Клубок

      Тёмная бездна бушует в ней, скалится, и протягивает руку, змеиным шёпотом стелится побитой собакой, совершенно невинная, беззубая и спокойная, подчинённая его воли – да только Аарон знает не выженными алкоголем и усталостью остатками подсознания, что это обман задрапированные до смешного, что ещё через десять минут эта девочка вонзит искривлённые алым губы в его шею, стоит ему только закрыть глаза, поддаться ласковому шепоту и не видеть пляшущего беспозвоночными тенями мрака в глубине светлой зелени.       В ней клубком ворочается тьма.       Она приходит беззвучной тенью, сломанная и простреленная в нескольких местах, до вывихнутых локтевых изгибов правильная и послушная, склоняет белокурую голову с отчаянно спрятанными демонами глубоко внутри, и Аарон почти верит, пока она не выпивает его собственный покой ледяной колой, не извивается обнаженными пороками под его пальцами, царапая честно распахнутую ладонь короткими ногтями, вытаскивая остатки тишины и тусклого света из-под его собственной кожи, ненасытная, тёмная, ненастоящая.       Аарон думает, что девочку нужно лечить.       И его, наверное, тоже.       Сидит у его ног, белесым призраком дневной Сары, той, которая не бросается экзальтированным сгустком аффектации в его руки, не изламывается марионеточной куклой, распахивая зияющую рану на месте рта надрывным воплем, пока Аарон удерживает до фальшивого хрупкие запястья над театрально запрокинутой к потолку головой, и не зажимает до алых дорожек опухшие криком губы – ладонью, если получается       и собственным ртом, если приходится.       Он лично бьёт ей татуировку на сетке рёбер, отпечатывая на зрачке распахнутые драконьи крылья, и напряжённые перепонки на них дрожат в такк её рваному дыханию – тогда она успокаивается, лихорадочно пряча тревожность происходящего вместе с остатками собственного разума, оставляя на их месте только горячечную взвинченность и волнительное смятение, оскальзываясь ладонями по его плечам, вновь прокусывая тонкую кожу на шраме от собственных губ, выпивая медленными глотками его тёмный покой.       Две стороны одной монеты.       Ударяет наотмашь он её тоже лично, всегда чуть сильнее, чём намеревается, отшвыривает распахнутое воплем лицо, разорванное на две части кровоточащей раной, пока истеричный вопль её дрожит в крохотной комнате его спальни, срывая нежную слизистую гортани – и только тогда бес отступал, владеющей телом и душой светлой девочки, Аарону этот бес был знаком, и имя его было привычно – именно он когда-то сжёг все его мосты, гневом разрушая любые родственные узы, измельчая и без того надорванный мир его клочьями грязной газеты.       Аарон утром всегда просыпается один, словно не было полуночного призрака, умирающего на его глазах с рассветом – только вот решительные следы на его спине, явственно налитые кровью не дают усомниться в происходящем, как бы он ни пытался утопить приглушённые алкоголем воспоминания в кружках кофе, как бы трепетно и боязно она не оставляла их утром на столе.       Аарон думает, что девочку нужно спасать.       Без него.       И, пробегая мимо него с пёстрым рюкзаком на спине, Сара О'Нил улыбается светло и солнечно, отдавая ему лёгкий отблеск дневного света       чтобы после, вместе с отчаянными поцелуями и солёными пятнами на его клетчатой рубашке, в лунных очертаниях забрать его обратно.