Мифический закат

В городе безумного бога ни одно здание не обладает тем значением, что ему приписывают. В городе бога безумия ни один житель не обладает той значимостью, что обладала им при жизни. Единственное, что в Нью-Шеоте вообще определено, это дихотомия. Нью-Шеот сияющ, сер, роскошен и нищ. Его жители привыкли к тому, что всё постоянно меняется и перестаёт быть привычным, вот и сегодня новое поместье вырастает, раздвигая другие, душным, облезло-перламутровым грибом смести альтмерской и айлейдской архитектуры — здесь, в этом городе, дома могут быть построены, придуманы, выращены и даже найдены в компостной куче. У Шеогората новый любимчик, и потому на алтарной полке прибыло: у игрушек должны быть правильные витрины, иначе их не интересно рассматривать. Нивар не помнит, как очутился в просторной зале; сперва та была крохотной и давила на плечи, а потом расширилась и стала напоминать гигантское яйцо. Он плавает в лазурной плазме, которая затекает ему в рот, ноздри, уши и так далее, но не трепыхается — безучастно пребывает, не пользуясь легкими, потому что жизнь от такой лени не останавливается. Кто-то хлопает в ладоши, звук бьет по ушам, ощущаясь имеющим направление (частицы колеблются у левого уха раньше чем у правого, и теперь это получается заметить), плазма стекает куда-то, и Нивар шлепается на овальный белый пол, проламывает его телом, как скорлупу, и валится уже на самую обычную плитку, какую редгарды кладут в банях. Он дышит и ругается, обхватив себя за исхудавшие плечи. Больно — опять. Боль означает жизнь, наличие тела и неравнодушия к его состоянию… ах, много что она означает. — Добро пожаловать! — хозяин Дрожащих Островов (кто знает, сколько их, и почему они называются островами) хлопает в ладоши снова. Оглушительно. Он РАЗНЫЙ, хоть и делает вид, что обладает отличительными деталями. Он всегда несет неумный бред, когда говорит со смертными, и даже не старается продумать, как слова цепляются одно за другое. Со своими, с даэдра, он вкрадчиво-пугающ и очень конкретен… не слыша в речах Желтоглазого привычной чуши, Нивар улыбается, языком ощупывая собственные поостревшие зубы и ещё не до конца заросшую дырку в щеке. Его сожгли там, на Нирне. Не очень приятно было. Но необходимо… Чтобы стать… даэдра? Не совсем. Но определенно уже не смертный. Не ошибка кода, но некоторое уравнение, которое слишком курьезно, чтобы его вырезали; может, найдут применение. Где-то, когда-то. А сейчас он — кто-то новый. Не альтмер Нивар Анкеано, первый смертный, сменивший вид по собственной воле. Не айлейд из рода Ксол, который понятия не имеет, что такое быть айлейдом. Не даэдра, потому что даэдрических принцев ограниченное количество, а все низшие даэдра — креационная пыль на ветру, чешуйки их кожи, пятна их семени. Теперь он нечто среднее. Уникальное. Чего и добивался. Наверное, надо выбрать имя? Да, Шеогорат спрашивает его, как именно назвать новую собственность. — [Айн Ксол], — говорит Нивар. — Чокнутый, как шляпник, — одобряет Шеогорат и обдаёт его бабочками-брызгами, отправляясь по своим делам. Радужные крылышки щекочут кожу, а несколько ярких самцов решают присесть попить крови. Некоторые бабочки — вампиры, надо же? [Нивар] смахивает их, а одного ловит и отправляет в рот. У насекомого кисловатый привкус, но новые зубы отлично справляются со всеми частями. Кем был он ни очутился теперь, ещё будет время осмыслить это. [Нивар] выходит на балкон обнаженным, забывая стереть с тела остатки плазмы, и та тихо мерцает. Шеогорат дал ему власть и территорию? Забавно. Но это лишь начало новой, настоящей жизни, а не той жалкой возни, что была на Нирне: оглядываясь назад, [Нивар] не видит ничего, что хотел бы оставить своим корнем.