Sweet home

Возвращаться домой из командировки всегда приятно. До дрожи в кончиках пальцев и лёгкого покалывания в глазах. Дома можно сбросить с себя всю официальность, сменить строгий парадный костюм на что-то простое и…

Сонхва выходит из такси, расправляя плечи и вдыхая прогоркло-тёплый вечерний воздух полной грудью, забирает из багажника небольшой чемодан с вещами, благодарит водителя за быструю и комфортную поездку, глубоко кланяясь. Водитель — седой мужчина явно в летах, — приветливо улыбается, желая незнакомому человеку доброй ночи и хорошего следующего дня, и уезжает — жёлтоватый свет фар неторопливо скрывается за поворотом, следом стихает гул двигателя и наступает тишина, лишь изредка прерываемая стрекотом сверчков или поздним пением птиц. Сонхва делает ещё один глубокий вдох, одёргивает полы лёгкого пальто и поворачивается к небольшому двухэтажному домику, уютно устроившемуся на окраине небольшого коттеджного городка. Свет в окнах не горит, несмотря на весьма поздний час, но Пак отмечает для себя небрежно брошенный у аккуратной парадной старенький велосипед — он дома. Присутствие выдают всё-таки тусклые отблески настольной лампы в оконном стекле, задёрнутом лёгкими занавесками. «Значит, ещё не спит» — мелькает мысль, мигом теряющаяся в скопе других. О том, как бы не нашуметь и не отвлечь от дел, пока заходить будет, но как крепко обнимет метнувшегося навстречу самого своего дорогого и любимого, вжимаясь носом в макушку и терпковатый, но родной и любимый до безумия запах вдыхая. И получилось ведь — жил бы один, деля два этажа пополам с одиночеством и бутылкой вина поздней ночью, когда никто не гонит спать ласковыми объятиями и не ластится по приходе, обдавая вихрем ярких красок и целым снопом искр радости. Но у судьбы всегда что-то идёт не по плану. Сан появился в его жизни совершенно неожиданно. Просто взял — и появился в один момент, ворвался в его жизнь вихрем красно-каштановой шевелюры и яркой одежды, сверкая ямочками на худых щеках, словно всегда был рядом и только отошел на пару минут за кофе или чаем. Ворвался на одну ночь три года назад по просьбе друга «пустить переночевать», да так и остался, прочно обосновавшись не только в чужом доме — необжитом и похожем на музей, — но и в сердце, пуская цепкие корни и заставляя жить и цвести. Вертлявый, вычурно яркий, как его нелепая неоново-сиреневая толстовка в ярко-жёлтую полоску, и подвижный, он сразу, только оказавшись рядом, одним своим видом заявил — ты как хочешь, но теперь будем вместе, и ты так просто от меня не отделаешься, потому что нельзя нам порознь. Поначалу он, правда, лип к Сонхва, как банный лист с веника липнет к мокрой коже, как будто чего-то боялся, но потом обосновался, привык к новой обстановке и стал вести себя спокойнее. И сколько бы Сонхва ни противился, сколько бы ни пытался изжить и отстранить от себя — не выходило. Сан веркал приветливо улыбчивыми глазами, и Пак оттаивал. Медленно, но верно. Потому что Сан пах домом. Нет, домом. Не той отштукатуренной и оббитой досками громадиной, что домом зовётся, а домом-чувством — где тебя любят и ждут. А Сонхва ждут — потому что любят, — он в этом не сомневается, а потому коротко оббивает о невысокий порог ботинки, оставляя на улице всю утихшую дневную суету, ставит их аккуратно на полочку и прислушивается. В тёмном коридоре тишина, лишь слышится откуда-то со стороны с лестницы на второй этаж топот мягких кошачьих лапок, бегущих встречать вернувшегося и несущих негромкое и лаконичное «мя». Светлым пятном по тёмному полу стелится ласковая сиамка, коротко обтирающаяся об ноги, зовущая не простаивать на пороге. Сонхва ловит её на руки, ласково почёсывая между ушек, коротко целует в мокрый нос и проходит вглубь дома, обволакиваемый по самую макушку родной и давно знакомой атмосферой. Его не встречают, хотя дверью он хлопнул достаточно громко. Скрипят коротко под лёгкой поступью ступеньки и бесшумно открывается дверь в комнату. Сонхва умильно фыркает, опираясь плечом на косяк. Сан сидит на полу, привалившись спиной к тяжёлому рабочему столу, свесив на лицо растрепавшуюся, видимо, после душа каштановую чёлку и спит, подогнув под себя одну ногу, на коленке которой устроена какая-то книга. Картина, конечно, милая, но спать сидя на полу — не самая лучшая затея. И всё-таки Сонхва не может отказать себе в удовольствии пару секунд полюбоваться таким Саном: слабый свет от лампы красиво оттеняет тонкий профиль, делает его чуточку изящнее и элегантнее, придавая чуть склонённому к полу лицу красивую, почти скульптурную законченность, а самого Сана словно бы взрослит, накидывая ему еще пару-другую лет. Хва щелкает выключателем настольной лампы, погружая комнату в темноту, скидывает с плеч пиджак, аккуратно вешая его на спинку стула, откладывает в сторону книгу, вкладывая между страниц какой-то карандаш — чтобы Сан не потерялся, — и переносит своего самого любимого и ненаглядного на постель. — Сан-и, — хрипловато зовёт Хва, ложась рядом и перебирая чуть влажные волосы, пропуская мягкие пряди между пальцев. — Мы ведь договаривались, что ты меня не ждёшь с рейса? Глупый… И мелкими тёплыми поцелуями прослеживает острую линию челюсти, трепетно замирая у самого краешка чужих губ. Усилившееся сопение выдаёт медленно, но верно просыпающееся Солнце, а потом Сан открывает сонные глаза. — Ты приехал, — то ли радостно констатирует, то ли сонно спрашивает, потирая глаза и следом же широко раскрывая тепло пахнущие зелёным чаем и имбирным печеньем объятия, в которые Сонхва спешит нырнуть, кутаясь в чужом, но родном тепле и запахе с головой. Сан пахнет домом и семьёй, и чем-то ещё, знакомым, близким сердцу. — Я скучал и ждал. Думал, что дождусь, уснул случайно. Сан шепчет быстро и трепетно, словно бы боится, что его прервут, не дослушав, отругают, как провинившегося щенка. Хва лишь тихонько смеётся, мягко оглаживая костяшками пальцев худую щёку, ласково гладит по виску и не может надышаться — дома. Он дома, и его дом сейчас тянет к нему руки, укладываясь под боком, шепчет тихим шелестом ветра за окном о том, как скучал: по словам, по объятиям, по голосу. Сонхва не говорит, что любит и скучает — не умеет и не любит. Он показывает всем своим существом — жестами, слегка ворчливой заботой, короткими поцелуями и простой, но весомой лаской. Наверное, есть в этом какая-то своя необъяснимая романтика, которая абсолютно устраивает их обоих. — Идём спать, — снова шелестит с кровати Сан, пока Хва переносит из прихожей брошенный там чемодан да закрывает на замок дверь. — Хочу с тобой. Обниматься, греться, спать и любить. Дом Сонхва пахнет тёплым мятным чаем, имбирным печеньем и кофе с утра. Его дом пахнет Саном, а Сан пахнет Сонхва. И надо же было такому случиться, чтобы раз — и на долгие годы. И любить без оглядки. Каждый по-своему — громко и молча. А Хва потому греет своё собственное сонное Солнце в крепких объятиях, сам от его тепла согреваясь и подпитываясь. Возвращаться домой из командировки всегда приятно. До дрожи в кончиках пальцев и лёгкого покалывания в глазах. Потому что дома тебя любят и ждут. Сонхва знает, что его ждут всегда — потому что любят без всяких громких слов и пустых обещаний, — он в этом не сомневается.