***
— А ты неплохо устроился в изгнании, Забуза! — первым высказал общую мысль Гозу. Мейзу промолчал, но цепкий взгляд, которым он сходу окинул их лесную стоянку, уже был как самый бесцеремонный обыск. Момочи Забуза лишь презрительно хмыкнул, а бинты на лице скрыли брезгливую гримасу. — Сандалии снимайте при входе. Хижина чистая. Внутреннее убранство шалаша состояло из прислоненного в углу меча и стопки циновок. Да еще рюкзака Забузы у двери. Свои рюкзаки гости небрежно скинули рядом, и хозяин по звуку отметил, что основное снаряжение осталось при них. Громоздкие и неуклюжие на вид, железные перчатки так же прочно были прилажены к рукам Братьев Демонов, как перевязь Кубикирибочо к его груди. Уже не оружие — продолжение собственного тела. — Аг-ха! — раздался кашляющий смешок Гозу. — Славно! Чисто, уютно, водичка рядом, прямо тебе рёкан[1]! — С женскими купальнями, — добавил Мейзу с хлюпающим присвистом. — В излучине речки мы видели маленькую цыпочку. Плескалась на солнышке, вся такая сахарная, кхе-кхе!.. Твоя, что ль? — А демона лысого вы там не видели? — процедил Забуза холодно и смерил недобрым взглядом братьев. В поношенном до дырок маскировочном тряпье, в дряхлых респираторах, обросшие, запущенные, — симпатии его гости не вызывали. Не нукенины — шелудивые бродячие псы. И этот их кашель, доносящийся сквозь фильтры… Забуза хорошо знал такой кашель. Его легко подцепить на гнилых болотах Страны Воды, и тяжело вылечить. А если он сопровождается этаким хлипом, если в мокроте больного есть прожилки крови — он уже нежилец. Братья Демоны не протянут и года, Забуза знал это наверняка, и его такое положение дел вполне устраивало. Верных и долгоживущих подельников он себе не искал. Лишь бы респираторы не снимали и ели отдельно, из своей посуды.***
Хаку вернулся к шалашу в глубоких сумерках, тогда и познакомился с новыми постояльцами. В руках у него была корзина с охапкой болотных трав, а под травой — чуть теплые рисовые пирожки в дубовых листьях. — Судзума-сан сегодня была так милостива и щедра к своей бестолковой сикоми[2], — с улыбкой пояснял он, красиво раскладывая домашний ужин на низком столике. Забуза внимательно следил за каждым движением мальчишки, потом, резко сцапав за воротник, перебил его: — Опять порола? — Наказание — неотъемлемая часть ученичества, без боли нет покорности, — заученно произнес Хаку всё с той же безмятежной улыбкой. Забуза с раздраженным цыканьем дернул вверх широкий рукав его куртки, открывая малиновые полосы рубцов на предплечьях. — За что влетело сегодня? — Вопрос был задан с ударением на «сегодня». — Сегодня я учился правильно срезать цветы для сезонных кандзаси[3], — ответил Хаку ровным тоном, не подчеркивая ни одного из слов. Гозу и Мейзу наблюдали за их диалогом со смесью ехидства и жалости. — С ума сойти!.. Дьявол Скрытого Тумана взял в подручные ученицу гейши! — пробормотал Гозу. — Неверно мыслишь, демоненок, — откликнулся Забуза и принялся разматывать повязку на лице, чтобы поесть. — Шиноби готовит своего ученика для идеальной засады на хорошо охраняемую жертву.***
Забуза и Хаку укладываются спать вдвоем под одним одеялом, а третьим — меч под рукой Забузы. Братья Демоны, размещенные в противоположном углу шалаша, в собственных спальниках, не подают виду, что удивлены. Гозу долго и надрывно кашляет в своем респираторе, прежде чем уснуть. Мейзу, несущий ночную стражу до полуночи, привычно отфильтровывая лишний шум, прислушивается к дыханию спящих. Вглядываясь воспаленными глазами в сумрак хижины, он видит как наяву белую стройную спину Хаку, купающегося в лесной речке, смывающего запах дыма от костра. Хаку, который учится искусству гейши в большом городе, а спит под одной крышей с легендарным ниндзя-изгнанником, опальным капитаном АНБУ Киригакуре-но-Сато. Хаку, который так легко принимает девичье обличье, который говорит нежным звонким голосом и с улыбкой принимает удары розгой по рукам. Мейзу не страшится боли, ни своей, ни чужой, и хорошо знает работу шиноби. Мейзу заслужил форменный хитай[4] и чунинский жилет Киригакуре еще при Четвертом Мизукаге Ягуре-сама, когда первую кровь генины пускали друг другу. Его не смущает та обыденная домашняя жестокость, с которой почтенная гейша из Мизумори воспитывает своих учениц. Нет, Мейзу волнует другое. Он помнил Момочи Забузу убежденным одиночкой, не нуждавшимся ни в напарнике, ни в личном отряде. И эта миссия, которую солидные клиенты доверили Забузе как нукенину-наемнику, — она тоже была ему по плечу без них безо всех. Разводить балаган с гейшами, засадами в «веселом квартале» Мизумори, планировать многоходовую операцию для мастера бесшумного убийства… Это же не имело смысла! Это было для Дьявола Кровавого Тумана так же бессмысленно, как брать в свою постель смазливого мальчишку и даже не трахать его. Мейзу внимательно следит за спящими. Забуза во сне прижимает Хаку к себе просто так, для тепла. Во внезапную стыдливость этой парочки Мейзу не верит ни на грош. Мейзу не любит, когда окружающие его люди и вещи ведут себя необъяснимо.***
— Голову поверни, да не хлопай зенками, а то размажу, — командует Забуза, выводя тушью тонкую стрелку вдоль века мальчишки. Хаку послушно замер, чуть приоткрыв рот и совсем не дыша. Розовое кимоно, гладко расчесанные и убранные в «разрезанный персик»[5] волосы, косметика на лице. Девчонка, ни дать ни взять, хорошенькая девчонка. Забуза удовлетворенно оглядывает результат своих трудов и велит: — Ну-ка, пройдись! Зонт возьми. И Хаку плавно идет по лесной поляне, грациозно семеня, вытягивая белую тонкую шею, церемонно покачивая бумажным зонтом, и никто не заподозрит в нем сейчас мальчишку-шиноби. Никто не успеет заслониться от точного удара живого оружия. Хаку бьет наповал не кунаем, не мечом, а самой своей сущностью, — непостижимо-притягательной и неуловимой, как кружево снежинки, тающей в руках. — Вы довольны, Забуза-сан? — голос Хаку звенит как ледяной колокольчик. Ни хрипотцы, ни фальши, чистая безупречная нота. Под длинными рукавами кимоно спрятаны лиловые рубцы через всю кисть. Хаку вот уж три месяца прилежно постигает искусство игры на сямисене[6] под руководством госпожи Судзумы.***
Проходит еще неделя, ночные туманы в овраге делаются все холоднее, а ночной кашель Гозу — всё мучительнее. Хаку готовится к первой чайной церемонии, которую проведет один на один с богатым гостем. Братья Демоны перебирают и смазывают цепные механизмы своих железных лап. Забуза демонстративно валяет дурака и дрыхнет по полсуток. Миссия начинается с закатом, под шепот ветра в ивах «веселого квартала». В косматых ветвях, укрывающих крыльцо чайного домика, затаились телохранители того самого вельможи, чью голову заказали Забузе. Вояки в медных шлемах не успевают ни вскрикнуть, ни заслониться от удара, когда на их плечи обрушиваются два когтистых монстра. Кровь сочится в землю, к ивовым корням. А маленькая сикоми в розовом кимоно тем временем разливает чай и сакэ, поет для гостя и, с кокетливым смешком, прикрываясь рукавом, принимает приглашение на прогулку. Совсем ненадолго, лишь бы удалиться от всеслышащих бумажных стен чайного домика. Вельможа уже немолод и одышлив, но ноги сами несут его по аллеям сумеречного парка, в густые тени живых изгородей, и он уж сам не замечает, как зеленые стены сменили черные лозы диких актинидий, а земля под ногами пошла под уклон. Его ведет голос Хаку и льдистый перезвон заколок в прическе этой юной сикоми. Мелькает тонкая белая шея меж низким воротником и лакированной короной волос, словно неверный болотный огонек ведет заплутавшего путника в трясину… Момента, когда огромное лезвие Кубикирибочо снимает его голову с плеч, вельможа не осознает. — Пусть из тела стечет кровь, — говорит Хаку мелодично и безмятежно. — Иначе вы испачкаете свою одежду, Забуза-сан. А стирать и сушить уже очень холодно. На худую фигурку в легких тряпках Забузе смотреть тоже холодно. Пока суть да дело, он распахивает полу тяжелого плаща и подзывает Хаку погреться. Не хватало еще, чтобы пацан простыл и охрип. Обезглавленный труп богатого гостя найдут поутру на чистых циновках чайного домика. А сикоми Хаку-чан — не найдут.***
Наниматель, вернее, посредник демонстративно отсчитывает стопки монет. — Уважая ваши дзюцу и молчание!.. Забуза следит за руками барыги, потом цыкает зубом сквозь повязку: — Десять процентов — за глубокое внедрение. Мой человек рисковал своей шкурой не понарошку. — Вы не поздно ли вздумали торговаться, Забуза-сан? — Я ставлю цену по факту.***
— Хенге было бы вернее, — цедит Мейзу, облапывая липким взглядом тонкую фигурку Хаку, дома сменившего розовые шелка на простые штаны и рубаху с высоким воротником. — А он хоть умеет выполнять-то его? — вворачивает ядовитую шпильку Гозу, сгребая свою долю от гонорара куда-то за пазуху. Строгий окрик Забузы: — Заткнулись, оба! От малого толку больше, чем от вас обоих, перемноженных на трех клонов. Братья Демоны так и не осмелились спросить, что связывает знаменитого Момочи Забузу, легендарного Дьявола Кровавого Тумана, и мальчишку без протектора, даже не учившегося в Академии шиноби Киригакуре. У Мейзу и Гозу есть пара версий, но еще у них есть мозги, чтобы держать эти версии при себе. Тростниковый шалаш в лесу, простой металлический чайник на огне, верный меч Кубикирибочо, коробка с гримировальным прибором и Хаку, самородок Хаку. Забуза не чувствует себя изгнанником. У него есть всё, что нужно для работы, для выживания за пределами родного Кири, для реванша. Пусть он и проиграл однажды этой рыжей стерве Теруми Мэй, пусть ему тогда пришлось отступить, его главная битва еще впереди. Пока им надо лишь подзаработать и продержаться эту осень и зиму. Дотянуть бы до весны!.. Надрывно кашляет Гозу, зябко кутаясь в плащ. Мейзу перебирает скудный скарб в своем рюкзаке и звякает какими-то ампулами.***
— Забуза-сан… Хаку вроде и пригрелся под общим одеялом, но отчего-то до сих пор не спит. — М? Забуза не спит, потому что его очередь караулить, но вылезать в студеный воздух хижины из одеяльного кокона будет только дурак. — А ведь и вправду, можно использовать Хенге-но-дзюцу. Даже вы можете притвориться юной майко[7], проникнуть в чайный павильон… У Хаку кости тонкие как у певчей птицы. Забуза старается лишний раз не шевелиться, чтобы не раздавить ему что-нибудь ненароком. — …И разворотить там потолок башкой, а мечом — стены, да? Ду-у-у-ура!.. Дура ты, Хаку, хоть и пацан. У тебя есть потенциал к тонкой искусной работе: лицом, телом, голосом. Голос у тебя — ледяной колокольчик. Такой не подделаешь Хенге, не наработаешь тренировками. — Однажды он сломается. Еще год-два — и ваш инструмент Хаку придет в негодность. А этого так мало. От Судзумы-сан я слышал, что есть искусные хирурги, которые помогают придворным певцам сохранить тонкие голоса на всю жизнь. Я мог бы тоже… — Сдурел?! «Искусные хирурги», чтоб мне так жить, а?! Всего-то делов — яйца подрезать, любой деревенский коновал это может… А они, небось, нехилые деньжата лупят за это!.. — Нет, Забуза-сан, их работа в самом деле тонкая и сложная. Операция проводится еще и на гортани, и потом надо долго пить особые лекарства, подавляющие в мужском организме энергию Ян и высвобождающие энергию Инь. — Не забивай себе голову всякой херней. Учись использовать то, чем располагаешь. Развивай задатки. И тогда ты будешь мне полезен всегда. Усек? — Да, Забуза-сан! Я буду полезен всегда. — Тогда слушай последнюю умную мысль: гейша — это изначально мужская профессия. Так что яйца тебе еще пригодятся. Хаку, кажется, состоит лишь из косточек и ровного теплого дыхания, и это тепло согревает их скудную постель. На траве и на крыше хижины холодный осенний туман оседает инеем.