Кэртианский балаган

…Уже не стало на земле величья: ушли всевластные; кесари ныне, кольцедарители, не те державцы, что жили допрежде… «Морестранник»

      Пальцы у герцога Алвы унизаны кольцами, как цепочки с дарами при алтарях, а наряд усыпан драгоценностями, как самоцветные горные копи. Герцог Алва носит серебро и сапфиры и не любит золота, но среди черного, синего и серебряного иногда проглядывает и золотой отблеск — то тонкий ободок перстня, то язычок пряжки, то кончик шнурка. Герцог Алва умеет ходить неслышно, словно не касаясь пола; может не спать по четыре ночи кряду, не теряя бодрости; почти не ест и пьет только вино. Герцог Алва, упражняясь в фехтовании, сражаясь с друзьями в тренировочных поединках, движется так быстро и так внезапно меняет место, что чужой клинок, кажется, проходит сквозь него, не задевая.       Судачат, что герцог Алва заговорен: непобедим, неуязвим, бессмертен; что его не возьмет ни пуля, ни яд, ни кинжал. Говорят, что герцогу Алве благоволит Леворукий; что в молодости Алва продал ему душу и с тех пор ему служит. Говорят, что ночами, запершись в кабинете, за надежными воротами особняка, герцог Алва предается ворожбе.       ***       — Будете носить мое кольцо, пока не вернете свое, — говорит Алва.       Ричард молчит. Алва смотрит на свои руки, на Ричарда и снова на руки, коротко вздыхает и задумчиво берется за одно из колец — серебряное, тонкой работы, все в вычурных завитках, с россыпью мелких сапфировых звездочек.       — Вот это, пожалуй, подойдет, — продолжает Алва и тянет с пальца кольцо; за ним оказывается скрыто еще одно — так носят, чтобы прижать более свободное более тесным.       Ричард молчит. Алва кладет кольцо на стол чуть более резким жестом, чем обычно — обычно его движения плавны, текучи, как река или воздух, — и плечи его на мгновение застывают.       — Вот это, — заминка; Алва как будто размышляет, колеблется, сомневается. — Возьмете вот это: мне оно… — еще одна заминка, — …не по руке, а вам должно быть в самый раз.       Второе кольцо поддается, и Алва протягивает его Ричарду на открытой ладони. Оно и правда немного похоже на утраченный перстень: золотое, с камнем, глубоко-черным, как зимняя ночь; темнее, чем карас, — правда, не квадратным, а круглым, искусно отшлифованным, гладким.       — Это приказ, — говорит Алва.       — Слушаю монсеньора.       Когда Ричард надевает кольцо, во взгляде Алвы проскальзывает и тут же гаснет едва заметное облегчение.       ***       Ночью, во сне, Ричарду является незнакомец. Он красив, как только может быть красив мужчина, и одет по старинной — должно быть, древнегальтарской — моде: в богато расшитую тунику до колен и длинный плащ; только вместо открытых сандалий — сапоги. В нем чудится что-то неуловимо родное, знакомое — словно дальнее, давно утраченное родство; в голову отчего-то приходит притча о блудном сыне: Ричард не может поймать мысль и решает ее отпустить — все-таки он спит.       — Мальчик, — вкрадчиво говорит незнакомец, — нехорошо носить чужое. Отдай кольцо королю.       — Королю? — удивляется Ричард; ему представляется, как он отправляется в Арагис, чтобы вручить перстень Альдо Ракану — Ричард никогда его не видел, но может вообразить внешность по старинным портретам древних правителей — не будет же во сне идти речь о ложном короле, потомке узурпатора.       — Твоему королю, — кивает незнакомец. — Оно принадлежит ему; отдай завтра же.       Перед глазами у Ричарда встает образ Алвы, и ему вдруг становится стыдно.       — Но я не могу! — протестует он. — Я ведь не имею права нарушить приказ: я должен носить этот перстень, пока не верну свой фамильный! А свой я пока не вернул… но как только я его отыграю или выкуплю…       — Ах, — незнакомец склоняет голову набок и, прищурившись, рассматривает Ричарда. — Мальчик любит поспорить? Ну что же… Что тут у нас? Три младшие сестры, мать, старинный замок. С этим можно сделать много чего интересного. Хочешь увидеть?       — Не смейте мне угрожать!       Незнакомец смеется:       — Никто не угрожает — так, рассуждаю вслух. Подумай до утра, а пока посмотри, как мы познакомились с вашим королем. Между прочим, и твой отец приложил к этому руку.       Его фигура размывается, и сон меняется: теперь Ричард не ощущает себя, а наблюдает словно со стороны. Незнакомец — потерянный блудный кузен — возвышается посреди комнаты, больше похожей на поле боя: мебель перевернута и разбита, пол залит кровью, повсюду мертвые тела. Он в доспехе, в шлеме с открытым лицом; на поясе, вместо меча — тяжелая палица. У его ног, привалившись к стене, сидит, свесив голову, Алва — лет на десять моложе себя теперешнего; его одежда разодрана, шпага валяется чуть поодаль; он явно ранен; быть может, умирает.       — Ты… — произносит Алва, чуть приподнимая голову, и тут же снова замолкает.       Незнакомец склоняется к нему и берет за руку.       — Возьми, — мягко, почти ласково говорит он, надевая ему на палец кольцо, — это твое. Это поможет тебе продержаться. Не благодари: найдешь меня, когда придет время. Мы сочтемся.       Алва, шатаясь, поднимается, цепляясь за стену; комната начинает выцветать, но до Ричарда еще долетают не то слова, не то мысли:       — …удача… подходит… сердце мира — в моих руках…       Ричард просыпается. Кольцо, не снятое на ночь, стискивает ему палец.