***
Сегодня День святого Валентина, и ему хочется выть. Мать опять наседает, ведь сын как будто бы даже не думает заводить девушку (о жене и говорить нечего), хотя пора бы, к остепенившимся тридцати ему уже ближе, чем к разгульным двадцати. Мам, Чонгук не собирается заводить девушку. Потому что они его не заводят, мам. Он гей. Чонгук ждёт уже около часа, наверное. Мама уговорила встретиться с дочкой какой-то из своих приятельниц по работе. Не быть же ему в такой день одному. Он ждёт её уже около часа, наверное. «Я не смогу. У меня появился другой вариант. Прости». Ведь он даже не злится. Продолжает сидеть в приятном, уютном кафе. В этот район Чон переехал буквально позавчера, вещи ещё даже стоят коробками в коридоре, мешая ходить. Ему сказали, это вполне тихое местечко. Как раз то, что нужно. Он делает ещё заказ: кофе закончился, ягодный пирог — нет, и продолжает рассматривать посетителей. Они в основном младше его, студенты. Среди молодняка выделяется парочка пожилых людей, и они такие милые друг с другом! Официант приносит дополнительную чашку кофе, но Чонгук не обращает на это внимания. Потому что дедулечка очаровательно целует свою возлюбленную, а та мягко треплет его по щеке, шутливо смущаясь. До чего трогательная картина! Перезвон колокольчика над дверью сообщает о новом посетителе, и Чонгук невольно отрывает взгляд от неутихающей любви людей бок о бок долгими годами. В зал входит парень. Его длинное пальто намокло от редких снежинок, но он его не снимает и не оставляет на вешалке у входа. Может, у него не так много времени, потому что он быстрым шагом направляется к кремового цвета стойке и… Что? Если зрение не обманывает Чонгука (на что он неожиданно надеется), парень заходит за прилавок, около числа которых ловко орудует персонал, и высматривает что-то. И совсем не опасается, не оглядывается на остальных. От случайно замеченной сцены Чонгук напрягается, но сдерживается, пока подозрения не подтверждаются: негодяй вытаскивает выбранную сладость. — Эй, ты! — подрывается в мгновение, стараясь предотвратить преступление. —Тише ты! Чего орёшь?! — Тэхён шипит на появившегося незнакомца, но быстро оказывается сбитым с толку. — Погоди, ты меня видишь? — Ты что, собираешься украсть пирожное? — похоже, он разозлён. Он видит. Он его видит. И это удивляет наверно даже больше, чем должно было. По крайней мере, ещё неделю назад Тэхён бы и не подумал попросить: — Ты можешь купить мне его? Я деньги отдам! Сразу же! — идея кажется простой и гениальной. То, что просьба невероятно странная (ох, это меньшая странность за последнюю неделю), становится понятно по однозначной реакции свидетеля сладкой кражи. — К чему такие сложности? — Чонгук щурится, а стоило бы обратиться к кому-нибудь. Может, его здесь хорошо знают. А если нет, то пусть разбираются. — Почему ты сам не можешь? — Долго объяснять, — «знаешь, я тут неожиданно проснулся невидимым, всё пошло по заднице, поэтому я теперь не могу даже купить себе грёбаное пироженое». Не поймёт. Посчитает сумасшедшим. — Купишь? — Ладно, только деньги можешь не отдавать, — он согласен. Поразительно. — Отдашь поцелуем. — С чего бы это? — этому молодому человеку нужно поучиться заключать выгодные сделки. — Четырнадцатое февраля. Забыл? — Я в курсе, — Тэхён — как никто другой. Он глупый, если думает, что Тэхён от его предложения не выигрывает. Ещё как выигрывает: он сможет полакомиться любимой сладостью, за которую платить даже не придётся. В добавок поцелуется с действительно симпатичным юношей, будучи в день любви абсолютно одиноким и невидимым. Как Тэхёну казалось до этих пор. Он глупый, потому что и правда покупает ему несчастное пирожное (на что сам Тэхён навряд ли согласился бы), да ещё и учтиво спрашивает: — Кофе? Или чай? — Горячий шоколад, пожалуйста. Они идут к дальнему столику, куда свет почти не попадает и где, вероятно, до этого сидел новый знакомый. — Чон Чонгук. — Ким Тэхён. За сим они лакомятся каждый своим. Пирожное обыкновенно необыкновенно сочное, с мягчайшим бисквитом, сладким мёдом между и насыщенными ягодами поверх всего. В этом небольшом кафе всё сделано со вкусом и неподдельной любовью. Приглушённую атмосферу уюта задают пастельные цвета интерьера, вкусные ароматы вкусной выпечки и, о конечно, живая музыка. В том смысле, что в противоположном от них углу имеется небольшой подиум, где выступают хорошо известные в узких кругах музыканты. Тэхён оборачивается, чтобы наблюдать за инструментами в умелых руках, что гармонируют чудесную мелодию. — Красиво, — сидящий напротив подтверждает мысленный комплимент квартету. — Очень. Только сегодня они без вокалиста, — печально шепчет Тэхён, прежде чем понимает, в чём признался. — В смысле? Ты поёшь с ними? — Да, мы должны были весь вечер выступать, — Тэхён отворачивается от товарищей, потому что сожалеет. Ужасно сожалеет, что так получилось. — Тогда почему ты не там сейчас? — Чонгук указывает ложечкой в неопределенность позади Тэхёна, и его так комично застаёт за этим мимо проходящая официантка в небесно-голубом платьице с симпатичным кружевным фартучком. Так комично она на него смотрит, что Тэхён не может не засмеяться, отгоняя от себя въевшуюся за это недолгое время печаль. Как же их до сих пор не заметили? Может и заметили бы разговаривающего самого с собой посетителя, если бы не ненавязчивая шумиха и личное счастье. — Странная она, — Чонгук женщину взглядом провожает. — Когда там уже поцелуй, — словно в нетерпении вспоминает (отвлекает) Тэхён и смотрит на свою пустую тарелку. — Я даже успел съесть то, за что должен был расплатиться. Как-то неразумно с твоей стороны. — Поцелуемся у меня дома, — серьёзно отвечает ему новый, надо полагать, приятель, доедая и сам. — Дома? — Ага. Узрите все, какой Ким Тэхён стал отчаянный! Его никто не заставляет, но он всё равно покидает кафе вместе с едва знакомым человеком. Он может сбежать, пирожное своё получил ведь. Только вот Чонгук спохватится. Заметит, что пропал. И в этом суть. — Слушай, я здесь недавно. Есть ли какое-нибудь место, которое можно написать на холсте? — спрашивает он, пока они идут к нему домой, «здесь недалеко». На ум не приходит ничего, кроме пресловутой речки, поэтому Тэхён так и говорит: — На ум ничего не приходит. Но ты можешь рисовать меня. — Жаль. Потому что я бы хотел запечатлеть это место, — Чонгук словно и не заметил тэхёнов флирт. Флирт ли это вообще? Может, он потерял навык. Если вообще находил. Но это правда, в их районе ничего интересного нет. Другое дело квартира, в которой хозяин включает свет и тихо ругается себе под нос. На себя, похоже, потому что… — Извини за весь этот срач. Я говорил, что недавно здесь. Позавчера переехал. — С новосельем! — Тэхён тоже снимает верхнюю одежду и следует за ним. В коробочном беспорядке нет ничего такого (чего бы стоило стесняться), но даже это по сравнению с их районом поинтереснее будет. (Или просто его интересует Чонгук. Скорее всего). — Спасибо, наверно, — он смущённо, по-очаровательному растерянно улыбается, и одно мечтательное сердце замирает. Чонгук не притягивает его за галстук, нет (Тэхён вышел в трениках и мамином свитере, откуда галстуку взяться). Ему самому приходится быть храбрее и податься вперёд. Чонгук не хватает его за галстук, притягивая для поцелуя. Но Тэхён всё равно задыхается. Он так страшно задыхается, когда его щеки мягко касается тёплая ладонь, а губ — не менее мягко тёплые губы. И это так странно. Не так, как оказаться невидимым в один день, конечно. По-другому. Когда вдох наконец делаешь и Господи. Вдыхаешь нежность чужих прикосновений. Ты так много наблюдал, как губы актёров сминают друг друга. Или просто замирают. После этого обычно счастливый конец и титры. И тут твои губы так робко (Чонгук, ну будь же ты настойчивее!) тоже сминают. И это ощущается как Пирожное. Только в разы сочнее, мягче и слаще. И насыщеннее. Конечно, насыщеннее. — Будешь моей валентинкой? Только в отличие от тех фильмов это не конец. Это, мать его, самое начало. В разы счастливее. «В ролях: один самый счастливый неведимка и один Чон Чонгук со своими невозможными блестящими глазами». — Ты так светишься, — это Чонгук говорит, когда они прерывают поцелуй. (То есть, примерно через вечность). — Ну типо, от тебя реально исходит свечение. До этого я видел подобное только со световыми мечами, и то, только в комиксах*. — Романтика мертва, — тот смущённо жмурится и отрицательно мотает головой. — Кстати об этом. Я когда тебя увидел, решил, что умер. — Лучше прекрати, пока не поздно, — Тэхён валится лбом ему в грудь и не может сдержать тупой улыбки, чувствуя, как спины касаются нежные руки, обнимая. Какой же он… —… Но тебя больше интересовали сладости, и я расслабился. Ты… Это нормально, что свечение пропадает, Тэхён?! «Я не мог до тебя дозвониться всю неделю! Твоя соседка сказала что сто лет тебя не видела. А ей между прочим восемьдесят один. И о чём ты? Какая ещё херня? Отпишись пожалуйста как сможешь. Я волнуюсь». — Уже всё в порядке. Не беспокойся, — Тэхён хлопает парня по груди, успокаивая, и чувствует макушкой чужую улыбку. — Ты милый. Мне нравится. А ещё Чонгук любит фильмы ужасов. Какой кошмар. Ладно, они разберутся с этим потом, а пока… — И всё-таки, я тебя нарисую.***
Когда он наконец выходит на работу, его каким-то невероятным чудом не увольняют. Видимо, он действительно ценный сотрудник, хотя любовник он ценнее, к слову. Но он всё равно увольняется, потому что, когда Чонгук старательно (ну знаете, с высунутым языком) изображает тебя нагим на своём личном холсте, который под веками запечатляется, и восхищённо приговаривает «тебе бы в модели», сомнений быть не может. Ты идёшь на пробы. А они… — Нахуй. Нахуй вас всех, — и средний палец. О да. А на соседнем позже появится кольцо.