***
Грозный ворвался в свой кабинет пытаясь справиться с приступом раздражения и возбуждения. Он был старше его на 16 лет, но один пламенный взгляд этого, по сути ещё мальчишки, его взрослого мужчину сводил с ума. И подобная потеря контроля над самим собой, Ивана очень сильно бесила. Сложно сказать когда его начало тянуть к юному танцовщику, в первую встречу он казался Грозному лишь хрупким птенцом который только покинул стены академии и попал в мир самого настоящего балета. Но Басманов всегда стремился вырваться, выделиться, а потому буквально взлетел вверх по карьерной лестнице и теперь танцор кордебалета стал ведущим солистом, который метит на место премьера театра. Каждый взмах крыла который стоил Фёдору таких титанических усилий и поднимал его всё выше, превращал его из птенца в сильного, красивого коршуна. Наверное это упорство в достижении цели и подтолкнуло Ивана в сторону Басманова. И то, что при всей своей надменности, флегматизме и хладнокровии танцовщик порой волновался так, будто всё ещё был зелёным выпускником академии который первый раз выходит на сцену. Грозный помнит тот день, года 2 назад когда Федя впервые выступал на посту солиста с одиночной партией он тогда направлялся на бельэтаж, но прежде решил заглянуть за кулисы, проверить как идут дела у подопечных Годунова и столкнулся там с Басмановым. Тот ходил по коридору, никого не замечая и его заметно потряхивало, юноша волновался, изредка запуская руку с тонкими пальцами в смоляные кудри. Когда Иван подошёл к нему со спины и легко коснулся плеча танцовщика, тот резко развернулся и казалось бы ледяное сердце директора сжалось от взгляда по- детски больших васильковых глаз в которых застыла паника. Юный Басманов стоял вцепившись в лацканы пиджака Грозного, пока руки самого Вани лежали у Феди на плечах и подрагивал от нервов. Видимо осознав кого держит, танцовщик резко отпустил его и отскочил в сторону вмиг набрасывая на себя маску надменного безразличия, — Простите, Иван Васильевич. Быстро выпалив эту фразу, Федя направился уже было за кулисы, но Грозный нагнал его и положив руку на плечо твёрдо сказал, — Волноваться это нормально, ты справишься. — Я знаю, — гордо вздернул голову юный танцовщик и дернув плечом, сбрасывая с него руку, скрылся за кулисами, впрочем было заметно, что уже не столь сильно нервничает. Грозный спрятал усмешку и направился в сторону возникшего на горизонте Годунова. Художественный руководитель пожал руку директора, Борис видел что Ивану не терпится что-то у него узнать, а потому быстро покончив с рабочими вопросами он вопросительно изогнул бровь глядя на друга. — Басманов- младший, что скажешь о нем? — ненавязчиво уточнил Грозный. — У Федьки большой потенциал, — честно ответил Годунов, — Пара лет и место премьера его. Гибкий, юный, выносливый и очень упрямый, на одиночных прогонах тренировался пока не вышло идеально, Басманова ждёт успех. А к чему вопрос? — Да так, видел как он перед выходом волновался, — сказал Иван, получилось почти безразлично. — У него всегда так, накрутит себя перед выходом, а потом на сцене летает как птица, будто и правда крылья за спиной, а о страхе забывает как только кулисы покидает, -усмехнулся Борис, который на раз сумел в голосе друга различить фальшь. — Ну хорошо, — кивнул директор и направился на бельэтаж. Когда Басманов выпорхнул на сцену, Грозный поймал его взгляд, который блеснул лукавым озорством и в это раз усмешки не сдержал. Раздражение на секунду мелькнуло в васильковых глазах, но танцовщик переборол его сверкнул улыбкой и начал свою партию, похоже он принял выражение лица Ивана за насмешку над его талантом. Тот вечер навсегда запал в память Грозному и теперь он с некой трепетной нежностью вспоминал того Федю, смущенного от того, что кто-то увидел его истинные чувства и невыносимо прекрасного. Вот только Басманов давно вырос и сегодняшнее представление это доказало, тот взгляд которым его обжёг танцовщик прежде чем скрыться за кулисами, поразил Ивана порочной, прекрасной, пламенной тьмой которая таилась в васильковых глазах. Грозный осознавал что если эта сладкая пытка продолжится и во втором акте, то он разложит Федю прямо после представления в гримерке на столе. Не спрашивая, не слушая возмущённое шипение, будет вдалбливать чертового лукавца в твёрдую поверхность и наслаждаться его восхитительными, сдавленными стонами, пока Басманов не выгнется и еле сдерживая вскрик восторга, не кончит. Вот только на Федю у Ивана были совершенно другие планы, если уж у них и будет секс, то только у Грозного дома, в спальне, на большой кровати. Он будет часами ласкать нежное, подтянутое, гибкое тело, покрывать его поцелуями пока у танцовщика не потемнеет в глазах от наслаждения, пока черные влажные кудри не прилипнут ко лбу, пока васильковый взгляд не скроется за дымкой похоти и невыносимого нетерпения, пока он не будет метаться на ложе умоляя Ваню прекратить сладкую пытку и наконец взять его так, чтобы на утро ноги не сводились в самом прямом из всех существующих смыслов и сидеть было больно. И Грозный с радостью исполнит его просьбу, да так что из ясных глаз брызнут слёзы восторга, с мягких губ будут слетать не сдерживаемые крики наслаждения, и неуёмный бесёнок будет полностью удовлетворён. А потом Федька будет лежать у него на груди тихо вздыхая и слабо улыбаясь, затраханный до невозможного, уставший, но довольный как кот который съел целую миску сметаны, а Иван будет лениво перебирать его влажные от пота черные кудри и медленно выводить на спине танцовщика известные ему одному узоры. И уж кто кто, а Грозный мог гарантировать что Федьке это понравится и за одной ночью будет ещё множество других. Вынырнув из сладостных мыслей директор, поднялся из- за стола и стал собираться домой, все вопросы с инвесторами он уже решил да и дел больше не осталось. Собирая со стола папки с документами, Иван наткнулся взглядом на фото своей первой жены- Анастасии, она умерла 6 лет назад, погибла в аварии и Грозный очень долгое время носил по ней траур. О той любви которая была у них пишут в сказках, чистая, светлая, полная бесконечной нежности и преданности, супруга подарила ему не только много лет счастливой жизни, но двух сыновей Ивана и Фёдора. Грозный очень любил детей, хотя большую часть времени они проводили с бабушкой пока он был занят на работе, но все выходные были посвящены исключительно им. Наверное только Иван и Фёдор помогли ему не утонуть в своём горе после смерти жены. Улыбнувшись с лёгкой грустью Грозный собрал последние бумаги, отписал личному водителю и направился на выход. Когда Иван почти достиг дверей которые вели на улицу мимо него пронёсся чёрный ураган, чуть не сбив с ног. Сие природное явление остановилось у двери и сверкнув наглой улыбкой извинилось, — Простите, Иван Васильевич. Очень домой тороплюсь. И распахнув дверь исчез за ней, бросив напоследок на директора пылкий взгляд, прежде чем Грозный успел что- либо сказать. Похоже случилось то, чего он никак не ожидал и ледяное сердце оказалось не таким уж и ледяным, раз пропускало удары от пламенного взора лукавых васильковых глаз.***
Прошёл месяц с того спектакля, месяц в который Фёдор и Грозный старательно мариновали желание друг друга, взглядами, словами, якобы случайными прикосновениями. И каждый считал что помогает зародиться чувствам, хотя они давно полыхали ярким огнём в обоих. Федя вновь появился в театра раньше всех, точнее он так думал и направился в раздевалку и наконец в зал. Сегодня у танцовщика много времени, он чуть ли не на час опередил своих товарищей, чтобы в одиночестве размяться и позаниматься у станка. Хоть что-то за этот месяц не изменилось, это его преданная любовь к балету, он всё также почти всё свое время посвящал любимому делу и искренне наслаждался этим. Разогревшись и повторив упражнения в центре зала, юноша направился к станку, Басманову не нужна была музыка для занятий, а со счётом о вполне справлялся сам. Пока он выполнял комплекс упражнений зал перестал быть пустым, у двери прислонившись к косяку стоял Грозный, не без удовольствия наблюдая за тем, как Федя выбрасывает вверх ногу в grands battement jetés. — Опусти плечи, ты слишком напряжён, — голос Ивана прокатился по залу, но танцовщик не вздрогнул и даже не повернул головы. — Ничуть, — бросил юноша повторяя упражнение. Через секунду Грозный пересёк зал, остановился перед Федей и удержал вновь поднятую ногу наверху. Басманов сохраняя безразличный вид окинул директора пылающим взглядом бесовских глаз, но не позволил себе даже пошатнуться. — У тебя зажимы в плечах, — отметил Иван скользя кончиками пальцев по нежной щиколотке танцовщика. — Если вы так хорошо разбираетесь, так может поможете от них избавиться, — на грани слышимости молвил Федя не отводя взгляда от объекта своей охоты. — С удовольствием, — расплывшись в хищной улыбке соглашается Грозный, отпускает ногу танцовщика, заходит к нему за спину и скользит руками по еле заметно вздрогнувшим плечам юноши. Басманов сдерживается, не дергается и не поворачивает головы, не показывает что от одних чертовых касаний внизу живота становится невыносимо жарко, лишь постепенно расслабляется опуская плечи и чувствуя что зажимы и правда уходят. — Уже лучше, — выдохнул ему на ухо Иван поправляя волнистую чёрную прядь выбившуюся из причёски танцовщика. За дверью слышится шум, труппа скоро будет здесь, Федя резко отстраняется от мужчины и поворачивается к нему лицом, что становится его роковой ошибкой. Грозный обхватывает его подбородок длинными пальцами, притягивает невыносимо близко к себе и молвит прямо в губы танцовщика, — Постарайся сегодня вечером на спектакле. У Басманова внутри всё переворачивается когда тёмная глубина Ивановых глаз сталкивается с его васильковой ясностью. Директор скользит большим пальцем по нижней губе юноши, чуть оттягивая её и видя как внутри Феди загорается пламя похоти, отпускает его и быстрым шагом покидает зал, оставляя танцовщика в одиночестве. Басманов смотрит на закрывшуюся дверь и пытается прийти в себя за те несколько секунд пока не появилась труппа, он тяжело дышит, так будто пробежал кросс и внутри у него всё плавится особенно при воспоминании о касаниях Грозного. Через силу набрасывая на себя маску надменного безразличия, юноша подходит к станку и изображает что до прихода товарищей был занят экзерсисом.***
После вечернего спектакля Иван пригласил к себе Годунова, выпить и поговорить. Старый друг видел, что в душе у директора давно что-то происходит и это нечто мучает его. — Излагай, — подтолкнул Грозного к разговору балетмейстер после того, как первые стаканы с виски были опустошены. Иван вопросительно изогнул бровь, будто не понял о чём говорит Борис. — Ты меня к себе пригласил не только ради того, чтобы выпить, так что брось ломать комедию и говори, — устало закатил глаза Годунов. — Дело в Басманове- младшем, — тяжело вздохнув говорит наконец Грозный. Борис еле заметно усмехается, теперь понятно кто занимает все мысли его друга в последнее время. Впрочем не удивительно, пожалуй только такой как Федька мог заставить Ивана забыть о своей утрате. — Теперь ясно кто смог твоё ледяное сердце растопить, — заметил Годунов, ничуть не испугавшись недовольства друга, — Не на одну ночь его хочешь, верно? — Уже 10 лет дружим, а ты всё такой же беспардонный, — усмехнулся Грозный, — И почему мы до сих пор с тобой общаемся? — Потому, что я единственный кто способен выносить твой тяжёлый характер, — в тон ему ответил Борис. Несколько минут прошли в молчании. — Но ведь я старше его на 16 лет, — мрачно заметил Грозный когда бутылка наполовину опустела, — И Алексей мой друг. — Если ты ждёшь что я постараюсь остановить тебя или наоборот подтолкну в объятия Феди, значит ты все-таки плохо меня знаешь. Вань, ты можешь сидеть, страдать и мариновать дальше своё горе, а можешь поддаться чувствам и зову своего сердца и наконец снова стать счастливым, но это только твоё дело. Да и Басманов уже вырос и вполне способен сам распоряжаться своей жизнью, именно поэтому он сейчас здесь, а отец его в Петербурге, -усмехнулся Годунов и посерьёзнев добавил, — Только не сломай его. — Ты о чём? — не понял Грозный, вновь наполняя стаканы. — Ты думаешь я не вижу каким взглядом тебя Басманов провожает? Смотрит будто кот на оставленную без присмотра миску сметаны. Он влюблён в тебя, Вань, — констатировал факт Борис. Он своих подопечных отлично знал и понимал движение души каждого из них. И Годунову не составило труда догадаться о ком грезит Федя. — Только и тебя Вань я отлично знаю, не один год вместе и помню что последней кто мог так завладеть твоими мыслями была Анастасия. А после её смерти все твои романы заканчивались далеко не прекрасно. Федя талантлив до безумия и сколько бы он не скрывался за маской надменности и гордости у него очень хрупкая и чувствительная душа. Он всего себя посвящает балету, что бы у него в жизни не происходило, выйдет на сцену и выступит так, что у всех дыхание перехватит. Сейчас Басманов влюблён и внутри него бушует пламя, оттого и танцует он так ярко. Но если ты наигравшись откажешься от него, выбросишь как испорченную игрушку, я тебе этого не прощу. Дело даже не в том, что я пекусь о своих подопечных, а в том, что ты погубишь Федю. Да, он будет дальше танцевать, только этот огонь внутри него потухнет, глаза гореть перестанут, он потеряет свои крылья. Не сломай его, Вань об одном прошу, — закончил свой монолог Годунов и бросил на друга серьёзный взгляд. — С ним как с остальными играть не стану, Федя сразу поймёт если стану врать, — усмехнулся Иван и чуть помолчав продолжил, — Сделай его премьером, он это заслужил. Ты сам мне тогда сказал, года 2 и Басманов это место займёт. — Рано ещё, — покачал головой Борис, — И не в таланте дело, если бы я только на это опирался он бы уже давно одним из премьеров был. Пусть пока посоревнуется с Серебряным, характер свой вспыльчивый укротит. Да и если пресса узнает что вы встречаетесь его в соц. сетях после этого грязью каждый поспешит облить. Будут говорить, что он получил своё место далеко не благодаря таланту и титаническим усилиям, а потому что запрыгнул в твою постель. — Ты же знаешь, для меня это не проблема, — выразительно закатил глаза Иван. — Ему от этого не лучше будет, — возразил Годунов, — Так что дам тебе дружеский совет, будь осторожней, если все же решишь укротить этого бесёнка, ты все же поумнее будешь и посдержанней, чем он. И не афишируйте ваши отношения раньше времени.***
Неделю спустя. Вечер. Большой театр Басманов любовался собой стоя перед зеркалом в гримерке, он всегда любил роль Тибальда в Ромео и Джульетте. Тёмный костюм, трагичная судьба персонажа, но от этого партия не была менее яркой и притягательной. Бросив на своё отражение последний взгляд, подмигнув самому себе и гордо вскинув голову Федя покинул комнату и направился за кулисы. Эта была та партия перед которой танцовщик абсолютно не волновался, а потому позволил себе погрузиться в собственные мысли. Частично отрешившись от внешнего мира, Басманов и не заметил, как врезался в кого-то. — Осторожней Федя, а то боюсь мне Борис голову открутит если по моей вине балет лишится прекрасного Тибальда за несколько минут до начала, — с лёгкой усмешкой заметил Грозный, придерживая чуть не упавшего солиста за талию. — Что ж в таком случае ваш череп смогут использовать в Гамлете, — не остался в долгу Басманов, бросая директору наглую улыбку и не стремясь высвободиться из его объятий. — To be, or not to be, that is the question, — процитировал Иван чуть сильнее прижимая к себе танцовщика. — Whether ’tis nobler in the mind to suffer. The slings and arrows of outrageous fortune. Or to take arms against a sea of troubles. And by opposing end them. To die—to sleep, No more, — выдохнул Федя прямо в губы Грозного ничуть не смущаясь и глядя в его тёмные глаза, — И так далее, и так далее, и так далее. А после звонко рассмеявшись он легко вывернулся из захвата директора и собирался было исчезнуть за кулисами, но тут Иван резко схватив его за руку потянул хрупкое тело танцовщика на себя. Стоило только ему вновь оказаться в объятиях Грозного, как мужчина накрыл губы Феди поцелуем, внезапным, чуть более жёстким чем предполагалось. На какой-то миг Ивану показалось, что сейчас Басманов растворится в его объятиях, исчезнет как прекрасное видение, очаровательный, невыносимо хрупкий и притягательный мираж. Но Федя быстро приходит в себя, перемещает руки на шею директора, обнимает, стремясь быть ещё ближе. Целует сладко, упоённо так, что сердце в груди с начала замирает на мгновение, а через несколько секунд начинает стучать как бешенное. Грозного накрывает острая, еле сдерживаемая волна желания, хочется прямо сейчас подхватить это темноволосое чудо на руки, закрыться в первой попавшейся гримерке и взять его, сделать своим, покрыть белоснежную шею тёмными метками засосов, прижать к себе невыносимо близко, единым движением войти в горячее нутро и заставить сладко стонать от наслаждения. Иван первый отстраняется, так как вокруг всё темнеет от недостатка кислорода, смотрит внимательно в глаза Феди сияющие васильковой чистотой, на его слегка подрагивающие ресницы и на наглую усмешку расползающуюся на лице танцовщика. Ловко выпутавшись из объятий директора Басманов подмигивает ему и исчезает за кулисами. — Околдовал, чёрт! — чуть раздражённо отмечает Грозный, еле справляясь с сильнейшим желанием пройти следом за Федей, схватить его, закинуть на плечо и увезти куда подальше своё сокровище. Желательно к себе домой и там уже делать с ним всё что хочется, неограниченное количество времени, и никуда не отпускать. Впрочем это ещё успеется, ускользнуть после спектакля танцовщик не сможет, не успеет. Уж что- что, а ждать Грозный умел очень хорошо. Федя чуть прикрыв глаза приходил в себя за кулисами, ожидая начала спектакля. Сердце трепетало в груди, внутри всё сладко сжималось, если бы не спектакль он бы позволил Грозному разложить себя на столе в ближайшей гримёрке, но балет превыше всего, зрители ждут его и он не имеет права из-за собственных желаний оставить их. Да и пожалуй танец это именно то, что поможет ему успокоиться и привести мысли в порядок. Выступление проходит легче чем предполагалось, во время антракта, Федя сверкает наглой улыбкой, обжигает Грозного пламенным взглядом васильковых глаз и скрывается в общей гримёрке, не давая директору возможности поймать его. Но Иван не торопится, выслеживает добычу как дикий зверь, выжидает, терпеливо вслушивается в гром аплодисментов, видит как балерины и танцовщики выходят из- за кулис и расходятся по гримёркам, ловит лёгкую усмешку и с некой жадностью ловит каждое движение Басманова. Молодой танцовщик покидает свою комнату одним из последних, уже без макияжа и в своей обычной одежде, тоже играет, пытается скрыться, но ему это разумеется не удаётся. Сильные руки хватают его за талию и через секунду он уже лежит на плече Грозного и не рыпается. Иван несёт его по коридорам ловя еле слышный перезвон серег в ушах Феди. Кабинет директора встречает их тьмой и лёгкой прохладой, не хватило у Ивана терпения до дома добраться, да и Федька уже на грани был, иначе бы ещё поиграл с мужчиной, не стал бы так быстро сдаваться ему. Свет загорается, Грозный опускает Федю на пол, танцовщик тряхнул головой отбрасывая за спину черные кудри и заставляя серьги еле слышно звенеть, хитро улыбнулся и медленно стал отходить назад, прочь от наступающего на него мужчины. Иван следил за каждым мимолётным движением, вслушивался в малейший шорох и ловил себя на мысли о том, что Фёдор не мог быть настоящим. Он был воздушной, нереальной мечтой во плоти: с лёгкой аурой таинственности, с грациозностью в каждом движении, с плавной походкой, с заразительным, ярким смехом и с очаровательной, бесконечно притягательной внешностью. Басманов останавливается лишь когда чувствует что упирается в стол, Иван становится максимально близко, опускает руки по бокам от Феди, закрывая ему пути к отступлению и нависает над танцовщиком прожигая его взглядом тёмных глаз. — Так и будешь смотреть, — усмехается Фёдор и чувствуя как сердце бешено бьётся в груди прижимается собственными бёдрами к бёдрам Грозного. Иван неторопливо окидывает Федю хищным взглядом, подобным тому которым ястреб высматривает себе жертву на охоте и склонившись накрывает его губы поцелуем. И танцовщик тут же реагирует, привстаёт на цыпочки, обхватывает Грозного за шею, прижимается к нему всем телом и в жадном поцелуе припадает к его губам в ответ. Иван сдавливает мальчишку в таких крепких объятиях, что рёбрам немного больно, и из груди танцовщика вырывается наконец еле слышный стон, но он не отрываясь от ненасытных губ. Сначала неторопливый, почти нежный поцелуй постепенно становится требовательным, грубым и властным. — Слаще ягод засахаренных уста твои, Федька, — выдыхает Иван, отрываясь от губ молодого танцовщика и с удовольствием отмечая как на его щеках вспыхивает алый румянец. Грозный одним коротким движением сметает со стола всё что на нем лежит и подхватывая Федю под бёдра сажает сверху. Тот не медлит, подаётся вперёд, изгибается, подставляет под поцелуи и укусы белую шею и Иван не заставляет себя ждать. Припадает к нежной коже как как источнику живительной влаги, терзает то быстрыми и лёгкими, то обжигающе долгими касаниями от которых танцовщик ещё больше прогибается в спине и услаждает слух Грозного чувственными, стонами которые вырываются из приоткрытых уст. Иван быстро стягивает с Феди футболку и отстраняется любуясь подтянутым, ладным, красивым станом ведущего солиста, растрепавшимися чёрными локонами, горящими от жгучих поцелуев губами карминовыми и натыкаясь на шальной взгляд ясных васильковых глаз в которых смешались откровенное желание и чистая, светлая нежность от которой у директора сладко сжалось сердце. Гибкое юношеское тело, прижатое к столу, подрагивающее от нетерпения, желанное, вышибает из головы Грозного остатки мыслей, заставляя сосредоточиться только на стройных ногах, обхвативших его за талию, на порочных, полных губах, на стонах, наполняющих кабинет. Федя бесстыже извивается, ластится, прижимается будто стремится преодолеть преграду из одежды, трётся о любовника, пытается вскинуть бёдра, да только тело прижимающее его к столу не оставляет пространства для движения. Сильные руки сдавливают так, что дыхание сбивается, сердце готово выскочить из груди, и юноша не сдерживает сладких вздохов. Грозный с лёгкой усмешкой смотрит как Федя скользит пальцами украшенными тонкими кольцами по пуговицам его рубашки и наслаждается тем зрелищем которое открыто для него. Басманову не терпится, извёлся весь, молодой ещё, пылкий такой, темпераментный, глаза горят, весь неуёмный и откровенно отзывчивый, навстречу тянется, сам подставляется под губы Ивана и остро реагирует на каждое прикосновение. Рубашка директора летит на пол, плавная линия обнажённых плеч и тонкий разлёт ключиц покрываются новыми отметинами которые оставляют губы Грозного, он будто заявляет на Федю свои права, не крича и не бросаясь пустыми обещаниями, просто забирая то что и так давно уже принадлежит ему. — Федя, Федюша, Феденька, — тянет Иван будто пробуя имя танцовщика на вкус, и улыбается явно довольный произведённым эффектом, тем как Басманов мечется под ним, в плечи впивается аккуратными ноготками, к себе ближе притягивая. Тут резко изворачивается танцовщик и теперь уже сам Грозный прижат к собственному столу. Тишину наступившую в кабинете разрывает тяжёлое дыхание и звук расстегнувшейся молнии на штанах Ивана, вскоре и они летят куда-то в сторону. Федя успевает вскользь оглядеть и заценить обнажённую спину директора которые украшают татуировки-переплетения, — лунницы, коловраты, узлы Бригит, а среди них расправив крылья и уложив голову на шею мужчины покоилась жар- птица. После касается кончиками пальцев сильных бёдер Грозного и скользит юрким язычком по губам, смотря на значительную выпуклость в районе паха. От столь простого действия у Ивана внутри прокатилась волна невыносимого жара. — Приласкать тебя, цааааре- будто издеваясь протянул Басманов, коготком оглаживая выпуклость сквозь неплотную ткань трусов. — Приласкай, Феденька, — еле сдерживая себя усмехается Грозный слыша такое прозвище и ловя себя на мысли что после как следует выдерет Федьку на этом самом столе, чтоб не наглел в следующий раз. Нижнее бельё тоже неумолимо быстро покидает бёдра своего хозяина (не без чужой помощи разумеется), а дальше — только тугая раскалённая глотка танцовщика, чьих стенок касается член, дальше — терпкий, горьковатый вкус предэякулята на языке, глухой рык Грозного и его пальцы зарывшиеся в тёмные кудри Басманова и собравшие их в хвост, чтобы не мешали. Федя на несколько секунд отстраняется хитро улыбаясь, раскрасневшимися губами, пошло облизывается и сверкает васильковыми глазами, но тяжёлая рука давит и не заставляя директора ждать, танцовщик снова накрывает член ртом под сдавленный стон, трёт языком малиновую головку, кончиком оглаживает уретру, собирая смазку. Когда он затягивает головку в горячий гладкий вакуум рта, а сам ёрзает от почти невыносимого возбуждения, одновременно слегка постанывая и пуская по стволу лёгкую вибрацию, у Грозного по позвоночнику бегут мурашки, а волосы на загривке встают дыбом. Он заставляет Федю отстраниться, резко поднимает и вновь впечатывает его в стол, с начала с него исчезают штаны, а следом и нижнее бельё, Иван на несколько секунд отпускает его, чтобы достать из ящика смазку и презервативы. Федя, возбуждённый, неуёмный, с растрепавшимися чёрными кудрями и чуть позванивающими серьгами в ушах смотрит на своего возлюбленного васильковыми глазами которые казалось потемнели на несколько оттенков из-за дымки страсти затмившей взор. Грозный с лёгкостью переворачивает его на живот, щедро поливает пальцы смазкой и касается сжатого колечка мышц мягко, уговаривая раскрыться. Что ж, не то чтобы Федя хотел отказываться. Басманов прогибается в спине, его рот округляется до идеальной буквы «о» когда внутрь проскальзывает один палец и с губ срывается короткий полустон- полувсхлип. Иван не торопясь разрабатывает его, тянет время, наслаждается короткими несдержанными вздохами которые вырываются из груди Феди. Беспокойное тепло копится внизу живота, заставляя танцовщика ёрзать на столе, когда к вместо одного пальца в нём начинают двигаться два, параллельно то расходясь в стороны и заставляя его сдерживать короткие вскрики, то мягко давя на одну точку, раздразнивая чувствительность, раздувая, как горн, и это сводит юношу с ума. — Иваааан, — слабо выдыхает Басманов подавая назад и буквально насаживаясь на длинные пальцы. Грозный чуть слышно усмехается выходит из Феди, тихо шуршит фольга презерватива, а после директор переворачивает его обратно на спину и прежде чем тот успевает что- либо сказать входит в него единым движением, под аккомпанемент несколько болезненного вскрика который услаждает его слух. Юноша извивается под ним, прижимается так близко, что кажется будто даже воздуху нет места меж их телами, зарывается пальцами в длинные волосы, сжимается вокруг члена директора. Иван тяжело дышит сквозь зубы, первые секунды думает что может сдержать себя, но Федя такой узкий, горячий, тугой, лучше самой его прекрасной фантазии. Чудо его ненаглядное… Первый толчок, не быстрый, будто проверка на то как танцовщик на него отреагирует, а он изгибается, впивается в его спину коготками оставляя красные полосы и выдавливает из себя в привычном издевательско- хамском тоне, — Не стараешься ты, Вань. Я под тобой захлебываться в стонах должен, а я болтать начинаю. — Не стараюсь, говоришь? — ухмыльнулся Грозный, нависая сверху. В следующую секунду Иван прижал руки Басманова над его головой к столу и сделал резкий толчок, буквально выбивая из лёгких Феди воздух вместе со сладким вскриком. Не ожидая более Грозный начинает ожесточённо двигаться, быстро вбиваясь в покорное тело, слышит жалобные стоны, но не может, да и не хочет остановиться. Размеренные, сильные, глубокие движения вновь и вновь выбивают новый звонкий вскрик из раскрасневшихся пухлых губ, тонкие пальцы сжимаются с такой силой, что костяшки белеют. Острая боль и тянущееся как густая патока наслаждение смешиваются внутри Феди, Иван наклоняется и впивается в его уста жёстким поцелуем, через секунду танцовщик чувствует солоноватый привкус собственной крови на языке, ещё большим количеством укусов и засосов покрывается молочно- белая кожа шеи, плеч и ключиц. Последующие минуты Федя задыхаясь под тяжелым телом, вбивающимся в него с такой интенсивностью, что рваные вздохи не попадали в такт, цеплялся за сильные плечи освобождёнными из плена руками, чувствовал как длинные пальцы впиваются в его бёдра, да так, что точно останутся синяки и двигался навстречу бесконечно быстрым толчкам. Разрядка пришла внезапно, Федя выгнулся дугой, зашёлся громким, бесконтрольным стоном, с зацелованных губ, окрашенных в кровавый цвет сорвалось звонкое, — Ваааааня… И жадно хватая ртом воздух, он излился запачкав свой живот и Иванов белым семенем. Грозный поймал собственное имя и запечатав его поцелуем на губах любовника сделал несколько жёстких, быстрых толчков, член внутри танцовщика запульсировал, выплескиваясь, а потом скользнул внутри юноши ещё пару раз, посылая под кожу колючие искры. Иван выходит из Феди и тот медленно стекает на пол, прислоняясь спиной к столу и дыша через раз, а на его губах расплывается улыбка полного блаженства и удовлетворённости. Он всё ещё держит мужчину за руку, ластится, словно не желая отпускать его от себя так скоро. Грозный довольно усмехается, скользит ладонью по нежной щеке танцовщика, коротко целует в истерзанные, но всё ещё мягкие губы и начинает приводить себя в порядок, заодно стирая салфетками с живота любовника его же семя. Надев нижнее бельё и брюки Иван опускается рядом с разомлевшим Федей и обнимает его притягивая к себе, а тот опускает темноволосую голову ему на плечо и продолжает лениво ластиться, греясь в лучах нежности своего краша. — Место премьера твоё, — выдаёт через несколько минут блаженного молчания Грозный. — Что? , — тут же вздрогнул, как человек, только начавший понимать всю тяжесть нанесённого оскорбления, но ещё не ощутивший настоящей боли. — Ну ты же хотел быть премьером в Большом, так ты заслужил, — пожал плечами Иван не понимая от чего так внезапно взвился Федя. Юноша резко отстранился от Ивана который вопросительно изогнул бровь, нега и ласковое блаженство разом слетели с Басманова и он вскочил на подрагивающие после бурного оргазма ноги. — Это ты думал, что я с тобой из-за карьеры щас трахнулся? — всё-таки уточнил, Федя еле сдерживая кипящие внутри ярость и жгучую обиду. — Фёдюш, я… Федькино лицо, перекошенное от боли и злости, было почти некрасивым. И ведь будь это кто-то другой, да и будь он не в такой ситуации подобный выпад был бы проигнорирован, но не здесь и не сейчас, не с Иваном. От обиды внезапной, небывалой, обиды такой, такой…душу рвущей на части. Задыхаясь от боли, он искал слабое место и хотел ударить в ответ, мстя за свои страдания. Но сжав зубы, выяснять отношения Басманов не стал, только с размаху дал Грозному кулаком под ребро, быстро оделся, гордо вздернул голову, бросил, — Ваня, ты долбоёб! — и с совершенно безразличным видом покинул кабинет, громко хлопнув дверью. Забрав из гримёрки сумку с вещами, Басманов вызвал такси, так как самостоятельно доехать до дома он был физически не смог, ноги не держали. Когда он закрыл дверь машины, то понял что выражение «сидеть больно» нихуя не образное особенно после того как тебя драли как суку, пусть и озаботившись подготовкой. От воспоминаний о Грозном внутри снова взвился ураган ярости и обиды. " Да за кого он меня принял? За проститутку которая прыгнет к нему в постель ради места в театре?! А он не заметил, что я и так прекрасно могу его получить, без подобных подачек?!» — зло размышлял Федя смотря на проносящиеся за окном огни ночной Москвы. Приехав домой он первым делом набрал ванну, с маслами, солью и пеной, чтобы прийти в себя. Лёжа в тёплой воде, он разглядывал собственные запястья, на них уже сияли тёмные синяки от пальцев директора. Впрочем плечи, шея, ключицы, талия и бёдра были в примерно таком же состоянии, если не хуже. Прежде чем забраться в ванну он успел придирчиво рассмотреть себя в зеркале, провести тонкими пальцами по синякам, укусам и засосам и в процессе думал, сколько же теперь это, блядь, будет заживать — такого у него ещё не было. Да ещё и спектакль завтра вечером, а значит придётся всё замазывать очень плотным консилером, по крайней мере Федя надеялся что Грозному хватит чести не уволить его после всего что сегодня произошло, а то зная сферы влияния и отвратительный, тяжёлый характер директора, его после ни в один театр не возьмут работать и даже покровительство Бориса Фёдоровича не поможет. Поудобней устроившись в ванной, Басманов поморщился, пусть сейчас он чувствовал себя откровенно дерьмово и злился на Ивана, вот только он был готов признать, что лучшего секса у него в жизни не было. А ведь Федя по праву считал себя опытным. Он был уверен, что точно может предсказать какие заскоки и фетиши у человека в постели, и не промахнётся. По правде говоря, он и в этот раз угадал — он с самого начала, когда влюблялся в него, полностью осознавал, что Грозный тот ещё садист со склонностью к доминированию — это у него на лбу буквально выжжено. Феде это нравилось, его, в принципе именно такое и цепляло, потому и влип по полной программе. Но он и предположить не мог, что существуют в этом мире люди, которым подобное нужно столь же сильно, насколько ему самому. Вот только раньше такого не было, все мужики с фетишем на контроль и подчинение которые у него были, постоянно устанавливали рамки и обламывали кайф в самый последний момент. Один раз это конечно можно потерпеть, он не постоянно же! Он хотел получить разрядку, но не с одним из этих доминантов недоделанных не смог, а потому привык к тому, что ему постоянно мало. С Грозным он впервые ощутил это чувство полной удовлетворённости, и это только от одного оргазма, а что было бы после двух, трёх? Сейчас у него всё слегка болит, вот только если бы Ваня эту хуйню не сморозил, вряд ли бы Федя завтра смог не только с кровати встать, но и в принципе ноги вместе свести. Выбравшись из ванной Басманов вытерся и снова задумчиво поглядев на себя в зеркало, провёл пальцами по кровоподтёкам и горько усмехнулся, на душе резко стало паршиво. — Ну как Федь, вкрашился? Понравилось? — спросил он у собственного отражения и резко развернувшись к нему спиной, чтобы не видеть как нежную кожу обжигают слёзы обиды и разочарования, пошёл в спальню. Завтра рано вставать, завтра снова экзерсис, снова репетиции, снова представление, а танец это отличный способ заглушить душевную боль…***
— Вань, ты долбоёб, долбодятел, дурак. Мне продолжать? — поинтересовался Годунов, расхаживая по гостиной дома у Грозного и бросая на растерянного друга раздражённые взгляды, — Помнишь мы с тобой общались? Забудь! Борис сам себе пообещал не вмешиваться в это дело, вот только почти потухший взор Феди, поникшие плечи, чуть ли не целиком фиолетовые запястья и шея скрытые за плотным слоем косметики, ледяная стена которой Басманов отгородился от всех, заставили его не слабо так забеспокоиться. В итоге Грозный уже с неделю пытается выловить в коридорах театра танцовщика, а Годунов в свою очередь охотится за директором и настырно требует его внимания. Попытки Бориса увенчались успехом именно поэтому он и наворачивал круги по квартире Ивана. — Помнишь я тебе сказал, что ты старше и умнее? Так вот нихуя! Я кому говорил о том, что характер у Феди не простой, огненный, мальчишка вспыльчивый и гордый, а ты что? — переходил на повышенные тона художественный руководитель, — Сразу после секса предложил ему место премьера! Ты хоть понимаешь как это выглядело?! — Я порадовать хотел, — вспылил в ответ Иван, из кресла следя за метаниями друга. — Классно порадовал, Вань! Буквально поставил на Федю клеймо второсортного любовника который охотится исключительно за твоим расположением, — хмыкнул Борис осушая стакан с коньяком и со звоном опуская его на столик. — Борь, прекращай мельтешить, голова от тебя болит, — бросил Грозный откидываясь на спинку кресла и устало прикрывая глаза. Всю эту неделю он упорно стремился увидеться с Федей, но тот везде ходил исключительно с друзьями и было видно что как минимум Грязной и Вяземский обо всём знают, а второй не упустил возможности и рассказал всё Серебряному, тот же в свою очередь растрепал Елене. В итоге Ивана прожигали злыми взглядами четыре пары глаз, причём одни принадлежали помощнику руководителя труппы и со столь же ярым энтузиазмом не подпускали его к Феде. Это бесконечно сильно бесило Грозного который привык всё держать под контролем, а в этой ситуации свою власть он потерял. — Вот пусть поболит, тебе полезно, может мозги заработают, в следующий раз не станешь такую хуйню нести, — раздражённо фыркнул Годунов садясь в кресло напротив. — Ладно, — тяжело вздохнул Иван, — Что мне делать? Мне от одной мысли о том, что Федя может кого-то другого встретить невыносимо. — Уже лучше, — усмехнулся Борис, — Начинаешь мыслить в верном направлении. — Ну так? — вопросительно изогнул бровь Грозный нетерпеливо поглядывая на друга. Он терпеть не мог просить кого-то о помощи, но понимал что в этот раз один не справится. — Предупреждаю, извиняться прийдётся, долго и много, — сказал Годунов, снова наполняя свой стакан коньяком. План Бориса, Грозному не понравился от слова совсем, поэтому без особого интереса он выслушал друга и выставил того за дверь. А сам заглянул в досье которое ему скинули его люди, усмехнулся и покинул свою квартиру. Через полчаса он уже стоял напротив не знакомой прежде двери и нажимал на звонок. Когда на пороге возникла тонкая фигура танцовщика, Иван хищно улыбнулся и шагнул в квартиру, наступая на Федю…***
Так паршиво как на следующее утро Басманову не было давно, тело болело, голову будто зажали в тиски, но он смог подняться с кровати и буквально по кускам собрал себя. Сложнее всего было скрыть следы оставшиеся на теле после прошедшей ночи. Быстрый завтрак, кофе на ходу, театр. В это раз он решил не заявляться слишком рано, чтобы избежать встречи с Грозным. И какого же было удивление Феди, когда во время распределения ролей на Лебединое озеро, Годунов абсолютно спокойно сообщил, что он теперь премьер и ему достаётся партия Злого гения. Басманов не знал оскорбиться ему или порадоваться, видимо совесть у Ивана таки была раз он его не только не уволил, но и настоял на его повышении. Хотя это выглядело как подачка, а подобного отношения к себе Федя терпеть не мог. Где-то с три дня он смог избегать вопросов от друзей отгородившись от всех ледяной стеной, но долго так продолжаться не могло. Да и на занятиях он и изматывал себя как никогда, разбитые ноги болели невыносимо, но физические страдания помогали отстраниться от душевных. Вот только когда Вяземский и Грязной увидели как ему врачи перед вечерним спектаклем колют «Кетонол», взяли его в оборот и отловив сразу после представления заперлись вместе с ним в гримёрке и заставили всё рассказать. В какой-то степени Федя был благодарен за им за такую настырность и разумеется за заботу, наверное это ему было нужно, но гордость не позволяла самому всё рассказать. Хотя когда на следующий день Никита посмотрел на него уже не раздражённо, а сочувствующе, Басманов был уверен что оторвёт Афоне голову, чтобы не трепал языком и не выдавал чужих секретов. Хотя в принципе Федя подобным исходом событий не был удивлён, уж больно часто рука Вяземского оказывалась на талии Серебряного в последнее время, да и взгляды главного моралиста всея Большого театра были более чем однозначны. Собственно следом за Никитой обо всём узнала и Елена и теперь несменная тройка сопровождала его чуть ли не везде и помогала избегать личных встреч с директором. Вероятнее всего за то что Иван не мог добраться до него на одиночных репетициях следовало благодарить Бориса Федоровича, тот как ангел хранитель ограждал его от вездесущего Грозного. Неделя прошла в душевных муках и терзаниях, в попытках скрыться от директора и сбежать от собственных чувств. И попытки Ивана поговорить ещё больше бередили кровоточащую рану, сыпали соль на оставленное клеймо проститутки которой нужны только подачки. В воскресенье вечером, после представления Федя чувствовал себя в край вымотанным и затраханным далеко не в лучшем смысле этого слова. Горячая ванна пусть и не помогла избавиться он душевных мук, зато изгнала физические. Когда он уже собирался включить какой- нибудь фильм, расслабиться и отрешиться от проблем которые свалились на его голову на прошедшей неделе в дверь кто-то позвонил, Басманов недовольно поморщившись, поплёлся открывать. Когда он осознал, что на пороге стоит Грозный, резко появилось желание послать директора далеко и надолго и захлопнуть дверь перед его носом. И ведь не поленился, узнал где Федя живёт, приехал и ради чего? Слушать оправдания Басманов не собирался, а потому попытался закрыть дверь и не пустить Ивана в квартиру. Но Грозный лишь хищно улыбнулся, вошёл внутрь и сам закрыл за собой, запирая Федю в ловушке. Вот только Иван явно не рассчитывал на то что, Федька давно и окончательно оборзел, поэтому остановился перед директором ничуть не впечатлившись его зловещим выражением лица и сложив руки на груди, абсолютно не скрывая гематом оставшихся на молочной коже после их прошлого столкновения. — Чего надо? — окинул Ивана безразличным взглядом Басманов. — Феденька, — осторожно молвил Грозный понимая что извиняться всё-таки придётся иначе не видать ему больше улыбки на мягких губах и искорок озорства в васильковых глазах. — Феденька я уже 21 год, но для вас Федор Алексеевич, — холодно бросил Басманов, всё же не скрывая жгучей, разъедающей душу обиды. — Ты избегаешь меня уже неделю, — констатировал факт Грозный, игнорируя хамский тон премьера. — А ты думал я буду рядом с тобой крутиться? Чтоб ты подумал, что мне неймётся в твоей постели оказаться? Да пошел ты на хуй, Ваня! — взвился и зашипел на него Фёдор, срываясь. — Прости меня, Федь. Я думал, ты порадуешься получив место премьера вот и решил совместить приятное с полезным, — объяснил Грозный не реагируя на выпад Басманова. — Если ты думаешь с тобой трахаются только ради карьеры и денег, Вань, то ты реально долбоёб! — вспылил Федя и ближайшие две минуты покрывал Грозного самым отборным русским матом, зло сверкая глазами и отыгрываясь за прошедшую неделю. Когда он сделал передышку, отбрасывая за спину влажный после ванной черный локон, Грозный приблизился к нему, прижал к себе и накрыл поцелуем карминовые губы. Первые минуты три Федя честно пытался отбиваться, но после обмяк в руках Ивана и прижимаясь к нему ближе и отвечая. Кусая губу Грозного, всё ещё мстя, ощущая на языке солоноватый привкус крови, только в этот раз не своей. Всё таки Иван не умел извиняться, по крайней мере в словесной форме у него это выходило просто отвратительно, поэтому он просил прощения у своего чуда руками, прижимая его ближе к себе и крепко впиваясь пальцами в молочные бёдра пока входил в тугое нутро, жгучими поцелуями которые заставляли Федю призывно изгибаться в его руках, виться подобно змее, просил всем своим естеством, телом и душой. И Фёдор, Феденька, Федюша, прощал, подставляясь под губы Грозного, принимая его в себе, царапая сильные плечи украшенные тёмными крыльями жар-птицы, стонал и кричал невыносимо, медово- сладко, обмякал в его руках изливаясь либо на живот Ивана, либо на постель. Мужчина наслаждался томными вздохами премьера, да и собственные уже не сдерживал, нежно лаская тело своего самого желанного любовника. Когда Федя упал рядом, тяжело вздыхая и устраивая голову на плече Ивана, он затруднялся сказать сколько раз он кончил, но ноги не сводились от слова совсем, всю тело болело. Он чувствовал себя затраханным (в этот раз уже в хорошем смысле) и полностью, абсолютно удовлетворённым. Иван же обнял Федю, притягивая ещё ближе к себе, ласковым, уверенным жестом запустил руку в его чуть влажные, спутанные кудри, мягко коснулся зацелованных губ и тихо произнёс прикрывая глаза, — Мой Федька… мой. Басманов чуть слышно смеётся, берёт его за руку, сплетая их пальцы и тянет в ответ, — Ваааня… Иван улыбается, чувствуя себя одновременно и измученным, будто только что выиграл войну и бесконечно счастливым. Басманов чуть приподнялся, заглянул в тёмные глаза Грозного и от той нескрываемой нежности и чистой влюблённости у Ивана щемит сердце. Федька лежал у него на груди тихо вздыхая и слабо улыбаясь, затраханный до невозможного, уставший, но довольный как кот который съел целую миску сметаны, всё ещё держа его за руку и переплетая их пальцы, а Ваня лениво перебирал его влажные от пота черные кудри и медленно выводил на спине премьера известные ему одному узоры… У Ивана к Феде что-то невыносимо сладкое, собственническое и бесконечно тёплое. То что будет согревать их зимой на прогулках и мирить после ссор которые увы неизбежны, из-за жгучего характера обоих. А у Феди к Ивану- обжигающе горячее, сладко щекотливое — такое, что не будет давать им двоим спать днями и ночами. А иногда — наоборот будет усыплять и успокаивать. И всё-таки у Феди на Грозного краш…