can i take you to a moment (where the fields are painted gold)

Шесть часов. Ровно столько показывает навигатор в телефоне, который Бак достал из кармана уже раз пятнадцать за прошедшие десять минут, чтобы хоть чем-нибудь занять руки и мысли. Он снова убирает его в карман фирменной толстовки пожарного департамента и вытирает вспотевшие ладони об брюки, тут же ловя на себе проницательный взгляд Хен. Он прекрасно знает, о чем она думает. О чем думают все в этой машине, включая его, несмотря на жалкие попытки отвлечься. Слова ТиКея прочно оседают в голове, как бы он не пытался их забыть, лишь подливая масла в огонь. Бак не хочет говорить об этом ни с ним, ни уж тем более с Хен. Она может дать толковый совет, может помочь разобраться с паутиной мыслей у него в голове, которая не дает сосредоточиться на выгоревших лесах за окном, хмуром небе, где совсем не видно птиц, и даже вот на этой пылинке на окне. А может это пепел, черт его знает. Хен может похлопать его по плечу, пожурить, как старшая сестра, за очевидную глупость и трусость, может, даже предложит мармелад, который запрятала в своей походной сумке, надежно лежащей под ее рукой. Бак бы не отказался от мармелада, но почему-то он думает, что сейчас Хен не в настроении делиться. Он медленно переводит взгляд на Мартинеза, сидящего напротив него в наушниках с закрытыми глазами и прислонившегося лбом к окну. Он бережно левой рукой прижимает к груди правую, покрытую слегка запачкавшейся пеплом повязкой. Бак слышал, что он выезжал на линию огня с другими командами, и если бы не пожарный из Сан-Антонио, который вовремя оттащил его от языков пламени, и Хен, которая несколько раз обрабатывала ожог, все могло бы закончиться иначе. Помимо них троих, в машине было еще два человека. За рулем сидела Сара, она работала в их части всего полгода и, честно говоря, Бак удивился ее рвению, когда Бобби заговорил про Техасские пожары. На вызовах с командой она была тихой, не слишком инициативной, но очень внимательной. Бак замечал ее пристальный взгляд, когда кто-то из них работал; когда нужны были инструменты, у Сары они уже были наготове. Возможно, она просто училась, подмечала детали, чтобы, наконец, блеснуть. А рядом с ней сидел Эдди, который перед отъездом как ни в чем не бывало обмолвился с Баком парой слов, сообщил команде, что они могут заехать к его родителям в Эль-Пасо, чтобы перекусить, принять душ и нормально поспать, прежде чем продолжить долгий путь домой. А после этого он занял свое место на переднем сидении и даже не оборачивался. Бак снова с тоской достает телефон, открывая сообщения, чтобы понять, как они к такому пришли – как то, что раньше было семьей, резко вернулось к состоянию знакомых. Он пробегается глазами по именам, и видит несколько новых сообщений от Мэдди, датированных позапрошлым утром: Мэдди, 6.44 am: Напиши мне, когда доедете. Мэдди, 6.45 am: Пожалуйста, будь осторожен. Люблю тебя. Мэдди, 7.03 am: Не забывай, что твоей племяннице нужен будет любимый дядя. От последнего сообщения у него на сердце теплеет. Когда Мэдди поздно вечером позвонила, чтобы поделиться, что у них с Чимом будет девочка, он даже не скрывал эмоций – кричал, как маленький ребенок, который нашел под рождественской елкой подарки, взял с сестры слово, что она будет строгой (но обязательно любящей мамой), чтобы он на ее фоне казался классным бунтующим дядей, у которого можно не спать допоздна и есть кучу сладкого и фастфуда. И поклялся, что во все трудные времена будет рядом, если им с Чимом понадобится помощь или отдых. А затем эйфория прошла. И он полночи пролежал на кровати, глядя в потолок и прижимая к груди маленькую подушку, думая обо всей той боли и обо всем том чувстве одиночества, которые годами накапливались в его груди. Он рад, что у Мэдди теперь есть своя семья, о которой она мечтала, она, черт возьми, заслужила этого, как никто другой. Но ощущение, будто все то родное, что у него оставалось, высыпалось сквозь пальцы, отказывалось его покидать. Может, он и будет классным дядей для племянницы, может, он останется другом Кристофера, но собственная семья… стала несбыточной мечтой. Бак сопит, снова привлекая внимание Хен, и опускает взгляд на последнее сообщение от сестры, пришедшее буквально несколько часов назад: Мэдди, 12.14 pm: Вы уже возвращаетесь? Эван, ответь немедленно, иначе я напишу Эдди или Хен! Ты же знаешь, что мне нельзя волноваться! Бак быстро печатает длинный ответ с кучей смайликов и сердечек, обещанием написать еще раз, когда они доедут до Эль-Пасо и он сможет подзарядить телефон. Чуть ниже висит сообщение от Бобби: Кэп, 4.28 pm: Бак, пожалуйста, не делай глупостей и будь осторожен. Мы все ждем, что вы вернетесь целыми и невредимыми. Наверное, Бобби будет рад узнать, что Бак нашел друга. С которым практически угнал пожарную машину. Чужую пожарную машину. Во всем стоит искать плюсы, верно? Плюс этой ситуации в том, что на машине 118-ой части ни царапинки. Плюс сообщений капитана в том, что он искренне переживает за Бака. Может, неделю назад он бы обиделся, что его снова считают глупым пацаном, который не может вести себя, как подобает профессионалу, но сейчас совершенно иная ситуация. Они буквально оказались в центре ада, где шансы погибнуть превышали шансы выжить. Воздух будто насквозь пропитался огнем, любой вдох причинял боль. Смотреть на окружающую среду было просто страшно – Бак не мог себе представить, сколько животных погибло в этом кошмаре. Изучая после цунами природные катаклизмы, он читал про множество разных пожаров, и один из них случился незадолго до того, как Лос-Анджелес накрыло волной, – пожары в Австралии унесли жизни многих людей, но еще сильнее пострадали животные. Слезы в глазах Кристофера, когда тот услышал про коал, которых спасали из лесов, навсегда останутся в памяти Бака. Эдди в тот день был на работе, а Бак, прижав к себе Криса, отправил от их имени больше половины своей месячной зарплаты в фонд помощи пожарным и пострадавшим. Бак снова всхлипнул, на этот раз почувствовав на плече руку Хен. На ее лице была грустная улыбка, и сердце Бака пропустило удар. Он снова опустил взгляд в телефон, пытаясь в кипе сообщений с пожеланиями удачи и наставлениями быть осторожнее найти диалог с Эдди. Он оказался почти в самом низу списка. Эдди, 5.33 pm: Кристофер хотел увидеться с тобой Бак, 5.34 pm: Скоро приеду. Вот так кратко. Кристофер хотел с ним увидеться. Бак листает чуть выше, пытаясь найти какие-нибудь шутки, которые понятны только им, или фотографии, которые Эдди иногда в приступе умиления скидывал ему, но вся переписка была переполнена официозом, словно они просто коллеги и Бак не погряз в своих чувствах к лучшему другу. Другу, который решил растоптать его сердце. Бак блокирует телефон и быстро убирает в карман, замечая, что Хен протягивает ему упаковку с мармеладом. Благодарно кивнув, он рукавом вытирает глаза и берет сладости, вскрывая пакетик. – Ладно, я молчала, когда мы ехали в Техас, – наконец, срывается Хен. – Ты всю дорогу спал, поэтому я не придала этому значения. Но сейчас молчать не буду. Что происходит? Бак косится в сторону Мартинеза, но тот, видимо, спит, или не слышит ничего в наушниках, потому что даже не дергается от слов Хен. – Что ты имеешь в виду? – Бак. – Что? У меня все нормально, – он пожимает плечами, и пристально смотрит на мармеладного червяка, будто тот может волшебным образом ожить и отвести от него все нежелательное внимание. Но мармелад остается неподвижным, и Бак закидывает его в рот, надеясь выиграть себе хотя бы несколько минут, потому что ответ будет неизбежен. – Я же вижу, что ты врешь. У тебя все еще слеза на щеке, – она протягивает руку и стирает с его лица капельку. – Бакару, что у вас с Эдди случилось? – Ну, несколько лет назад мы познакомились, потом подружились, потом… – Бак! – Мы уже усвоили, что это мое имя. Ты правда хочешь знать? Хен кивает. ~~~ Все началось как раз таки с Хен, а точнее с ее слов о том, что она временно съедет от Карен и детей на время пандемии, чтобы, как минимум, адаптироваться к тяжелым условиям. Даже мысль о разлуке с семьей была просто невыносима, но все это было ради их безопасности, потому что с их работой риск подхватить какую-нибудь заразу был высок и без бушующих за окном вирусов. Мэй и Гарри перекочевали к Майклу, работающему из дома, поэтому Афина сразу отсекла идею Хен пожить в мотеле и пригласила ее к ним с Бобби, что тот с радостью поддержал. А затем об этом услышал Эдди. Вспышка случилась чуть больше недели назад, и все это время он был чрезвычайно осторожен: по возвращении домой переодевался прямо в коридоре, пользовался антисептиком, шел в душ и снова переодевался. Объятия с Кристофером сократились до болезненного минимума, но он восполнял их словами о том, как он его любит и как сильно им гордится, и Кристофер все понимал. И отвечал отцу тем же. Но работа становилась все сложнее – они каждый день сталкивались все с большим числом заболевших, Чимни объявил, что переезжает к Баку, а затем и Хен упомянула детей. И все меры предосторожности канули в Лету – Кристофер был особенным ребенком, его риск заражения был выше, чем у обычных детей, а Эдди не мог себе позволить этих рисков. Так что он надел маску, перевез свою бабушку в дом к Крису, научил ее пользоваться компьютером, окончательно отпустил Карлу, собрал вещи и, напоследок по-настоящему обняв сына, уехал к Баку. Решение поселиться у Бака было не совсем обдуманным – он даже не предупреждал, что приедет и уж тем более останется на несколько месяцев. Он просто поехал по адресу, который первым всплыл в его голове, надеясь на лучшее. Но постучаться не осмелился. Так что Бак, когда услышал топот за дверью, распахнул ее и увидел растерянного друга, без лишних слов забрал его сумки и завел Эдди в квартиру. Первый месяц был самым сложным – им пришлось учиться уживаться втроем, дома пытаясь найти укромный уединенный уголок, а на работе скрываясь от Хен с ее бесконечными шутками про их затянувшийся мальчишник. Баку казалось, что ситуация больше похожа на шабаш – они все время что-то бурчат себе под нос (Чимни) и ходят по кругу, пытаясь убить время (Эдди). К тому моменту, как к ним присоединился Эдди, Чим уже оккупировал диван, собирая его лишь тогда, когда уходил на ночные смены, так что Баку с Эдди пришлось ютиться на одной кровати. Бак, впрочем, не возражал – с теплом Эдди, лежащего рядом, он чувствовал себя как никогда в безопасности, будто мир, наконец, подарил ему собственный пузырь, в котором можно было укрыться от всех невзгод. В этом пузыре они вместе сидели, общаясь по видео-связи с Кристофером, читая ему сказки, пока он не уснет. В этом пузыре абуэла Эдди иногда делилась с Баком своими рецептами, чтобы он мог радовать друзей в тяжелое время. И в этом пузыре чувства Бака к его лучшему другу невыносимо быстро расцветали, оплетая его сердце ветвями с шипами. Пузырь лопался каждый раз, когда он видел, как напрягаются плечи Эдди, когда наступало время ложиться спать и они вместе забирались в кровать. Он лопался, когда Эдди сдвигался так близко к краю, что Бак переживал, что он вот-вот упадет. Пузырь лопался – и это было отличным напоминанием, почему все чувства лучше держать при себе, чтобы не потерять то, что уже имеешь. Когда было совсем тяжко, Бак прятался за Чимни, действуя ему на нервы, пока тот пытался побыть наедине с Мэдди хотя бы онлайн. Бак отпускал шуточки про виртуальный секс, сестра закатывала глаза, Альберт, притворяясь самой невинностью где-то на заднем плане и вовсе однажды разбил чашку, и тогда Чимни выталкивал его за пределы экрана, бормоча себе под нос что-то про Эдди. Тогда Бак ретировался на балкон, потому что места в квартире, где он мог побыть в тишине, больше не оставалось. В какой-то момент ему на планшете попалась реклама услуг психолога. Вся ситуация напоминала День Сурка: утром он просыпался раньше всех, чуть ли не до восхода солнца, несколько минут смотрел на мирно спящего рядом Эдди, кожа которого приобретала красивый медовый оттенок, когда ее касались первые лучи. Он снова отрастил волосы, и пряди неряшливо опадали на лицо, закрывая глаза с длинными ресницами. Может, это было немного странно, но Бак не мог отказать себе хотя бы в этой маленькой радости, постоянно опасаясь, что Эдди вот-вот проснется и увидит, что тот таращится на него, как маньяк. Он поднимался с кровати, накидывая одеяло чуть выше на плечи Эдди, шел в ванную, заканчивал все гигиенические процедуры, сразу же укладывал волосы и спускался вниз, чтобы приготовить завтрак. Следующим вставал Чим, и Бак с ухмылкой наблюдал, как тот потягивается на диване. И когда Бак заканчивал готовить, к ним присоединялся сонный Эдди. После завтрака все ненадолго расходились по разным углам, чтобы позвонить семьям, а Бак занимался грязной посудой. Затем работа, сумасшедшие вызовы, сумасшедшие люди, круговорот безумия. А вечером, если у них была не ночная смена, они снова общались с семьями, смотрели фильм и могли выпить по бутылке пива. Каждый день одно и то же. Пока Чимни не начал оставаться на ночных сменах отдельно от них. Бак подозревал, что там он мог чаще созваниваться с Мэдди без лишних ушей, но, в общем, не возражал. Потому что тогда они с Эдди больше времени проводили вдвоем, и у него внутри теплилась надежда, что это к чему-то может привести. Хотя бы к укреплению их дружбы. Они смотрели фильмы, которые выбирал Эдди, ознаменовав это «кинематографическим воспитанием Бака», звонили Кристоферу и помогали ему с домашней работой, иногда попутно объясняя абуэле какие-то технические мелочи, с которыми у нее могли возникнуть сложности. Они хохотали допоздна над разными глупостями, которые взбредали им в головы из-за пива, иногда засыпая рядом на диване, а Чимни будил их утром, прогоняя с места своего сна. Бак за несколько месяцев узнал столько деталей про Эдди, сколько, ему казалось, он не знал даже про родную сестру. Например, то, что у Диаза была аллергия на киви (и, если подумать, Бак мог вспомнить моменты, когда тот старательно игнорировал этот фрукт в магазине или на тарелке с другими фруктами, которую ставил перед ним Бак, когда они играли в видеоигры). Или о его нелюбви к лысым кошкам и слишком маленьким собакам (Бак был уверен, что однажды Эдди сдастся и заведет Кристоферу большого лохматого пса или хотя бы толстого кота, потому что хомяк, который радовал его сына на данный момент, – это явно не очень долгоживущий друг). Эдди любил смотреть «Друзей», потому что после ухода Шеннон и долгого дня на трех работах, когда сон все не наступал, ему хотелось чего-то легкого, незатейливого и расслабляющего (когда Бак спросил про порно, Диаз фыркнул и пихнул его локтем). Эдди не нравилась пара Росса и Рейчел, и он считал, что Джоуи любил ее гораздо сильнее. Бак даже посмотрел с ним целиком весь сериал, и иногда ему казалось, что Эдди смотрит не на экран, а на него, тем мягким взглядом, которым он одаривал только Кристофера, чтобы показать, как сильно он его любит. Но, конечно, это была всего лишь игра его пьяного и усталого воображения. Когда они уже закончили сериал, Эдди иногда предлагал пересмотреть некоторые его любимые эпизоды. И последней серией, которую они вместе смотрели в последний совместный вечер, была та, где Чендлер делал предложение Монике. Бак предложил пойти в кровать, потому что уже было поздно, и, к счастью, их смена начиналась только после полудня, поэтому, выпив еще по бутылке и похихикав, как дети малые, непонятно над чем, они поднялись наверх, сразу же свернувшись под одеялом лицом к лицу. Бак ненадолго закрыл глаза, вслушиваясь в шум города за окном и льющейся у соседей воды, а когда открыл, обнаружил на себе пристальный взгляд карих глаз Эдди. – Тебе грустно, – внезапно сказал Эдди. И это был даже не вопрос, а факт, который он будто бы долго боялся озвучить. – С чего ты взял? – Бак попытался ухмыльнуться, но улыбка вышла кривая и неестественная, он понял это по нахмурившимся бровям Эдди – Ты смеешься, только когда звучит зрительский смех в сериале. И когда ты думаешь, что никто не смотрит, ты будто… замыкаешься. Но я смотрю. И вижу это. Бак поежился, притягивая одеяло чуть повыше. Он чувствует запах алкоголя в воздухе, но смеяться от него больше не хочется. – Просто… я думаю о том, что будет, когда Чим вернется к Мэдди, а ты домой к Крису. Хен ведь вернулась к детям и Карен, да? Так что это вопрос времени, когда я снова останусь один. – Бак… – Нет, Эдди. У вас есть семьи. А у меня есть этот дурацкий фикус, который я постоянно забываю поливать, и велосипед, на котором я даже не люблю кататься. – Бак… – Я тоже хочу любви. Такой, что ради меня сойдут с самолета, или переступят свои страхи и во всем признаются, или пойдут наперекор родным, или придумают большой план, который сначала немного разобьет мне сердце, а потом излечит его, потому что я почувствую настоящую любовь. Бак делает глубокий вдох, пытаясь удержать слезы, чувствуя, как рука Эдди касается его щеки, смахивая все же скатившиеся по щекам капли. – Прости, этого я тебе дать не могу, – шепчет Эдди, но руку с лица не убирает, и Баку кажется, будто весь мир вокруг него остановился. – Но ты не один. У тебя есть я. – Нет, Эдди, это не… – Бак, у тебя есть я, – Эдди повторяет эти слова так уверенно, что Бак замирает, даже не моргает, только смотрит в карие глаза, боясь вздохнуть. Он вцепляется в одеяло, будто от этого зависит его жизнь, и чувствует, что кровать чуть прогибается, когда Эдди со своего края придвигается к нему. Кончики его пальцев все еще призрачно скользят по лицу Бака, слегка касаясь губ. Эдди смотрит неуверенно, но в его глазах столько желания, что Бак просто не может поверить в происходящее. Они спали в этой кровати вместе на протяжении нескольких месяцев, и Бак каждый раз с трепетом наблюдал, как Эдди заворачивается в кокон из одеяла, но он ни на секунду не мог предположить, что спустя столько времени они окажутся в этом моменте. Он снова чувствует запах пива, в этот раз сильнее, потому что губы Эдди находятся в пугающей близости от его лица, и так хочет податься вперед… Но Эдди опережает его, резко прижимаясь к губам Бака своими в спонтанном поцелуе. Его ладони лежат на лице Бака, и он не хочет терять это ощущение, чувствуя, как внутри бушует ураган. Он не слышит у себя в голове взрывы фейерверков, скорее тихое ликование, глубокий вздох от невозможности осознания происходящего. Бак чувствует, как Эдди зубами слегка оттягивает его нижнюю губу, а большим пальцем касается родимого пятна Бака. И на него это сразу же действует. У Бака вырывается приглушенный стон, и он чувствует, как губы Эдди расплываются в улыбке, прежде чем тот отстраняется, не выпуская лица Бака из своих ладоней. Внутри него все кричит, молит, чтобы это не было пьяной ошибкой, какой-то жестокой игрой с его чувствами, но Бак знает, что Эдди не способен на такую подлость. Он бы не поступил так с сердцем Бака, которое сейчас стучит так сильно, что вот-вот вырвется из груди. – Утром, – наконец, заговорил Эдди, – мы поговорим про твой фикус. По-настоящему. Он убирает руки с лица Бака, быстро чмокнув его в губы еще раз, и берет его ладонь в свою, переплетая их пальцы и сжимая сильно-сильно, будто боится, что Бак исчезнет. Бак закрывает глаза с мыслью, что в этот раз его мечты могут сбыться. Но утром, когда он просыпается в пустой кровати, а рядом с входной дверью стоит сумка с вещами, он снова напоминает себе больше никогда не быть уязвимым рядом c людьми, потеря которых просто его убьет. ~~~ Хен не отрывает от него глаз, приободряюще поглаживая по плечу. Бак разделывается с последней мармеладкой к тому моменту, как заканчивает рассказ, надеясь, что слезы в его глазах не сделают из него слабого неудачника, потому что сам он себя именно так и чувствует. Он переводит взгляд на окно, замечая, что вокруг дороги, по которой они ехали, одни сухие поля и изредка мелькающие маленькие домики, в которых, судя по обветшалым крышам, давно никто не живет. Хен забирает у него пустую упаковку, но не говорит ни слова, лишь берет за руку и сжимает ее. В этом жесте больше поддержки, чем в любых словах, которые он мог услышать. Она знает, что советы он слушать не будет, а утешения примет за жалость и будет страдать еще сильнее. – Давно ты его любишь? – спрашивает она спустя какое-то время. У Бака нет точного ответа на этот вопрос, потому что ему кажется, что он любил Эдди всегда. Он не может даже представить мир, в котором от одного взгляда на лучшего друга у него не слабеют колени и не появляется желание кричать от радости. Но, наверное, он может вспомнить момент, когда все эти чувства облачились в слово любовь. – Помнишь, весной Эдди рассказывал, как ходил на встречу с учителями Кристофера? Хен хмурится, копаясь в воспоминаниях, а затем ее глаза резко распахиваются. – Весной, Бак. Это было полгода назад! – Через несколько дней после этого мы вместе написали парню из Канады, у которого дочка с ДЦП хотела кататься на скейтборде, и он помог нам заказать нужные детали для адаптированного под Криса скейта. Эдди сказал, что его вдохновил мой рассказ про Джима Эббота. От неловкости, Бак опускает глаза, щелкая костяшками пальцев. Он знает, что Эдди это действует на нервы, да Бак и сам не любит так делать, но сейчас Диаз уже больше часа сидит на переднем сидении в наушниках и не обращает внимания на то, как его друг (наверное?) обнажает душу перед посторонними людьми. Может, Баку хотелось бы, чтобы Хен развернулась и дала Эдди подзатыльник, или даже обозвала его, но он сразу отметает эти мысли. Если Эдди хочет забыть случившееся, как страшный сон, значит, так тому и быть. Любовь нельзя вымаливать, иначе она лишь сильнее разобьет сердце. Некоторое время проходит в тишине. Мартинез все также дремлет, прислонившись к окну, но Бак слышит, что музыка в его наушниках больше не играет, а на лице появилось болезненное выражение. Наверное, обезболивающие, которые ему дала Хен, быстро перестали действовать, и скоро она будет менять ему повязку – у них не было возможности принять душ, отмыться от пепла и грязи, и Бак чувствует каждую пылинку на своем теле, мечтая поскорее вернуться домой, принять ванную и, укутавшись одеялом, проспать примерно неделю. Он не замечает, как его глаза начинают закрываться, и тяжелая голова опускается на плечо Хен. Бак чувствует, как она обнимает его, проводя пальцами по взъерошенным волосам, покрытым копотью, и вскоре отходит в царство снов. Ему ничего не снится, или, по крайней мере, он снов не помнит, но спустя несколько часов, судя по опустившемуся солнцу и заметно изменившейся локации, просыпается от того, что кто-то слегка трясет его за плечо. – Бак. Он открывает глаза, моргая как сова, пытаясь понять, кто потревожил его сон. Город за окном похож на картонный – слишком желтые стены зданий и будто игрушечные красные крыши, слишком яркие вывески и ровные кустарники. Бака изнутри гложет неприятное предчувствие, будто сейчас весь этот небольшой остров счастья накроет лавиной, цунами или еще чем-нибудь. – Бак, – снова раздается за спиной, и он поворачивается, чтобы увидеть Эдди с бутылкой воды, парой яблок и круассаном, которые он протягивает ему. Чуть помедлив, Бак протягивает руки и забирает еду, сразу же открывая воду и впиваясь в нее губами, будто жажда мучила его последние полгода. Эдди не отрывает от него глаз, то и дело приоткрывая рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрывает и ждет, когда Бак допьет. Он выглядит устало, даже измученно, что, впрочем, не удивительно. Он, может и сидел впереди, но для долгих поездок их машина не адаптирована, и наверняка в ближайшее время у всех будут болеть ноги и спина. Бак даже не хочет думать, сколько проблем ему принесет больная нога, сколько таблеток будет выпито и сколько ночей он проведет без сна, пока по щекам будут стекать слезы от того, как это все невыносимо, теша себя обещаниями сходить к врачу. Он уже чувствует легкий холодок, но игнорирует его. Сейчас есть вещи важнее. – Нам еще пару часов ехать до Эль-Пасо. Все пошли в уборную. Бак кивает. Эдди опускает глаза, и несколько секунд в воздухе висит напряженная тишина. В конце концов, он выходит из кабины, но далеко не отходит, достает телефон и что-то читает. – Крис просил передать привет, он написал несколько часов назад, – Эдди поворачивает телефон экраном к Баку, и тот видит немного смазанную фотографию улыбающегося Кристофера с морковкой в зубах. Каким-то образом одна лишь мысль о Кристофере развевает все дурные мысли, и Бак ненадолго отвлекается, разглядывая фото. Он виделся с мальчиком совсем недавно, когда ему писал Эдди, но кажется, будто прошло намного больше времени. Наверное, дело в ауре, которую он излучает – рядом с младшим Диазом всегда хотелось улыбаться, в отличие от старшего, от которого Баку в последнее время хотелось лишь прятаться. – Он не обиделся, что ты поехал на родину без него? – Бак смотрит Эдди прямо в глаза, и тот как-то неуютно дергается, прежде чем пожать плечами. – Он понял, зачем мы едем, даже не возражал, – Эдди подходит чуть ближе к машине, а Бак кусает яблоко и замечает промелькнувшую вдалеке Хен, с любопытством наблюдающую за ними. – По правде говоря, недавно он сказал мне, что не хочет возвращаться в Техас. Он любит моих родителей и скучает по ним, но абуэла ему нравится больше – она не такая гиперопекающая. Знаешь, когда мы еще жили в Эль-Пасо, они все время с ним нянчились, не давали пить из чашки, только из коробочки, читали книги для самых маленьких. А в Лос-Анджелесе… ему нравится быть независимым. У него есть школа, которая помогает развиваться в разных направлениях. Друзья, которые видят в нем равного. Ты. – Я? – Бак вскидывает брови. – Чего ты так удивляешься? Ты его лучший друг. Никто из взрослых раньше не относился к нему как к человеку с собственными увлечениями, только как к особенному ребенку. Что уж говорить про набор для научных экспериментов, который ты ему подарил. Бак снова кивает и переводит взгляд на здания за окном. С Кристофером жизнь становится намного лучше, потому что он не позволяет себе терять боевой настрой. Если что-то не получается – он гордо поднимает голову и добивается этого. Бак вспоминает его фиаско со скейтбордом в прошлом году – мальчик знал, что у него, скорее всего не получится, но все равно встал на доску, и даже разодранные коленки и локти не вызвали у него слез. Не потому, что он закупоривал все свои чувства, как отец, нет, Эдди всегда говорил сыну, что показывать чувства – абсолютно нормально. Но потому, что не готов был останавливаться. Жаль только, что сам Эдди не следовал советам, которые давал Кристоферу. – Он замечательный ребенок, – наконец, говорит Бак, дожевывая яблоко и убирая оставшееся, а заодно и круассан, в сумку, прежде чем выйти из машины. – У него получится все, чем он решит заняться. Хотелось бы мне быть рядом с ним в этот момент. Бак уже идет в сторону уборной, потому что им еще несколько часов ехать и он не хочет бежать в дом Диазов, как сумасшедший, когда Эдди снова его окликает. – Бак! – тот поворачивается, а Эдди что-то читает в телефоне и затем поднимает взгляд. – Мне Мэдди писала. Просила сказать тебе, чтобы ты ей написал. Но ты спал, поэтому… – Я знаю, Эдс. Спасибо, – Бак кивает и уходит в ту сторону, где стоит Хен, все еще не сводя с него глаз. Он проходит мимо, но останавливается около Хен. По ее лицу видно, что она хочет что-то сказать, но Бак лишь качает головой, прежде чем скрыться за дверью. ~~~ Весь оставшийся путь до дома Диазов Бак снова дремлет на плече Хен, время от времени приходя в себя, чтобы послушать, как Мартинез жалуется на больную руку. Он то и дело хочет огрызнуться, припомнить, как полтора года назад его почти раздавила пожарная машина, но вовремя прикусывает язык – как бы тяжело ему ни было, это не повод срываться на других. Ожог на руке Джимми и правда жуткий, он несколько раз просил Хен поменять ему повязку, но она отказывалась, сославшись на то, что грязный туалет в крошечном Ван-Хорне, где даже деревья были жуткой формы геометрических фигур, не лучшее место для обработки раны. За окном уже сумерки, и Бак знает, что они уже на границе Эль-Пасо, а, значит, скоро на горизонте появится дом родителей Эдди. Бак видел старые фотографии пару раз в Инстаграме одной из сестер Эдди, где на зеленой лужайке перед домом с серыми стенами и большими окнами с деревянными рамами стоял маленький велосипед, а около него прямо на траве сидел маленький мальчик с большими карими глазами и рядом с ним девочка постарше. Эдди и Адриана. У Эдди тогда не было Инстаграма, и когда Бак показал ему фотографию, он тут же позвонил сестре с жалобой, что она публикует его фотографии без разрешения. На что она сказала ему идти в задницу и вспомнить, каким он был милым ребенком. Адри была своенравной и вечно шла наперекор семье – неудивительно, что она сбежала из дома первой. Когда их место назначения, наконец, мелькает перед окнами, Бак видит на пороге мужчину и женщину – родителей Эдди. Он видел их однажды до этого, на церемонии окончания испытательного срока Эдди. Хелена практически дрожит от нетерпения, а Рамон обнимает ее за плечи. Бак знает – какими бы сложными у них ни были отношения с сыном, Эдди любит их и тоже волнуется. Машина медленно тормозит на обочине, и пожарные сразу же выбираются на воздух, потягивая уставшие конечности. Боль в ноге вновь напоминает о себе, и Бак думает о горячем душе, который ему обещали, и о мягкой кровати, или, может, диване, что в любом случае лучше твердого сидения, от которого ноет все тело. Воздух в Техасе непривычно влажный, его волосы уже давно вернулись к состоянию растрепанных кудряшек, и он чувствовал себя ребенком, которому мать говорила расчесываться и укладывать их по три раза на дню, будто что-то плохое случится, если он этого не сделает. Бак осматривается – уютное маленькое поместье Диазов действительно изменилось с тех времен, как была сделана та фотография из Инстаграма Адрианы. Стены дома стали гораздо светлее, а зеленая лужайка оказалась огорожена белым высоким забором, хотя по его состоянию казалось, что его воздвигли совсем недавно. Где-то на заднем дворе виднелась еще одна постройка, похожая на большой сарай или даже конюшню. Почему-то у Бака теплеет на душе от одной лишь мысли, что у них есть лошади. Пока Эдди разговаривает с родителями, представляя им своих коллег, Бак оглядывается по сторонам. Их дом находится далеко от центра города, почти в пригороде, окруженный похожими ранчо, огромным количеством деревьев, а небо над головой такое чистое, что Бак уверен – ни в одной точке Лос-Анджелеса он не увидит звезды также ясно, как здесь. – Бак? – окрикивает его кто-то, и он спешит поздороваться с Диазами. – Здравствуйте, – Бак хочет протянуть руку, но быстро останавливает себя. – Меня зовут Эван, Бак. Мы встречались полтора года… – Бак, конечно! – восклицает Хелена с улыбкой. – Мы тебя помним. Эдди много про тебя говорил. Бак косится на Эдди и замечает, как тот заливается румянцем. – Только хорошее, надеюсь, – бормочет он себе под нос, когда Диазы ведут команду в дом. Хелена предлагает им чистые полотенца и провожает Сару и Хен в ванную в их с Рамоном комнате, пока Эдди показывает Баку и Джимми вторую ванную, которой раньше пользовались они с сестрами. Бак ждет до последнего – в доме уже царит ароматный запах блюд, которыми Хелена решила радовать гостей. Бак предлагал помощь, но женщина оказалась настойчивее, послала его передохнуть, принять душ и, может быть, если он успеет и все еще будет гореть желанием занять руки, расставить тарелки. Он подозревает, что она привлечет своего мужа, и чувствует неловкость за такие хлопоты. Его снова накрывает волной неуверенности, и Бак вспоминает главный совет своего психолога – разговаривать с людьми. – Миссис Диаз, Вы уверены, что Вам не нужна помощь? Наш капитан учил меня готовить и… – Называй меня Хелена, милый, – она улыбается, и Бак невольно задумывается, искренняя ли это улыбка, или игра, чтобы заслужить доверие своего сына. – Ты гость, и я хочу, чтобы вся ваша команда хорошо отдохнула. Вам предстоит долгий путь домой, не стоит нагружать себя лишний раз. Бак молча кивает. Из гостиной раздаются голоса Рамона, Джимми и Хен, и Бак хочет присоединиться к ним, когда в дверном проеме появляется Эдди в чистой одежде с взъерошенными после душа волосами. Бак видел его таким десятки раз, когда тот выходил из ванной и со смехом будил Бакли, чтобы тот не опоздал на работу. Казалось бы, прошло всего несколько недель с того момента, как Эдди внезапно собрал вещи и уехал, но Бак чувствует, как внутри у него все сжимается в нервозный комок, изголодавшийся по уюту и теплу, которые привносил в его жизнь Диаз. Эдди поправляет футболку и проводит рукой по волосам, прищурившись, оглядывается по сторонам – туда, где его мать, бормоча что-то себе под нос, хлопочет на кухне, а потом в сторону гостиной, где спор между его отцом и коллегами становится все более разгоряченным. – Сара уснула в комнате Адрианы. Я попрошу маму отложить ей еды, если она проснется, – Эдди очаровательно склоняет голову на бок и хмурится, будто замечает что-то неладное во взгляде Бака. – Ты в порядке? – Да, все в норме. Просто устал. – Ладно, – Эдди несколько секунд молчит, изучая лицо друга. – Я сказал Хен, что она может поспать в комнате Софии, Джимми займет мою комнату. В гостиной диван раскладывается, так что мы могли бы… Если ты не против… Бак фыркает. – Все-то ты пытаешься залезть ко мне в постель, Диаз, – ухмыляется он, а от лица Эдди будто оттекает вся кровь. Глаза Диаза мечутся по комнате, пытаясь найти точку, на которой можно зафиксироваться, лишь бы не встречаться взглядом с Баком, но ему этого достаточно. Это тот ответ, который он и ожидал все это время. – Забей, Эдди, я просто шучу. И сбегает в ванную, до того, как Эдди успевает открыть рот. Горячая струя воды обжигает кожу, и Бак чувствует, как все его тело расслабляется. Он не может думать о еде, в которой отчаянно нуждается его организм, о мягком диване, на котором, наконец, сможет отдохнуть впервые за несколько тяжелых дней. В голове снова и снова мелькает лицо Эдди в то последнее утро в квартире Бака. – Я решил вернуться домой, – он не отрывает глаз от большой кофейной чашки в руках. Прошлой ночи будто бы и не было, хотя Бак чувствует запах Эдди на своей футболке, его мозолистую руку в своей руке. Он повсюду, но одновременно нигде. – Что? – Бак почти шепчет, не веря своим ушам. Он готов был проснуться в совсем новом мире – мире, где ему больше не придется отчаянно искать любовь, пристанище в чьем-то сердце, которое навсегда станет ему домом. Почему-то он слепо поверил, что один пьяный поцелуй будет значить для Эдди столько же, сколько для него, но он никогда в жизни еще так не ошибался. – Эдди, вчера… – Я разговаривал с Крисом, – как бы невзначай перебивает Диаз, даже не желая говорить о случившемся. – Ты вчера сказал, что Хен вернулась домой, и я подумал, что мне тоже пора. Бак со своими огромными голубыми глазами похож на оленя, пойманного в свете фар. Голова идет кругом – он не понимает, что ему делать, как реагировать, как вывести Эдди на разговор хотя бы для того, чтобы услышать, что они могут остаться друзьями. Он вцепляется рукой в перила так сильно, что белеют костяшки пальцев, и Диаз, кажется, это замечает. Он и сам выглядит не лучше – как-то устало и напугано, не знает, чем занять руки, когда допивает кофе и ставит чашку в раковину, в итоге хватая сумку и открывая входную дверь. – Увидимся на работе, да? Бак кивает и возвращается в постель, не поднимаясь с нее вплоть до самого вечера и даже не обращая внимания на Чимни, когда тот вернулся домой. Он знает, что имеет право страдать. Имеет даже право сорваться на ком-нибудь из-за своего разбитого сердца, но это уже становится какой-то несмешной закономерностью: Бак любит, отдает всю свою душу, ему дарят надежду, а потом резко вырывают ее. Сначала Эбби, и он это пережил. Потом Эли, и ему было даже тяжелее, потому что он не просто остался с болью в груди, но и сломанной ногой и квартирой, где единственным звуком было эхо его криков после ночных кошмаров, где он раз за разом оказывался под пожарной машиной. А теперь и Эдди. И хуже всего было то, что Бак даже ни на что не рассчитывал. Он жил спокойно и довольно с их статусом лучших друзей, даже не планируя делать шаг в сторону новых отношений. Он жил с мыслью, что однажды Эдди встретит кого-то, кто заполнит пустоту в его груди, которая осталась после Шеннон, и, может, Бак станет шафером на его свадьбе. Он был готов к этому. Но он был совершенно не готов, что Эдди так издевательски отнесется к его чувствам. Возможно, ему лучше перевестись на другую станцию, чтобы не жить с постоянным напоминанием о том, что он просто не достоин любви. Или хотя бы поработать с другой сменой, где лицо Эдди не будет постоянно мелькать перед глазами. А может он просто драматизирует. Люди ведь все время сталкиваются с невзаимной любовью, верно? И проходят через это. Ему поможет доктор Коупленд. И Мэдди, она всегда будет рядом. Бак выключает воду, переодевается, наконец, в чистую мягкую одежду, свободную от пыли, пота и напоминаний о жутких пожарах, и выходит в столовую, где его уже все ждут. Ужин проходит спокойно, иногда Хелена предлагает всем добавки и задает вопросы о техасских пожарных. Бак чувствует, как Эдди рядом с ним напрягается и отводит глаза, позволяя коллегам отвечать. Наверное, он боится, что мать снова начнет намекать ему, что он мог бы работать в родном штате, если так сильно хочет бросаться в эпицентр всех проблем и тушить пожары, но Диазы аккуратно обходят эту тему. Хен нахваливает Эдди, не раз упомянув его профессионализм и то, что команда не была бы целой без него. Джимми поддакивает, и Сара наверняка согласилась бы, и Диазам, кажется, этого достаточно, чтобы быть уверенными, что их сын счастлив. Иногда Рамон рассказывает о своей работе или о ранчо, о дочерях, которые живут в центре Эль-Пасо, хотя София по работе улетела на несколько дней в Сан-Франциско. Хелена делится историями из детства Эдди, и тот краснеет, когда она рассказывает, как он потерял передний зуб. Бак слышит смех Хен и уже представляет, как она будет дразнить его на работе, и тоже улыбается, подцепляя вилкой нарезанные кубиками овощи. Спустя час в доме уже царит тишина. Бак слышит, как Эдди, лежащий рядом с ним, тихо сопит во сне, изредка ворочаясь и перетягивая на себя их единственное одеяло. Несмотря на ужасную усталость и измученные конечности, сон все никак не наступает, и он таращится в потолок, считая свет от проезжающих мимо дома машин. В окно пробивается легкий ночной ветерок, и Бак вздрагивает. Атмосфера Эль-Пасо кардинально отличается от Лос-Анджелеса, и знает, что не смог бы тут жить, потому что жара бывает невыносимой, хотя в доме это тепло создает уют. Он закрывает глаза на несколько минут, потирает переносицу, надеясь, что усталость возьмет верх, но время все идет, где-то вдалеке раздается собачий лай, который он и не услышал бы, если бы дремал или не был так сосредоточен на всем, что происходит вокруг. А Бак все смотрит вверх, иногда в темноте пытаясь разглядеть растения, расставленные по комнате. В итоге он сдается и, укрыв своей частью одеяла бок Эдди, обувается, выходит на задний двор. Даже не задумываясь, он направляется к загону, где бродят лошади, тихо стуча копытами. Калитка лишь слегка прикрыта, и животные могут спокойно выйти, но, наверное, им комфортно на своей маленькой территории, в своем крошечном пузыре, где есть вода, еда и компания. На каком-то странном уровне он чувствует с ними связь и норовит протянуть руку, провести по короткой шерсти, но не хочет тревожить животных. Бак подходит к забору и некоторое время молча наблюдает за лошадьми. Одна из них, заприметив его, подходит к ограждению и с любопытством разглядывает незнакомца. Серая грива колышется от дуновения ветра, и лошадь отворачивается, чтобы она не лезла ей в глаза. Бак касается рукой забора, сжимая доску, и чувствует, как дрожит его тело – прохлада была неприятным сюрпризом, но, тем не менее, он чувствует себя гораздо спокойнее здесь, чем в доме, рядом со спящим Эдди. Что-то умиротворяющее есть в этой техасской атмосфере, и, вопреки своим недавним мыслям, Бак думает, что, вообще-то, мог бы здесь жить. Возможно, ради искомого мира в душе он бы даже ушел с работы, сбежал в какой-нибудь уютный уголок земли, где его никто не найдет. Это была не такая уж безумная идея – лошади, природа, большая лохматая собака, может, даже ковбойская шляпа. По выходным он бы ходил в бар, чтобы немного расслабиться, а в будни развозил бы овощи с собственного ранчо и помогал старой соседке, иногда заходил бы к ней на чай. Какой двадцатидевятилетний парень вообще мечтает о таком? Несколько лет назад Бак бы об этом даже не подумал, что захочет где-нибудь остепениться, завести семью и быть просто счастливым. Прежний Бак гонялся за любой близостью, которую ему готовы были предложить люди, заполняя пустующий сосуд любовью, которую ему не подарили родители. Прежний Бак остановился бы на таком ранчо, чтобы сотворить что-то безумное, притвориться настоящим ковбоем. Но это больше не он. Неподалеку от загона с лошадьми он в темноте замечает несколько яблонь с созревшими яблоками. Сорвав несколько, он вытирает их об свою футболку и возвращается к загону. Обе лошади замечают движения нового человека и приближаются к забору, оглядывая его с ног до головы. Бак поеживается от холода, разламывает одно из яблок на две половинки и протягивает их животным. С громким хрустом фрукты исчезают во рту у лошадей, и Бак улыбается, обнимая себя за плечи. Он проводит одной рукой по шерсти одной из лошадей, и та с громким фырком отходит от ограждения, все еще не отрывая глаз от другого яблока в руке Бака. Внезапно на крыльце загорается слабый свет уличного фонаря, и Бак слышит приближающиеся шаги. Он даже не оборачивается, чтобы понять, кто к нему идет. – Эй, – раздается совсем близко за спиной голос Эдди. – Все хорошо? Я проснулся, а тебя не было. Я уж подумал, что ты угнал машину и поехал в Лос-Анджелес. Бак хмыкает. – Все нормально. Просто не мог уснуть. Они стоят бок о бок, и Бак замечает в руках Эдди покрывало, им обоим зябко, но никто не произносит ни слова и не предлагает вернуться в дом или хотя бы накрыться. – Вот этого зовут Оскар, – Эдди кивает в сторону светлого коня, который отошел от забора к поилке. – А второго Апельсин. – Апельсин? – переспрашивает Бак, вскидывая бровь. – Ага, – Эдди кивает. – У него на солнце шерсть так блестит, что он практически становится оранжевым. Вот Крис и назвал его Апельсином. Не знаю, может родители называют иначе, но для нас с Крисом это Апельсин. Мягкий смех Эдди раздается в воздухе, и Бак чувствует, как у него сжимается сердце. Кристофер рассказывал ему однажды про дом дедушки и бабушки. Он не упоминал, что не хочет с ними жить, что любит Лос-Анджелес гораздо больше, но в его словах было много любви к дому, к своей комнате и лошадям. Дедушка не разрешал ему подходить слишком близко к ним, но позволял сидеть рядом, когда он их мыл. А вот папа иногда даже сажал его на коня, и они играли в наездников. Наверное, это были его самые счастливые воспоминания из Техаса, когда папа вернулся из армии, а мама еще не ушла. Бак снова переводит взгляд на Эдди, в этот раз даже не отворачиваясь, когда Эдди смотрит на него в ответ, и в его глазах есть что-то такое теплое, чему Бак не может дать название или найти объяснение. Он просто смотрит на него, будто весь мир вокруг них замер, и остались лишь два человека, лошади и яблоки в руках Бака, а все остальное не имеет значения. Это ведь и есть тот самый момент, да? Но Эдди нарушает его, бросив Баку покрывало и открыв калитку. Он ненадолго скрывается в стойле, откуда раздается ржание других лошадей, и возвращается оттуда с двумя уздечками и седлами. – Хочешь прокатиться? – наконец, спрашивает он, закидывая повод на шею Апельсина. – Что? – Бак хмурится, не совсем понимая, что происходит. Эдди тем временем будто на автомате продолжает разбираться с уздечкой, периодически поглаживая коня по голове. Он поворачивается к Баку, застегнув ремешок на подбородке, и протягивает ему уздечку, и тот, все еще осмысливая происходящее, принимает его, крепко сжимая. – Я спросил, хочешь ли ты… – повторяет Эдди, накидывая на коня седло и фиксируя его, но Бак его перебивает. – Я слышал, что ты спросил, – раздраженно произносит он. Что это за игра? Эдди может быть хорошим другом, отличным, но происходящее сейчас для Бака не имеет никакого смысла. Он должен стоять здесь один, по крайней мере, так кричит его разум, а Эдди должен спать в доме на мягком диване, потому что снова нормально отдохнуть они смогут только через много часов, когда доберутся до Лос-Анджелеса. Вместо этого он смотрит на Бака нежным взглядом и предлагает ему конную прогулку под луной, будто они в ромкоме. – Ты видел время? – уточняет Бак, и Эдди снова смеется. – Разумеется, я посмотрел на время, когда выходил из дома искать тебя. Тебе не спится, а я не могу уснуть без тебя, так что мы оба будем в выигрыше от этой поездки. Не переживай, я не собираюсь увозить тебя за тысячи километров и похищать. Так ты хочешь прокатиться? Я не могу уснуть без тебя. Бак кивает, Эдди кивает в ответ и переходит ко второй лошади, так же методично надевая уздечку и седло. Когда он заканчивает, выводит обоих коней из загона и закрывает калитку, чтобы остальные не пошли за ними. Эдди забирает из рук Бака покрывало, перекидывает его через Оскара прямо над седлом и тянет коня за собой в сторону выхода со двора. Не произнеся ни слова, Бак следует за ним вместе с Апельсином. Он совсем забывает про холод, глядя лишь на то, как Эдди выходит с Оскаром со двора, терпеливо дожидаясь Бака с его конем, и закрывает за ними вторую калитку. На крыльце все еще горит уличный фонарь, но никто из них не возвращается, чтобы выключить его. Бак лишь надеется, что его коллеги не подумают, что их с Эдди (и двумя лошадьми в придачу) кто-нибудь похитил, хотя понимает, что до такого исхода мог бы додуматься только он. Сна теперь уж точно ни в одном глазу, и Бак не представляет, как плохо ему будет в пожарной машине по дороге домой, но он молчит, наслаждаясь редким моментом наедине с другом, потому что в Лос-Анджелесе у него такой роскоши точно не будет. Будут косые взгляды, пропущенные звонки и встречи только в присутствии Кристофера, чтобы не давать ложных надежд. Будет дружеское похлопывание по плечу со стороны Хен, которой он все по дурости рассказал, может, жалость со стороны Мэдди, которой ему тоже придется рассказать. И, конечно, будут просьбы Бобби наладить отношения с Эдди, чтобы это не влияло на команду. Бак не допустит, чтобы кто-нибудь пострадал из-за того, что он склонен к невзаимной любви. Эдди предлагает ему помощь, чтобы забраться на коня, но для Бака это не в новинку, поэтому он ставит одну ногу в стремя и быстро перекидывает вторую через спину лошади, усаживаясь поудобнее. Эдди довольно хмыкает и повторяет за ним, Оскар под ним слегка дергается, будто отвык от наездника, но не дает причин для беспокойства. Они медленно скачут, пересекая поле, и Бак изредка оглядывается, чтобы понять, как далеко горит фонарь на крыльце дома Диазов, пока он совсем не исчезает из виду. Мимо них пробегает котенок, с любопытством разглядывая двух больших коней. Вокруг появляются деревья, и, доверив своему коню следовать за Эдди, Бак поднимает голову. Его глаза широко раскрываются от красоты звездного неба, и кажется, будто с этого самого места видно всю вселенную. Он внезапно чувствует себя незначительной букашкой в этом бесконечном пространстве. Мысли возвращаются к Лос-Анджелесу, где звезд почти не видно из-за облачности, и он снова думает о том, как, должно быть, прекрасно жить там, где каждую ночь целая россыпь их над головой. Они все едут, и лошади чуть замедляются, позволяя Баку получше рассмотреть то, что вообще можно увидеть в свете одной лишь луны. Домов поблизости почти нет, зато слышно шум воды, будто где-то неподалеку течет река. Бак ловит на себе взгляд Эдди, но тот быстро отворачивается, сосредоточившись на дороге. В конце концов, они тормозят, и Эдди слезает с Оскара и снимает с него покрывало. Бак следует его примеру, не задавая вопросов, и крепко сжимает в руке повод Апельсина. Эдди расстилает покрывало прямо на траве, затем возвращается к лошадям и снимает с них уздечки, бросает на край покрывала. – Что ты делаешь? – Перерыв, – Диаз кивает на покрывало, ложится на одну половину, и Бак занимает место рядом с ним. Лошади мирно пасутся рядом, даже не предпринимая попыток сбежать или показать свое недовольство из-за того, что про них забыли. Апельсин стоит совсем рядом с покрывалом, на котором лежат Бак и Эдди, и краем глаза Бак даже замечает, как он машет хвостом. Оскар останавливается чуть поодаль, щипая траву. Эдди резко поднимает руку и указывает куда-то на небо. – Смотри! Бак пытается проследить за его указательным пальцем, но хмурится, так и не понимая, что хочет показать Эдди. – Что? Что, я не вижу! – Созвездие Лебедя, – отвечает Эдди, не опуская руки, и Бак щурится, но все равно не может разглядеть нужное очертание. – Да где? – Я пошутил. Прости, я понятия не имею, где оно, – Эдди смеется, и Бак пихает его локтем. Некоторое время они лежат в тишине, но Диаз снова подает голос, и Бак тяжело вздыхает. Может, если он подыграет в этой игре в дружбу, у них и правда все наладится. – Нужно будет сводить Кристофера в планетарий, ему понравится, – Бак кивает, хотя он не уверен, что Эдди видит это в кромешной тьме. – И покататься на лошадях. Он однажды спрашивал меня, но я не был уверен… Но ведь в Лос-Анджелесе наверняка есть место, где особенных детей знакомят с лошадьми, учат кататься? – Я поищу, когда вернемся. Снова воцаряется тишина, и о себе напоминает прохладный ветер, сдувающий листья и траву прямо на покрывало. Бак снова вздрагивает, в очередной раз жалея, что вышел из дома в одной футболке и не взял даже свою пожарную толстовку. Эдди рядом не лучше, он будто совсем не подумал о погоде и просто выскочил из дома вслед за Баком. Может, так оно и было, и у него на душе теплеет от мысли об этом. Жаль, что только на душе. Эдди поворачивается на бок лицом к Баку и подпирает голову локтем. Бак чувствует на себе его пристальный взгляд, но не решается повернуться. Впервые, в прохладе техасской ночи, посреди поля, в окружении лошадей и порхающих по воздуху листьев, он чувствует, как его веки наливаются тяжестью. От тела Эдди исходит тепло, и он борется с желанием прижаться к нему ближе. Диаз все не отворачивается, и Бак чувствует, как он касается кончиками пальцев его подбородка, заставляя Бака повернуть голову. Его глаза блестят в слабом свете, и в них снова тот взгляд, который у Эдди редко можно заметить – только когда он проводит время с Кристофером. – Что ты делаешь, Эдди? – шепчет отчаянно Бак и вдыхает. Игра превращается в настоящее издевательство. Бак привык к тому, что люди им пользуются, раньше он сталкивался с этим постоянно. Симпатичная мордашка, чего от него еще ждать? Но Эдди… Эдди не такой. Должно быть какое-то разумное объяснение, почему он раз за разом играет на чувствах Бака. Он поворачивается лицом к Диазу, копируя его позу, и свободной рукой убирает руку Эдди от своего лица. – Зачем ты так поступаешь? – он чувствует, как к глазам подступают слезы, и лицо Эдди мгновенно меняется. – Бак… – Зачем ты все это начал? – Бак, я… – Эдди, – перебивает он, и Диаз замолкает, не смея произнести ни слова. – Зачем все это? Ты поцеловал меня. Ты взял меня за руку той ночью. И ты на следующий день сбежал и начал игнорировать меня, когда я пытался поговорить. Так что ты сейчас делаешь? Эта поездка на лошадях, покрывало, звезды. Тебе кажется это забавным? Просто скажи, что тот поцелуй был пьяной ошибкой, и мы все забудем, будем друзьями и… – Я испугался! – резко произносит Эдди, и все тело Бака будто окутывает льдом. Он поднимает голову с локтя и отсаживается на самый край покрывала, будто это незначительное расстояние между ними, может защитить его от того, что скажет Эдди. По щеке уже стекает слеза, в который раз за прошедшие сутки, и Бак никогда еще не чувствовал себя таким беспомощным и слабым. Ему будто снова восемнадцать лет, и родители говорят, что со своим характером он ничего в жизни не добьется и никто его не будет таким любить. – Чего ты испугался? – нахмурив брови, спрашивает Бак, обхватив себя руками, будто защищая от прохлады. – Своих чувств. К тебе, – Эдди тоже поднимается и пытается придвинуться, но Бак лишь двигается еще дальше, и Эдди замирает. – Мы провели несколько месяцев вместе: вместе смотрели фильмы, готовили… – Скорее, я готовил, а ты сжигал наши продукты, – бормочет Бак, слабо улыбаясь. Эдди смеется. – Мы вместе уничтожали продукты, вместе звонили Крису, вместе шли на работу и с работы. И вместе ложились спать. И каждый раз у меня дыхание перехватывало, когда я видел, как ты поддерживаешь меня из-за разлуки с Крисом и заполняешь эту пустоту. Я думал, что это все из-за того, что я долго был один. А потом я понял, что уже давно не одинок. – Эдди… – Бак придвигается ближе. – Бак, пожалуйста. Если я не скажу сейчас, то, возможно, больше не наберусь смелости, – Эдди делает глубокий вдох, и Бак оказывается так близко к нему, что чувствует горячее дыхание на своих губах. – Я испугался, что все испорчу. Ты же знаешь, я в этом мастер. Брак с Шеннон… Незадолго до смерти она сказала, что хочет развестись. И я знаю, что по большей части это моя вина. Был плохим мужем и даже плохим другом для нее. Я не хочу ошибиться также с тобой. Я не хотел давать тебе надежд, и все равно облажался, потому что просто не устоял. В его словах снова и снова звучит «я», и Бак вспоминает их прошлогоднюю размолвку после суда и впервые видит сторону Эдди. Действуя из лучших побуждений, он причинил боль не только себе, но и тем, кого любил. – И мне так жаль, что я мучил тебя своим молчанием, потому что меньше всего я хотел, чтобы ты страдал. Я просто… Но Бак не дает ему закончить, обхватив лицо Эдди ладонями и прижимаясь к его губам своими, вдыхая сильный запах геля для душа, которым он воспользовался совсем недавно, и яблок. Руки Эдди быстро находят его талию, вцепляясь в футболку, и он практически роняет Бака на покрывало, нависая над ним сверху так близко, что скоро нечем будет дышать. Бак боится его отпускать, боится, что все это снова растворится в темноте, и он проснется в пустой кровати, а единственным напоминанием о том, что Эдди был рядом, будет помятая подушка и его запах, теплое ощущение в его руке. Но Эдди все еще его целует, водя ладонями по телу Бака, пока у него и в правду не перехватывает дыхание. – Ты такой идиот, – бормочет Бак ему в губы. – Но я люблю тебя. Ему не нужен ответ, по крайней мере, не сейчас, когда он снова тянется за поцелуем, и Эдди на него отвечает, не выпуская Бака из своих рук. Может, им еще нужно будет поговорить. Может, они вместе поедут в дом Диазов, периодически оглядываясь друг на друга, будто боясь потерять из виду. И, может, в этот раз Эдди обнимет его, и они уснут, прижавшись друг к другу, а не просто держась за руки. Может, утром они проснутся самыми первыми, долго глядя друг другу в глаза, не желая лопать пузырь с их маленьким миром. Может, они поедут домой рядом, на передних сидениях пожарной машины, потому что настала очередь Бака сесть за руль, и иногда будут соприкасаться руками. Все может быть. Но сейчас это не важно. Потому что Бак уверен, что в этот раз все будет иначе.