Недосказанное

- Все недосказанное влечет за собой цепочку переживаний, внутренний конфликт. Незакрытые гештальты, понимаете? – потерев переносицу, вздыхает женщина в кожаном кресле. Дорогое кресло, как и настольные часы, и дипломы на стенах, были призваны негласно убедить каждого посетителя в весомости слов хозяина кабинета. Алина невнятно кивает и посматривает на часы на левом запястье: осталось еще 10 минут, а это всего лишь одна шестая часового сеанса, пять шестых которого она уже отмучалась. Еще полчаса на машине (дурацкие пробки), и, значит, сегодня она опять опоздает на лед. Черт. - Прошу, ответь мне хоть что-нибудь! Эта недосказанность между нами, словно пропасть, растет все больше и больше с каждым днем. Ну почему же ты молчишь? - трагически подняв брови, лепечет женщина своему сериальному мужу на экране телевизора. А рука Алины сама тянется к пульту: до сна осталось 2 часа, и нужно успеть еще кучу дел. Масару трется своей мордочкой о ее ногу, и Алина быстро набрасывает плащ на себя и ошейник на Масару. Теплый вечерний ветер отгоняет досадное, горькое раздражение, и она заливисто хохочет, еле успевая за разбушевавшимся поводком. - Не должно быть никакой недосказанности между тренером и спортсменом: если тренер не знает, чем живет его спортсмен, то это, можно сказать, плохой тренер, – с воодушевлением вещает ее хореограф с экрана светящегося в темноте комнаты телефона. Алина еле сдерживает громкий смешок, быстро прикрыв рот локтем. Экран телефона гаснет, а вместе с ним летит прахом все ее самообладание: когда весь день расписан поминутно, такую роскошь, как слезы, можно позволить себе только ночью. И Алина, уткнувшись лицом в подушку, плачет и затыкает тыльной стороной ладони рот. Горячие слезы стекают по ее щекам, и, не дойдя до губ, остаются на наволочке, отчего хлопок отдаёт солью и влагой. Наутро от мокрых пятен не останется и следа, и она, как ни в чем не бывало, снова проснется от будильника, пойдет на тренировку, немного разобьет свои колени, и за компанию – сердце. - Доброе утро, Даниил Маркович! – вежливый кивок в ответ, и Алина проходит дальше. Если ей повезет, больше до вечера они не пересекутся: холодная голова и полная концентрация, эмоциям на тренировках не может быть места, а теперь это значит, что и ему тоже. - Алина, подожди, - сердце по-глупому замирает, и она оборачивается на голос. – Как дела, все хорошо? – улыбается он. - Да, все отлично, - улыбается она в ответ. Он внимательно смотрит на нее, а она - не отводит взгляд. - ОФП, - как бы оправдываясь, говорит Алина и уходит, а он несколько секунд смотрит ей вслед. И коридор наполняется чем-то уже знакомым. Чем-то недосказанным. В тот день ей не везет, потому что, встав у станка на хореографии, она замечает его в дверном проеме. Алина чувствует его взгляд каждой клеточкой спины, но каждый раз, когда она хочет подловить его в зеркале, он ускользает. В течение 60 минут Даниил Маркович высказывает замечания всем, но не ей, словно специально игнорируя факт ее существования. Спортивная злость и отчаяние накатывают на нее, но она, поджав губы, смиренно молчит. И оставляет свое раздражение висеть там, в воздухе. Недосказанным. - Что будем катать сегодня? – в ее личное время на льду из тренеров сегодня был только он. Когда она удивленно смотрит на него (разве можно катать что-то другое?), он лишь пожимает плечами: - Почему мы бы нет. Чего ты хочешь? – он старается быть безразличным, но она замечает проблески то ли тоски, то ли страха в его глазах. Словно они в темном переулке, а он заметил в ее руке перочинный нож и теперь ждет, шибанёт или нет. - Кхм,– Алина скрещивает руки и наклоняется над тренерским столом, словно раздумывая. – Я ухожу. Даня моргает, удивленно посмотрев на нее, и Алина, довольная его реакцией, уточняет: - Поставьте, пожалуйста, «Me voy», Даниил Маркович. «Что в тебе такого, что я не могу забыть тебя? Смотри, посмотри на меня, моя девочка, посмотри, как кровоточит моя душа».* «Холодная голова и полная концентрация», - каждый раз, как мантру, повторяла Этери Георгиевна. Но в последнее время эмоции слишком часто брали верх, и с каждым разом контролировать их становилось все сложнее: как целлофановый пакет, в который положили слишком много конфет. Она кружит по льду, прорезая воздух своими руками. Мысленно кричит из всех сил: «Ну смотри же, смотри». В грудной клетке что-то разрывается, когда она смотрит прямо ему в глаза и летит навстречу, рассекая лед. Ей нравилось думать, что он специально поставил эту дорожку так, чтобы здесь она бежала именно к тренерскому бортику. Что ему просто хотелось хотя бы на несколько мгновений представить, что она и вправду изо всех сил рвется к нему и просит остаться. Ведь он – и в самом деле - уходит. В глазах начинает очень-очень щипать, и Алина часто моргает, пытаясь сдержать слезы. Последний взмах рукой, а она уже почти ничего не видит за плотной, влажной пеленой. Музыка смолкает. - Хорошо, - его тихий голос прерывает тишину. – Неплохо. Но мне кажется, нужно еще раз пройтись по эмоциям. Он уже стоит на льду около нее и осторожно стирает дорожку слез с ее щеки. - Как ты думаешь, зачем она просит его остаться? - Потому что любит его, – Алина поднимает голову, встречается с ним взглядом, и с больным упорством в голосе продолжает, - с этим-то все понятно. Но он? – голос дрожит. - Зачем? Даня шумно выдыхает. Она стоит лишь в нескольких сантиметрах от него и слышит, как его сердце отчаянно бьется о грудную клетку. Наконец, со спокойствием в голосе, словно повторяя давно найденные слова, он уверенно отвечает: - Потому что он тоже любит ее, но хочет, чтобы она была счастлива. Потому что слишком много «но». Потому что… - Хватит. Он обнимает ее, и прижимаясь щекой к ее виску, продолжает: - Пожалуйста. Так будет лучше. Несколько минут она стоит, уткнувшись в его плечо; все, что она чувствует – это хвойный запах одеколона и его теплое дыхание на своей щеке. Постепенно боль отступает, и приходит какое-то пустое умиротворение. - Мне кажется, - вдруг произносит Алина, - что он что-то слишком много на себя берет. Он улыбается, услышав в ее голосе знакомые нотки возмущения. Боже, храни того, кто выведет из себя Алину Загитову. - Ну что, теперь давай прокатаем Эсмеральду, - бодро произносит он, тихо отпускает ее, и, повернувшись спиной, возвращается к тренерскому столу. – Если ты снова засмеешься на вступлении, то... - он достает из-под стола красную клюшку (и у кого он только ее взял?) и шутливо помахивает ей. Словно ничего только что не произошло. Словно не прозвучали слова, которые так боялись остаться в пустоте, остаться не прошенными, не признанными. Недосказанными. Смех Алины разносится колокольчиком над всей ареной: - Ну уж этого, - улыбается она, - я не обещаю. «И других глупых вещей, о которых ты просишь», - добавляет Алина мысленно, - «тоже». И музыка снова раздается надо льдом. -------------------------------------- * - перевод песни «Me voy», исполнитель: Yasmin Levi