Острые крылья

Резкая, острая, быстрая боль — прокол. Жгучая, режущая, долгая — протягивание. Тянущая, саднящая, пульсирующая — то, что остается после, закрепление, напоминание. Проколоть. Протянуть. Отпустить. Раз за разом. Осколок за осколком. Керен со свистом втягивает густой морозный воздух, задерживает его перед каждым проколом, стонет сквозь стиснутые зубы, пока протаскивает длинное костяное лезвие сквозь плоть, и наконец резко, беспомощно выдыхает, отпуская его. Еще один, и еще. Мать Змей, прими мою боль! В пещере очень холодно и темно, в каменном круге в центре едва-едва горят смоченные зеленым маслом стебли трубочника. Они сложены особым хитрым способом, чтобы огня хватило на дольше. Крохотные быстрые язычки пламени вспыхивают, плюются искрами, отбрасывают живые пляшущие тени на стены. Они не согревают каменное логово и почти ничего не освещают. Но и дыма от них нет, и пахнут они привычно, обыденно, как очаг в родном шатре на стоянке племени. Керен, забудь о доме. Ты здесь за другим. Дочь Змеи Керен творит в этой насквозь промерзшей пещере свой ритуал. Да, она жаждет немыслимого, невозможного. И готова ради этого на все. В вычурной чеканной курильнице, подвешенной к низкому потолку, тлеют пряные травы. Серый горький дым стелется, льнет к полу, ластится к покрытой испариной коже, забивается в пересохшее горло, заставляет сглатывать. Это чужие, совсем незнакомые травы. Колдовские. Они не растут в степи. Керен раздобыла их у свартлингов, какие-то купила, остальные украла, много этих слепых подземных червей пришлось убить, чтобы не подняли тревогу. Травы колдунов, уходящих к онир, сильные, прорывающие ткань мироздания. Они должны помочь, они как раз подходят для задуманного, так сказала Мать. У Керен кружится голова от их запаха, все кругом плывет, и мир сужается к пятнышку на каменном полу вокруг нее. Керен полусидит-полулежит на боку на грубой тканой циновке. Левый локоть погружен в твердую подушку из потертой шкуры ксарранша. Подушки две, одна на другой, чтобы устроиться повыше. Керен обнажена, только руки туго забинтованы узкими полосками белого полотна, от запястий почти до подмышек. Каждая нога, от щиколотки до середины бедра — тоже. Лицо, словно маской, покрыто белой глиной и разрисовано полосами сажи. Мышцы лица окаменели от напряжения. Черно-белый рисунок покрывает и гладко выбритую с боков голову. Блестящие жесткие черные волосы собраны в высокий, ото лба до затылка, гребень. Каждая прядка скреплена на кончике костяным колечком-бусиной. Это фаланги пальцев лучших врагов, убитых ею самой. Матово-белые бусины дугой обрамляют острый край густо-черного гребня волос, подчеркивая его гордую форму. На циновке, у живота Керен — большая ритуальная чаша, полная длинных острых костяных осколков. Керен сама приготовила их. Это древние кости, когда-то они несли огромных крылатых существ, давно пропавших с лица Ксарранта. Иногда, на берегу кислотного моря, или среди скоплений камней в степи, или в развалинах проклятых городов люди ксар находят окаменевшие кости. Такая находка — большая редкость и удача. Длинные, прочные, надежные — они годятся и для костяных луков, и для копий, и для ритуальных ножей. Красивые. Керен много месяцев искала и собирала их, покупала и воровала, отнимала в жестоких схватках у воинов малых племен, убивала ради них. Самые крупные кости она расщепляла хрупким черным лезвием. Шлифовала осколки тонким шелковым песком. Гладкую скользкую поверхность покрывала вязью рун, узорами заклинаний, знаками Матери Змей. Омывала их водой и огнем. И сейчас пришло время насытить их жажду своей кровью. Проколоть. Протянуть. Отпустить. Вдох. Замереть. Выдох. Боль. Боль. Боль. Мать Змей, эта боль для тебя, пей ее, взымай свою дань. Дочь Змеи Керен еще помнит, зачем она затеяла все это. Она взяла в руку свою первую плеть в девять лет. Она родилась в степном шатре, выросла в степи, и степь — вся ее жизнь. Широка ксаррантская степь, края ее раскинулись так далеко, что совсем не видны в дымке уплотняющегося с расстоянием сухого воздуха. А сверху давит хмурое неласковое небо. Ксаррант суров и неприветлив к своим детям. И поэтому здесь живут настоящие воины. Нет ничего важнее битвы, вся жизнь людей ксар — это битва. Воины ксар отдают свои жизни в сражениях во имя Бафтара, быкоголового владыки, создателя Ксарранта. Умирать от старости здесь не принято. Керен владеет боевой плетью, как своей рукой, стреляет из костяного лука в глаз сурку за сотни шагов, узкие лезвия ее ножей испили крови сотен врагов. Она ходила с молодняком племени охотиться на лязгающего медью и плюющегося пламенем дракона онир. Сама сплела из проволоки его жил свою новую плеть, быструю и зубастую, самое лучшее и любимое ее оружие. Но у нее все еще нет своего ксарранша. И не будет, так сказал вождь. Она слишком слаба для воина ксар, Бафтар не примет ее, не допустит к своему трону. Иди к Матери Змей, женщина, там твое место. Не пытайся проглотить кусок больше рта. Керен и правда немного слабее мужчин племени. Ей нужно преимущество, что-то, чего нет у них. Хитрость. Да, она будет дочерью Змеи. И воином Бафтара, чемпионом у его трона тоже будет. Она клянется. Дочери Змеи учат Керен своим премудростям. Да, они слабее мужчин, но их сила в другом. Дух их силен, а ум — остер, как клинок. И Мать Змей приходит к ним во снах, наставляя и помогая советом. Керен любит ночевки в степи, без шатра. Она долго-долго лежит на спине и любуется звездами, следит за бегом облаков, слушает свист ветра. Небо Ксарранта манит ее, зовет, обещает свободу. Возможность самой решать, кем ей быть. Уже много сотен лет в небе Ксарранта нет никого, нет летунов. Она будет первой. Мать Змей приходит к ней во сне и рассказывает про ритуал. Ей нравится затея Керен, и она готова помочь. Но Керен должна родиться заново, а это невозможно без боли. Много-много боли, чтобы обрести крылья. Мать Змей заклинает Керен незнакомыми словами: направленная мутация, генная совместимость, варп-инженерия, трансформация имматериума, модификация опорно-двигательного аппарата, монозаточка. И на лоуготике, его Керен немного разбирает: рэйзорвинг, острокрыл. Она станет человеком-острокрылом. И полетит. Прокол. Протягивание. Закрепление. Боль. Резкая. Жгучая. Тянущая. Как больно! Каждый осколок — как прыжок в ледяную воду. Невозможно привыкнуть, нет защиты, нельзя закрыться или отодвинуться. Нужно просто принять, впустить в себя всю эту боль. Всю целиком, каждый разрез, каждый штрих, каждый стежок ее нового облика. Виток за витком, вперед и вверх. Взять новый осколок. Защемить пальцами плоть. Проколоть. Протянуть насквозь, закрепляя. Отпустить. Он держится намертво, бороздки узора покрываются кровью, красные капли щекотно ползут по коже, смешиваются с потом и дымом. Впитываются в ткань бинтов и циновки. Запах крови плывет по пещере. Тяжелый, густой. Свежий и чистый. Раскаленный металл новорожденного клинка. Яркий и сильный, намного сильнее горечи дыма. Сама Керен тоже словно плывет, качается на волнах, сердце гулко бьется в ритме барабанов. Откуда здесь барабаны? Нет, нет! Рано! Бафтар, отец и владыка Ксарранта, создатель степного мира, величайший воин и покровитель воинов. Я приду к тебе, обещаю, но не сейчас. Сейчас я пришла к Матери Змей, сейчас я ее дочь. Не зови меня, пока ритуал не закончен. Три осколка протыкают кожу щиколотки, изгибаются, повторяя форму стопы, они похожи на когти, растущие поверх плоти. Три других — на другой ноге. Еще по три — с внешней стороны бедер, остриями вверх. Их основания туго прижаты бинтом. По три осколка на висках, тоже смотрят вверх и немного назад, длинные, длиннее гребня волос. По одному — в бровях, обоюдоострые, нижнее острие спускается вдоль носа. По три — по кромке челюсти, остриями вниз, словно клыки. Один короткий клык — в нижней губе. Каждое ухо тоже ощетинивается шестью короткими клыками по внешнему краю ушной раковины. По девять коротких клыков-осколков на бицепсах, как ожерелье, вросшее в плоть. По три — поперек тыльной стороны ладоней. Три длинных осколка поперек живота, выше пупка. Каждый прокалывает кожу дважды, каждый осколок шире в середине, с небольшим зубцом вниз и сужается к острым концам. На груди — сложное плетение из цельного остатка скелета: три позвонка, раскинувших длинные тонкие лезвия несущих костей крылана. Верхний позвонок упирается в надключичную впадинку, нижний — смотрит меж ее грудей. Два последних осколка — самые короткие, тонкие, острые. Ими Керен протыкает соски, сначала левый, а-а-ах, потом правый. Все. Голова кружится, жаркий запах становится нестерпимым, рокот крови в ушах нарастает, ритм ускоряется и превращается в гул, затем в вой. Мир плывет и плавится, плавится она сама, ее тело, ее душа. Тысячи ощущений разом обрушиваются на Керен, захлестывают ее, тянут на глубину. Звук становится цветом, жар звенит, запах, шелестя, скользит по телу. Она видит и слышит вкус крови, всей кожей, каждой клеточкой тела, и даже чем-то далеко вне его. Она трогает звезды и дышит землей. И падает-падает-падает. Смена ощущений ускоряется, закручивается вихрем, стискивает, переполняет мозг. Но боль сильнее всего, она помогает удержаться, дает опору. И в какой-то момент, спустя века или мгновенья, боль нарастает, сначала по капле, потом лавиной. И взрывается. Колышащиеся тени стекаются к ней, проникают в нее, уплотняются и внезапно распахиваются за ее спиной. Мир затихает, рассыпается серебряными колокольчиками смеха Матери Змей. Так Керен обретает свою мечту. Теперь она — Керен Крылатая. И каждое ее перо заточено до толщины волоса и даже тоньше. Каждое перо жаждет крови соперников, крови врагов. Во имя битвы, во имя воинской доблести, во имя Бафтара. Мать Змей приняла плату и отпустила ее, она откупилась. А теперь — больше крови. Крови. Крови Богу Крови.