Чонгука никак не мог связать отдельные слова в цельную мысль. Тут внезапно из-за поворота вынырнул Юнги, вид которого тут же сорвал сонную пелену с глаз младшего. Тот сразу же кинулся на шею слизеринца с радостным «Юнги-хён!!!». Мин пусть и не ожидал встретить его, но с готовностью поймал младшего, обвивая руками его талию на мгновение. Хан, наблюдая за этой картиной, лишь приподнял бровь и весело хмыкнул, несколько удивленный таким развитием событий. — Привет, Гу, как тебя сюда занесло? — отстраняет от себя младшего Мин и долго смотрит в сияющие глаза отчего-то не торопящегося ответить Чонгука. Хан же наблюдал за Юнги в этот момент, отмечая, что лицо слизеринца выглядит так тепло, будто он вот-вот улыбнется, что в повседневной жизни было ему не свойственно. Но Мин позволяет себе лишь убрать мешающую кудрявую прядь волос Чона и слегка отойти. Они с Джисоном встречаются взглядом на мгновение, за которое Хан показал всю свою недоверчивость и подозрительность по отношению к данному слизеринцу. — Просто гуляли, — отвечает, пожимая плечами, Чонгук на ранее заданный вопрос. — По подземельям? — скептично изгибает бровь Мин и Чонгук в это же мгновение начинает суматошно оглядываться по сторонам. И правда, подземелья. — Ну…мы не особо выстраивали маршрут, — сквозь смешок произносит Гу и застенчиво чешет затылок. Наверное, Юнги может подумать, что он искал с ним встречи? Но Чонгук не искал! Пусть и был бы не против… — Зимними вечерами здесь особенно холодно, поэтому вам стоило бы идти в свою башню, — с участием говорит Юнги, а затем… касается костяшкой указательного пальца кончика носа Чонгука, чтобы проверить, не замёрз ли младший. Но Чон, не привычный к прикосновениям Юнги, в это же мгновение вспыхивает, будто бы старший сделал что-то непотребное. — Ладно, милуйтесь тут, а я пойду ещё погуляю, — весело салютует парочке Джисон и медленно бредет дальше вглубь подземелий. Юнги провожает его слегка растерянным взглядом, а Чонгук и вовсе не обращает внимания, занятый дыхательной гимнастикой. — А… Уши на его голове.? Так должно быть? — робко интересуется Мин, часто моргая при этом. Со стороны Чонгука вырывается смешок. — Игнорируй это, хён, — весело говорит он, а Юнги, надувшись, уже хотел было возразить, но младший резко взял его за руку и, переплетая пальцы, повел в каком-то только ему ведомом направлении. Мина ровно с этой секунды перестали волновать и уши на голове Джисона, и предстоящие выпускные экзамены, и весь мир в целом. Он тепло улыбнулся, пока Чонгук не видел, занятый болтовней о том, что его хёны вчера принесли от эльфов.***
— Что за чертовщина? — потрясенно шепчет Джисон, разглядывая свои руки, на которых начали появляться розовые кошачьи подушечки и острые коготки. — Так, нет-нет-нет, мы с тобой так не договаривались, ты не можешь обращаться, когда уго- Последующие слова утонули в кошачьем мяуканье, а на месте человека-Джисона остался только маленький серый комочек-Джисон. Разозленный на самодурство своей магии, Хан фырчит и бьёт лапой по полу. По-хорошему, нужно бы обратиться назад, потому что Юнги не врал и в подземельях действительно холодно. Особенно когда гриффиндорец находится в обличье этой крохи! Однако сосредоточиться мешало обилие звуков вокруг: чьи-то далёкие шаги, гомон из голосов, раздражающие неясные шорохи и завывания гуляющего ветра. — Ну что с вами случилось? Что-то произошло? — различает чуткий слух Хана голос из глубины коридора. И черт побери, он понимает, чей это голос. Он пытается как можно быстрее дать дёру, но в его облике это не очень то получается: он снова переваливается с боку на бок очень неуклюже, непривыкший к такому количеству лап. Джисон бухается на пол в надежде, что его тут посчитают мертвым, однако он не просчитал, что, когда горящей световым огоньком палочкой посветят на него, он начнет моргать от количества света, тем самым выдавая себя. Минхо присаживается на корточки перед ним с чрезвычайно озабоченным взглядом, а затем медленно тянет к Джисону руку, давая ему время на то, чтобы сбежать в случае чего. Но он не двигается, пораженный столь близким контактом со своим преподавателем. Он никогда не видел во взгляде профессора столько нескрытой заботы, сколько видит сейчас.«Надеюсь, профессору понравится мой подарок на Рождество. Воспитайте этого ребенка правильно. С праздником! Хан Джисон».
Ли смотрел на нежданное письмо с крайне сложным выражением лица, считая, что буквы на листе складываются в какой-то неправильный смысл. Ему? Подарок? От Хан Джисон? Котенок? Во-первых, звучит сюрреалистично. Во-вторых, звучит опасно. В-третьих… вообще как-то не звучит. Минхо кинул письмо на журнальный столик и быстро подошел к котенку, схватив того на руки и начав пристально рассматривать. Джисону даже в обличье кота такой пристальный прищуренный взгляд показался слишком смущающим, о чем он, конечно, предупредил возмущенным писком. Но профессор был глух к кошачьим просьбам и только ближе притянул к себе маленькое животное, пристально глядя в разноцветные глаза. Затем он четко с акцентом на каждом слове проговорил: — Ты. Не. Можешь. Быть. Подарком. От. Хан Джисона. Сам Хан Джисон только два раза глупо моргнул. Кем, простите? От кого? Минхо выдохнул и с новым упорством стал рассматривать котенка: — Может быть, на тебе какое-нибудь заклинание? Бомба-вонючка замедленного действия? Это ведь в его стиле. Гриффиндорец не выдержал и агрессивно мяукнул. В смысле, бомба-вонючка? Так шутят только недалёкие первокурсники. Такого профессор о нем мнения, да? Спустя пару проверяющих заклинаний Минхо сдался, уложил Джисона на подушку и сам рухнул на кровать прикрывая ладонью лицо. — Хан Джисон подарил мне котенка…поразительно. Сам Хан Джисон считал точно также. Он задумчиво вонзал острые коготочки в покрывало, оставляя зацепки, и думал, кто же из его друзей такая крыса. «Чонгук, поганец!» — пришел к выводу Джисон и особенно сильно атаковал бедную ткань. Знал бы профессор, что «Хан Джисон» подарил не котенка, а самого Хан Джисона. Впрочем, после недолгих раздумий он пришел к выводу, что тому знать вовсе необязательно. *** История о том, как Хан Джисон стал домашним животным Ли Минхо затянулась на несколько долгих дней, за которые гриффиндорец успел привыкнуть и к своему кошачьему обличью, и к своему «хозяину». Было, конечно, сложно, но он почему-то продолжал эту странную игру, хотя и сам не понимал, какие цели преследует. Что он хочет увидеть? Узнать? Что ему это даст? Ничего, кроме… абсолютного краха. Джисон справлялся лишь благодаря тому, что Минхо на некоторое время уходил из своих покоев. Хан использовал это время на то, чтобы вернуть свое человеческое обличье, нормально поесть и размять мышцы. С едой у них вообще была занимательная история. Так как гриффиндорец изначальное не обжился в кошачьем теле, то делать все «кошачье» было достаточно затруднительно. Минхо это понял в тот момент, когда решил налить котенку молока, а тот только тыкался в него мордочкой из-за неумения лакать. И что ж, у Джисона был горький опыт кормления через пипетку… Зато лакать научился! Впрочем, этот эпизод был скорее единственным неприятным. Потому что все остальное время он испытывал какое-то иррациональное, совершенно бесстыдное чувство счастья, просто напросто наблюдая за тем, как Минхо с трудом открывает веки по утрам, как перекатывается по кровати, отказываясь вставать и посмеиваясь с глупых шуток в ленте твиттера, как он сквозь бесконечную брань и ворчания делает зарядку каждое утро. И любое движение, которое делает Ли в своей повседневной жизни бережно помещается во внутреннюю карту памяти Джисона, в папку «прекрасно». И не то чтобы Хан долго раздумывал над тем, почему именно реагирует так. Был уже поздний вечер, когда Минхо вернулся откуда-то злой и раздраженный, сердито плюхнулся на кровать и закрыл глаза руками. Джисон вопросительно мяукнул, на что тот ворчливо ответил: — Где, черт возьми, носит этого несносного мальчишку Джисона? И не то чтобы Минхо необходимо было о чем-то ученика спросить, нет. Просто его исчезновение было каким-то слишком ощутимым. Сначала эти бесконечно долгие задумчивые взгляды в его сторону, постоянные столкновения, глупые шутки, а потом… будто кто-то перерезал нить, которая каждый раз каким-то образом сталкивала их. И вот обрывки безжизненно колышутся где-то на ветру, раздражая оголённые нервы. Минхо посмотрел котенку в глаза и легко потянулся, чтобы погладить его. Ему нравилось смотреть на это необычное создание, но не только из-за умилительной его красоты, но и… Было в нем что-то такое, что заставляло долго вглядываться в необычные разноцветные глаза. Взгляд этого малыша разительно отличался от Суни, Дуни и Дори — те создания сильно гордые и независимые, они будут ласкаться, когда захотят сами, смотреть на него без того обожания, которое свойственно взгляду преданных собак, например. Этот же каждый раз смотрит на Минхо как-то невообразимо мягко, ласково, будто действительно любит его. Ли, конечно, не специалист по взглядам животных, но сравнить и сделать выводы вполне способен. — Малыш, ты скучал, наверное, — с сожалением тянет Минхо, почесывая довольно жмурившегося котенка. Он и правда сегодня ушёл почти на целый день, а Суни, Дуни и Дори поблизости не наблюдалось. Не хотелось верить, что кроха все это время был в одиночестве. Кстати имя ему Минхо так и не придумал, просто продолжая кликать малышом. Котенок, впрочем, отзывался и никаких признаков недовольства не высказывал. Минхо аккуратно переложил Малыша себе на грудь, что стало уже привычкой за последние несколько дней. — Самые ужасные зимние каникулы, — пессимистично вздыхает профессор, а потом обращается к котенку. — Вот скажи, почему этот поганец меня так волнует? Да, он постоянно мне дерзит. И да, он обворовывал мою кладовку с завидной регулярностью, но ведь не поэтому же я…думаю о нем? Как вообще такая шумная личность, как Хан Джисон, могла так внезапно исчезнуть? Сам гриффиндорец, кажется, перестал дышать. Не в первый раз за эти дни профессор вспоминает о нем, но впервые его глаза горят таким лихорадочным блеском. И в этот момент Джисону показалось, что он смотрит на свое собственное отражение. Минхо сейчас мучается точно также, как и его ученик несколькими днями ранее. Да даже говорит он то же самое! Джисон вполне эмоционально высказывал Феликсу и Чану, что ядовитый профессор никак не желает покидать его спутанные мысли. — Я же не могу… не могу? В него? — как-то совсем потрясённо шепчет Ли и закрывает лицо руками, с силой трёт глаза. Образ его ученика сам по себе возникает в мыслях. Он же всегда наблюдал за ним намного пристальнее, чем следует наблюдать за обычным гриффиндорцем, пусть и таким буйным. Кажется, каждое движение Джисона отпечаталось в его памяти: то, как он хлопает себя по бедру, когда смеётся; то, как задумчиво грызет перьевую ручку во время какого-нибудь внезапного теста; то, как кладет еду за щеки, прежде чем начать нормально жевать…. Он, черт побери, помнит все. Джисону в этот момент было неловко. Нет, ему было жаль своего преподавателя. Он смотрел на темно-зеленый балдахин над головой с таким отчаянием, что создавалось впечатления, будто вся выстроенная по кусочкам Вселенная внутри него рушится в одночасье. Если бы Ли знал, что Джисон тоже…он тоже его… ему бы было легче? — В любом случае, — надрывно срывается с губ, с тихим ядовитым смешком, — он всего лишь мальчишка. Я переживу, а ему знать необязательно. И странно, это тот самый Минхо, который не привык судить людей по возрасту, поведению. Который вообще не привык кого-то осуждать (пусть и выглядел всегда так, будто осуждает даже пыль).Но сейчас хотелось поддаться этим стандартам, хотелось перечеркнуть все это, задушить на корню. Минхо даже мог бы сказать что-то вроде «мы же оба мужчины, это невозможно». Горько от произнесенных слов стало обоим. Но Минхо стойчески сказал себе: «в мире бывают проблемы намного серьезнее, чем чьи-то неразделённые чувства». С громким вздохом он сел на кровати, придерживая котенка на груди, чтобы не упал, и направился в сторону боковой двери. — Поможешь мне сварить зелья для Лечебного крыла. Сегодня мы должны быть полезными. Минхо на протяжении часа терпеливо объяснял своему котенку, какие травы как называются и как пахнут. Затем требовал пододвинуть ему тот или иной ингредиент, что Джисон выполнял весело и несколько неловко, подвигая требуемое то носиком, то лапкой. Впрочем, когда пришло время варки снадобий, внутри Хана заиграла вредность и он не то чтобы не помогал, а наоборот, утаскивал нужные растения из-под носа профессора, вызывая его громкий смех, смешанный с возмущенным «айщ!». — Вот даже подарок от Хан Джисона точно такого же характера, как и он сам. Клептомания у вас как-то передается? — рассуждает Минхо вслух, помешивая свое варево семь раз по часовой стрелке. Джисон только фыркнул на это: что есть, то есть. — Воришка, — щелкун Минхо котенка по носу, а тот снова весело фыркнул. После зелий они привычно отправлялись спать. Точнее Минхо — в душ, а Джисон притворялся спящим, чтобы его ласково погладили перед сном. А потом, когда его профессор погрузится в глубокий и спокойный сон, Хан откроет глаза и будет ласкать взглядом его безмятежное лицо. Это повторялось столько ночей, что, казалось, может продлиться целую вечность. Вечность, наполненную смиренным влюбленным взглядом, тихим кошачьим мурлыканьем и мерным дыханием спящего. К сожалению, все приходит к своему логическому завершению. Так случилось и с этой маленькой кошачьей историей. Минхо сонно разлепил тяжёлые веки и тут зажмурился, потирая глаза кулачками. Ночь прошла совсем незаметно, оставив лёгкое чувство неудовлетворённости от столь быстрого окончания сна. Он будто бы проспал всего минуту, но чувствовал, что обратно в дремоту уже не провалится. Плечо слегка занемело, а на щеке совершенно точно остался след от подушки, но Ли привык к своему чрезвычайно помятому виду после сна. Наверное, он выглядел бы лучше, даже если бы дрался с Волан-де-мортом. Ничто не способно так деформировать его милое личико, как сон. Минхо со стоном переворачивается на другой бок, собираясь привычно потянуться за телефоном и залипнуть в соц. сетях ещё на час, но спотыкается взглядом о необычный предмет в своей кровати. И это достаточно мягко сказано. Может быть потому, что в голове у Ли сейчас сидела огромная мультяшная обезьянка с тарелками и весело била их друг о друга, заглушая все его мысли. Все, что мог Ли — пялится на голую кожу чужой спины в свете утреннего солнца. Он, конечно, не был готов к такому повороту, поэтому сначала мыслями вернулся к вчерашнему дню, в попытке понять, каким образом в его постели оказался обнаженный юноша. Ладно, Минхо не может знать обнаженный он или нет, но его голая спина уже говорила о многом. Впрочем! Воспоминания о вчерашнем дне были вполне себе обычные, потому Минхо перешёл к следующей стадии — ущипнул себя, причем не сильно-то жалея. Не помогло. Утреннее видение все также продолжало мирно дремать на его кровати. Минхо, стараясь не дышать, чуть ближе подполз к неизвестному объекту и, вежливо попросив прощения в мыслях, коснулся его плеча, чуть надавил, чтобы парень перевернулся, а после удивлённо вскрикнул: — Джисон? Упомянутый Хан же нисколько не удивился внезапному шуму — гриффиндорцы всегда слыли потерявшими чувство самосохранения — спокойно потянулся до хруста в позвоночнике и лениво открыл один глаз. И то только на четверть. Однако когда картинка перед глазами стала не такой расфокусированной, он резко поднялся, с уважением протягивая «Здравствуйте, профессор Ли». Но сказал он это почти что в лицо недоумевающему Минхо, который и без того смотрел на него таким взглядом, будто увидел в кровати Плаксу Миртл (такое случалось, кстати, но потом это приведение дезертировали обратно). Ну, то есть: с удивлением и ужасом. Джисон тем временем оглядел свое прикрытое одеялом голое тело, просек всю ситуацию и протянул виноватой: — Как неловко вышло… Кто же знал, что в один момент его магия взбунтуется точно также, как и в первый раз, и он превратится обратно без своего ведома. Он был уверен, что все будет хорошо! Но вот он, тот самый момент, когда контроль вышел из-под пранка… И что сейчас нужно сказать? сделать? Оно взорвется или нет? Джисон поднял взгляд на Минхо. Судя по его лицу, «оно» взрываться не собиралось, но это не отменяет того факта, что Джисону лучше бы дать по съебам и как можно скорее. И точно не стараться объяснять ситуацию! Но как только Хан дернулся, было уже поздно: его рука была в крепком захвате. Его с силой швырнули обратно на подушку, пригвождая к ней взглядом. Сколько бы Джисону не везло в вечных убеганиях от Минхо, но в этот раз фортуна точно повернулась к нему задницей. — Хан Джисон, мне понадобится зелье правды или ты сам объяснишь мне эту ситуацию? — тоном, каким обычно на лекции спрашивает домашнюю работу, говорит Минхо. Ну и Джисон механически в привычной манере и отвечает. — Это вы должны знать, что происходит в Вашей кровати. Профессор лишь выгнул бровь, но это, черт побери, выглядело как символ кровавой мести. Он выглядел так, будто сейчас начнет вырывать ему ногти за каждый неправильный ответ! Джисон не тупой, как это может показаться на первый взгляд, поэтому он быстро сдулся: — Ну…. — Подожди, — заткнул его Минхо, резко о чем-то задумавшись. Не спрашивая разрешения, он тут же навис над лежащим Джисоном и коснулся рукой его щеки. Одно касание породило целую стаю мурашек, которая холодом застыла в конечностях. Неужели он…хочет… Что бы там не думал Джисон, Минхо интересовало совсем другое: сияющие разноцветные глаза, такие знакомые, но точно не принадлежащие Хану. Профессор сообразил быстро, однако не смог скрыть своего потрясения, прошептав тихое: — Малыш? — Ч-что? — сорванным голосом отозвался Джисон. Минхо тут же отшатнулся. В его голове разноцветные глаза человека рядом синтезировались и с образом котенка, и с пропажей ученика. Неужели все это время рядом был он? Именно он? Его резко подорвало с кровати. Почти не видя, что именно он делает, Ли кидает несколько вещей на кровать с вполне читаемым посылом «одевайся и проваливай, пока я не испепелил тебя к чертям». Хан быстро натянул на себя кинутые ему спортивные штаны и замер с чужой футболкой в руках. Не поворачиваясь к нему, Минхо строго сказал пустым голосом: — Возвращайся в свою гостиную. О мере наказания я поговорю с директором. И…минус сто баллов с Гриффиндора. Разве Джисона волновали сейчас баллы? Тревожило наказание? Или даже возможность отчисления? Нет. Его внимание привлекли лишь опущенные чужие плечи. Перед глазами пронеслись события предыдущих дней, которые были похожи больше на утопический сон. Он вспомнил спящего Минхо, завтракающего Минхо, танцующего под какие-то попсовые песни Минхо. Всю его мягкую домашнюю атмосферу, которую он скрывал под панцирем строгого язвительного преподавателя. И если Джисон и что-то хотел получить этим своим необдуманным поступком, то он осознал, что именно. Он хотел понять. Узнать его настоящего. Хотел убедиться, что действительно трепетно влюблен в своего язвительного профессора. Убедился? Да, блять, да. Никто ещё на свете не был уверен в своих чувствах так, как Хан Джисон сейчас. И нет, он не собирается уходить, как ему было велено — наоборот, босыми ногами шлёпает по полу и крепко обнимает напряжённого Минхо со спины, жмурясь от страха. — Я не хотел шутить над Вами. — Не похоже. Теперь ты знаешь много — столько поводов для смеха, — раздается в ответ ледяной голос. И Джисон в ответ на это прижимается только сильнее, комкает чужую пижамную рубашку в руках, потеряв всякий контроль от переполнивших чувств. Сейчас. У него есть шанс сказать все только сейчас. — Я хотел лишь узнать Вас получше, увидеть Вас в повседневной жизни не…не в роли учителя… Я хотел…хотел… л-лучше у-узнать челов-века, в которого я…я влюблен… Джисон говорит на грани слез срывающимся шепотом, но он уверен, что Минхо слышит каждое его слово, каждый его вздох. Потому что его речь сопровождалось не только плачем сердца, но и, казалось, взрывом тысяч Вселенных. В каждой гребанной Вселенной, в каждой, один маленький Хан Джисон должен быть влюблен в Ли Минхо. И эта не должна быть исключением! — Джисон, — тихое, без того холода, что искрился минутой ранее, говорит Минхо, — это пройдет. И тут резко нить обрывается. В ушах оглушительное пищание, то, что издают медицинские приборы, когда жизнь покидает человеческое тело. Вот и Джисон, кажется, готов упасть. Но нет, его поднимает то ли злость, то ли отчаяние, то ли крепкая вера в свои чувства. — Зачем мне ждать, чтобы это прошло? Зачем топтать и уничтожать чувства? Зачем жертвовать собой ради эфемерного «нельзя». Для чего тогда жить? Ответьте, профессор. Почему я должен пережидать это, когда я знаю, что я тоже…вам….вы тоже меня… Он давно разжал руки, не сковывая больше Минхо кольцом объятий. Он смотрел в пол, боясь поднять взгляд и увидеть безразличие. — Потому что ты слишком молод, Джисон. Сейчас твои гормоны убеждают, что тебе нужен я, а завтра — кто-нибудь ещё. Это нормально. Но я твой преподаватель. Он помолчал всего мгновение, прежде чем продолжил уверенней: — Я…понимаю тебя, понимаю, почему тебе так неприятны мои слова. Я не ученик, я не могу позволить себе… Джисон понял, что сейчас снова все пойдет по новой и пришел к выводу, что ему нужно менять тактику, если он не хочет поставить точку и расписаться под ней же здесь и сейчас. — Вы хотите сказать, что я слишком юн и не могу отличить благородные взрослые чувства от похотливых подростковых. Это хотите сказать? А мое слово здесь, как всегда, веса не имеет? Как и ваши чувства, да? Я ненавижу ваши гребанные консервативные аристократические устои. Не верите мне? Ну что ж, я прямо сейчас готов писать к родителям с просьбой о помолвке. Черт побери, профессор, я настолько в вас по уши, что готов и выйти за вас, и детей родить, и ужин каждый вечер готовить, при том факте, что я ненавижу готовить! Воистину: лучшая защита — нападение. Всё-таки Минхо привык к тому страху, который он внушает ученикам одним своим присутствием, поэтому совершенно не понял, как именно стоит реагировать на подобную отповедь. Он же не может говорить серьезно? Ну не может ученик пятого курса отдать свою свободу ради замужества. Но судя по взгляду Джисона, ещё как может. Да, Минхо всегда в нем видел лишь ребенка и совсем игнорировал юношу, который имеет свои приоритеты в жизни, свои цели и осмысленные желания. Неправильно со стороны Ли считать того же Юнги мудрым и взрослым и в то же время принижать Джисона. Он подвис, а Джисон ждал хоть какой-то реакции. Не мог он сейчас промолчать! Где тот самый язык, который находил ответы абсолютно на все тупые вопросы?! Гриффиндорец решил, что сбавлять обороты сейчас не стоит, поэтому со всем возможным отчаянием ткнулся носом в крепкую грудь Минхо и протянул жалостливое: — Профессор… пожалуйста, не отталкивайте меня. Ответа не последовало. Лишь чужая теплая рука нежно коснулась волос, ласково поглаживая каштановые пряди. — Только не пожалей об этом, — шепотом, будто бы дуновением ветра, донеслось до его слуха. Джисон сильнее обвил талию Ли руками и вдохнул теплый аромат его кожи. — Никогда я не буду счастливей, чем в этот миг. И это было «да, давай попробуем», обернувшееся крахом для всех «нельзя» и абсолютным счастьем для двух людей.***
— Профессор, — зовёт Джисон в тишине. — Мгм? — Сколько будет стоить добровольно отданное человеческое сердце? Если Минхо и удивился вопросу, то вида совсем не подал, листая страницы очередного трактата то ли по зельям, то ли по защите от темных искусств. — Думаю, что тут цена на миллиарды золотых. Добровольно отданные ингредиенты всегда наиболее ценны для обрядов и зелий. Хотя на моей практике не встречалось зелье с таким компонентом. Наверняка это понадобилось бы для чего-то темномагического. Джисон тихо фыркнул, чем, наконец, вызвал вопросительный взгляд Минхо, который соизволил оторвать глаза от книги. Он даже не удивлен, что тот не спросил его ни о чем, а принялся материально рассуждать о поставленном вопросе. — А я Вам свое отдаю совершенно бесплатно, — понижая голос, доверительно шепчет Джисон. Ли снова перелистывает страницу. — Моя зарплата профессора не настолько маленькая, как ты думаешь. Но если вдруг я стану нищим, я обращусь к тебе. Джисон закрывает лицо руками. Ну вот опять! Он уже несколько десятков раз пытался подобным образом вывести Минхо на что-то милое и романтичное, а тот всегда отвечал… Ну вот так и отвечал. А между тем рождественские каникулы близились концу, а это означало, что Джисон потом не сможет целый день торчать рядом с Ли. Он не отходил от него почти ни на шаг с того момента, как получил хрупкое разрешение на отношения? ухаживания? Он так и не понял, что именно это было. Поэтому таскался за Минхо всюду, что даже иногда вызывало в нем раздражание. Джисон посчитал, что это от непривычки. Минхо всё-таки вывел его на разговор о той истории с котёнком и несказанно удивился способностям своего ученика. Цитата: «если бы ты не был таким раздолбаем, то вполне мог бы быть успешным в Чарах. Для поиска и воссоединения со своей анимагической формой нужно много контроля и упорства. Удивлен, что в тебе это есть». А вот Джисон вовсе не удивлен. У него вообще ангельское терпение. Кто, как не ангел, сможет вытерпеть вечный сарказм Ли Минхо? Сегодня он вытащил его погулять, подышать свежим воздухом зимней ночи. Это было необходимо, потому что мироощущение Джисона схлопнулось до гостиной факультета, Большого зала и покоев Минхо, в которых они часто сидели вечерами. Вокруг было так тихо, будто сама ночь погрузилась в сон. Их шаги по скрипучему снегу разрубали тишину, но ничто больше. Казалось бы, было уютно и так, под интимным покровом ночи и ленивым перемигиванием светил. Вечно буйный Джисон, кажется, привык к тому, что он не нуждается в словах рядом с Минхо. Ему было достаточно того, что он здесь, идёт совсем рядом, и если постараться, то можно почувствовать эфемерное тепло от его тела. — Луна сегодня красивая, правда? — улыбаясь небу, неожиданно спрашивает Минхо. — Прав- — начинает Джисон, но осекается, внезапно все осознав. Когда он опускает взгляд от ночного неба, тут же встречается с ласковой улыбкой Минхо, которая, Хан уверен, может растопить даже саму зиму. — И я тебя тоже. Старший обычно никак не делал первых шагов, даже, можно сказать, игнорировал Джисона, просто разрешая тому быть рядом с собой. Гриффиндорец не сильно этому противился, прекрасно понимая, что ему нужно несколько больше времени, чтобы принять все и привыкнуть. Но сейчас Минхо сам потянул Джисона за рукав мантии и проворно обхватил его руку. У него нежная и мягкая кожа, до безумия теплая, будто бы внутренний огонь этого человека настолько яркий и теплый, что не позволит замёрзнуть не только ему, но и тому, кто рядом. Холодные пальцы Хана слегка онемели от контраста температур, но он все же нашел силы легонько сжать чужую руку в ответ. Он не поднимал головы до самого замка, боясь, что при одном взгляде на профессора он утонет в смущении. Но когда они переступили порог и по инерции двинулись к подземельям, Джисон всё-таки вспыхнул и остановился, заставляя и Минхо встать на месте. Он повернулся и вопросительно глянул на него. Джисон, не поднимая головы, смущённо прошептал: — Профессор…омела… И правда, над их головой пышно цвела омела, которую сложно было бы не заметить, но Ли всё-таки был удивлен. Он усмехнулся на эти детские игры, но тут же стал серьезным, когда Хан поднял на него несмелый взгляд. — Пожалуйста? — и это трепетная просьба звучала с отчаянием молитвы. — Ты правда хочешь. Уверен? — серьезно спрашивает он и получает в ответ кивок, подкрепленный уже более смелыми словами. — Я хочу все, что ты можешь мне дать, — как только это прозвучало вслух, Джисон тут же стушевался. Все же он даже в самых смелых мечтах никогда бы не подумал, что действительно скажет подобное объекту своих желаний. Минхо улыбнулся совсем по-ребячески, даже несдержанный смешок соскользнул с его губ. Никогда бы он не подумал, что его дерзкий ученик будет когда-нибудь таким смущенным и краснеющим рядом с ним. Он поднимает чужой упрямо опущенный подбородок и смотрит на Хана прямо и слегка насмешливо. — Обещаешь, что больше не будешь воровать из кладовой? — Угу, — удивлённо вымолвил Джисон, но все зачем-то скрестил пальцы за спиной. На всякий случай! Минхо, в общем-то, ни на секунду этому воришке не поверил. Когда в следующий раз попадется, они поговорят обязательно. Ролью уборщицы он больше не отделается. А вот сейчас… Большой палец мягко огладил подбородок в опасной близости к алеющим губам. Желание Джисона было настолько несдержанным, что он даже приоткрыл их на мгновение в попытке поймать прикосновение. И Минхо не из тех, кто будет тянуть и смаковать момент, ждать, пока мальчишка вспыхнет от нетерпения, нет. Он наклоняется быстро, но не резко, на мгновение оставляет между ними чертов миллиметр, чтобы дать Джисону возможность оттолкнуть, и, наконец, касается его губ. Не жарко и пылко, не задыхаясь и измазывая слюнями все вокруг. Это не про них. Про них — тягуче медленно, пьянеще нежно и тепло. Про них — долго смаковать один момент, пока губы не заалеют и опухнут, а дыхание не собьется. Про них — задыхаться от нежности и долго стоять, соприкоснувшись лбами, в надежде отдышаться. И да, неловко рассмеяться после — тоже про них. Идиллию разорвала внезапная вспышка света из противоположного угла, но никто: ни профессор, ни ученик — даже не дрогнули. Синхронно повернули голову, наткнувшись взглядом на… профессора Тэмина с камерой. Он долго смотрел на нее, потом — на них, снова — на нее, а после прижал к своей груди, как самое ценное сокровище. — Мне за эту колдографию такую премию дадут! — счастливо сообщил он и тут же ускакал куда-то в глубь коридоров с паникующим «Тэён! Тэён!!!» — Сейчас я быстренько разберусь, — прошипел Минхо, дернувшись в сторону беснующегося профессора ЗОТИ, но Джисон проворно схватил его за рукав. — Он просто сплетница, а я не хочу ждать своего парня из Азкабана. — Парня? — переспросил Минхо. — Не нравится? Может быть, будущего мужа? — предложил Джисон ещё вариант. — У тебя какой-то кинк на свадьбу или что? — смущённо пробормотал Минхо и тут же повернулся к Джисону спиной, делая вид, что направляется к подземельям. Тот однако догнал его в два подскока и мгновенно вцепился в руку, как клещ. — Только если она с тобой! Минхо просто надеялся, что Джисон не сдержал свое обещание и не написал родителям по поводу свадьбы. — Я сегодня сплю с тобой! — оповещает его Хан, когда они заходят в привычные обоим комнаты. Но во взгляде Ли было категоричное «нет». — Мне обернуться котом? Я тебя так привлекаю больше? — Сейчас договоришься и будешь спать на коврике. В конце концов они всё-таки спят вместе, всю ночь перетягивая одеяло и сплетаясь всеми возможными конечностями. Вошедший поутру Юнги, увидев эту картину, прошептал только удивлённое «ну нихуя себе» и побрел на кухню в одиночестве. (Там же он по доброте душевной попросил принести двоим влюбленным красивый завтрак прямо в комнату Минхо, но никто так и не узнает, что это сделал именно он)