В жизни ведь как? Пусть совесть будет грязной, зато пар — только чистым.
А этот вонял.
Оседал аммиачной горечью на языке, царапал крезолом дыхалку, тыкал в мозг пироксидными испарениями. На цвет был давленой лягушатиной. Пока просто жег, Ягина терпела, но когда из больной ноги защёлкали весёленькие, словно лампочки на детских автоматонах, разноцветные искорки, завопила:
— Вырубай, Баюшечка, вырубай, не то у нас на ужин будет суп с моими фрикадельками!
Чёрная хвостатая тень стрельнула на терминал управления. Прыгнула на латунную кнопку давления, смахнула вниз ряд тонких хромовых тумблеров, клацнула когтями по мигающему эпоксидному экрану. А на рычаге выключения застряла. Что-то заело. Кажется, палёный трансформатон оплавился и намертво припаялся к шестерёнкам.
А вот это совсем плохо. Лечение явно шло не по плану.
Ягина задёргала ремни на зажимах, но ногу заклинило, клеммы дрожали под напряжением. С противным «хр-пшшш» пар продолжал пыхтеть по трубкам, привинченным к больному костяному колену, надувая вены, словно длинные воздушные баллоны. Ещё немного — и-и-и…
— Баюшечка, поднажми!
Команду «поднажми» они не тренировали, но Ягинин утробный вой всё объяснил. Баюш бросил возиться с терминалом и сиганул вниз, туда, где связкой обрубленных щупалец вились резиновые насосы, идущие от трансформатона к генератору. Крошечные клыки впились в резиновую плоть, разрывая. «Хрррр-пш-шш-ш!..» Из дырок с рявком вырвались клубы дыма, заныла сирена, генератор замигал, возвещая о резком падении температуры. А потом все стихло. Клеммы мягко разошлись. Ягина высвободила ногу и, как была с задранной юбкой, брякнулась на пол. Болело все. Мертвое колено особенно.
— Сол, разбойничья твоя рожа! — взвыла она вверх, хоть чуйка и подсказывала, что эта гнида, заполучив её деньги, уже лежит мертвецки пьяным где-нибудь в нижних кварталах. — Я тебя за палёный трансформатон…
С улицы раздалось «хррр-пшшш» — гораздо мягче и деликатнее, чем зверское харканье её собственных самодельных приборов.
— Костяную ногу тебе в зад, — прошипела Ягина, поднимаясь.
Про визит цесаревича она таки забыла.
Всадив иглу обезболивающего в бедро и одернув юбку, она захромала к стереотрубе. Паролёт цесаревича не заметить было сложно. Словно блестящий хромированный лебедь, он кружился над домом, выбирая место для посадки. Дурак. Куда бы ни сел, придётся отмываться от помёта.
Ягина крутанула вентиль на главной панели, заставляя дом повернуться на подвижных опорах, откупорила дверь и выдвинула лестницу. Гость тут же вскочил на нижнюю ступеньку.
— Госпожа Ягина?
Голос уверенный, командный. Китель белый, размах плеч завидный. Волос пшеничный, уложенный по-военному коротко и без фантазии. Глаза блестящие, что латунные пуговицы, — и такие же холодные. Пахнет «Русским духом». В казармах такое, похоже, распыляют насильно: что ни военный — так таранит этой пошлой дрянью.
В комнату цесаревич не пошёл, так и остался у входа, выжидая, — разве что осторожно переступил через развалившегося на паласе Баюша. Ни на чад, ни на палёно-химический запах не пожаловался. Ну да кто он там, адмирал броненосного флота? В железном корыте после залпа, небось, и не так смердит.
Ягина и подумала бы присесть в реверансе, но колено всё ещё остывало после основательной варки, так что вместо любезностей она открыла ящик и, достав трубку и можжевеловый табак, неспешно прикурила от карбидной лампы.
— Ваша светлость? Чем могу, так с-скть?..
Рожа его светлости оставалась по-уставному бесстрастной, но плечо то и дело дёргалось. Все-таки брезговал.
— Бал, госпожа Ягина, — начал он, комкая и отбрасывая слова, будто бумагу. — Во дворце… Я слышал, вы создаёте проекции, фотографические иллюзии, что смотрятся настоящими. Так вот, чтобы развлечь гостей…
— Костяную ногу тебе в зад! — фыркнула Ягина.
Цесаревич встопорщил ноздри:
— Да как вы…
— Ваша светлость, — Ягина бухнулась в кресло у рабочего стола и выпустила неровный клочок дыма. — Ты либо думаешь, что я свинья дрессированная, холопов твоих развлекать, либо врёшь. Ни то, ни другое мне не по нраву. Давай уж начистоту. А не то смотри, я могу ведь на лопату и… — она мотнула головой на гигантский бойлер в глубине комнаты, — в печь.
Царственные щёки все не могли определиться, краснеть им от ярости или бледнеть. В итоге остановились на болезненных пятнах. Весёленько.
Цесаревич оглянулся весьма красноречиво на дверь — но остался. Да что ж у него за нужда?
— Последние «Московские ведомости» читали?
— Пневмопочта барахлит.
На стол перед Ягиной плюхнулась газета. На первой странице жирными чёрными буквами красовалось: «Публичная казнь генерала Волкова — завтра».
— И что же?
Цесаревич подошел к окну. Встал так прямо, будто на завтрак вместо яйца всмятку проглотил гаубицу, и все разглядывал в круглое стекло ощетинившуюся шкуру леса.
— Волков невиновен, его подставили. Адьютанта Лихова научили сказать те гадости про меня, и Волков вспылил — но он не убивал, я знаю.
— Люди неприятно удивляют…
— Я знаю, потому что в ту ночь он был со мной! — Нервно выдохнув, пробормотал: — Лихов был убит кем-то другим, по приказу.
— Чьему приказу?
Цесаревич сжал кулаки.
— Канцлера Кощеева.
Чёрт, только паука не хватало…
— Так зачем вам я?
Цесаревич хищно прищурился:
— Волкова нужно выкрасть.
— Из тюрьмы?
— С парового стула!
Дура-а-ак.
— Как?!
— Кощеев делает из его казни представление — на арене, под открытым небом. Вы создадите иллюзию, скрывающую ваш паролёт, поднимете Волкова тросом и доставите в назначенное место в лесу. Там его будут ждать транспорт, документы и необходимые вещи. Дальше он справится сам. Пока охрана разберётся, что к чему, он уже будет в безопасности.
— Это идиотство. — Ягина покачала головой, но на всякий случай спросила: — Что с этого мне?
— «Игла Кощея». Трансформатон такой мощности и мёртвого поднимет, так что уж вашу ногу…
Ягина не выдержала, заржала.
— «Игла» — в бронированном яйце, яйцо — под силовым полем, силовое поле — в автоматоне, автоматон — в сейфе, сейф — на вершине Кощеевой башни. Ты меня что, совсем за курицу…
Шлёп! На стол опустился мешок, из него выкатилось расколотое металлическое яйцо. Внутри подрагивала от напряжения тонкая золотая игла.
Да как же он её, в мешке! Дурррак.
— Завтра в полдень, — сказал цесаревич, направляясь к дверям. — Я надеюсь на ваше благородство.
Ягина едва услышала, разглядывая сокровище.
— На мое что?..
***
Вот зачем ей это? Завтра к полудню она как раз починит генератор. Можно будет вставить «иглу» в ногу и навсегда забыть о болях. Свалить — что смотришь, Баюша? — да-да, свалить, удрать к чертям из города, прихватив деньги и документы, которые приготовил цесаревич, и зажить где-нибудь безбедно в Париже, мастерить иллюзии на Мон-Мартре…
Так она и сделает.
А паролёт она просто на всякий случай заправила горючим. А двигатель прочистила, просто чтобы не заржавел. А заклепки на крыле подтянула, просто чтобы… ааа, костяную ногу тебе в зад! — доставай, Баюша, мои гогглы…
***
Хорош Змей, красавец! Сорок литров в гоночном паротурбинном двигателе, двадцать метров в крыльях, три гигантских пропеллера — Ягининой деточке нет равных. Даже жаль, что благородные гости не видят, вот бы рты раскрыли! А так — небольшое облако, чего смотреть?
Зависнув над ареной, Ягина навела дальноскоп на помостки. Что там у нас? Убийственного вида терминал. Рядом — палач в чёрных защитных одеждах, держится за рычаг. Ага, а вот и Волков, прикован к креслу металлическими наручниками. Пора.
— Держать высоту! — скомандовала Ягина и нажала кнопку, направляя проектор с иллюзией вниз, на платформу.
Баюш мяукнул, удерживая лапами штурвал, его глаза-лампы за гогглами яростно блеснули.
Ягина кликнула креплениями троса и выскользнула из кабины. Ветер ударил в лицо.
— Опускай!
Полет вниз, до самой платформы. Пуля уложила палача, хоть для зрителей он так и остался стоять на изготовке. Четыре удара силовым лезвием — и кандалы на полу. Волков таращился так, что чуть глаза не вываливались, — но молчал. Не дурак. Разве что когда Ягина хапнула его за талию и рванула трижды за трос, вздергивая их в воздух, сдавлено вякнул: «Ох ты ж бл!..»
Сбросив его на заднее сиденье, Ягина взялась за штурвал. Пять минут заряда в запасе, дальше иллюзия потухнет. Хватит.
Ускорение пришпилило всех троих к сиденьям, летели на максимальной скорости до самого леса. Ягина проверила приборы — никакого «хвоста». Можно садиться.
Когда они зависли над нужной поляной, Волков, кажись, понял, что смерть отменилась. Обнял Баюша, поцеловал ручки Ягине, а потом принялся восхищаться Змеем. Так нахваливал, что Ягина смягчилась. Хороший же мужик. Хороший генерал.
— Правильно, что мы тебя оттуда выдернули, — ухмыльнулась она, когда колеса стукнулись о землю и зашуршали по траве.
— Жаль только, что напрасно, — сказал Волков негромко.
— Чего?
— Эта казнь — тест Кощеева изобретения. Паровой взрыватель, что у меня в груди, — портативн…
«Хрр-пш!» — взорвалось у него внутри. Он дёрнулся и осел. Глаза застекленели.
Чёрт!
Ягина вырубила двигатель.
Пора сматывать. Бросать его, хватать деньги и валить. Недаром ведь иглу с собой взяла — хоть сейчас питай от двигателя и вставляй. А что с Волковым не получилось — ну, бывает. Её часть договора выполнена, никаких претензий. И вообще, какое ей дело до этих дурацких…
Костяную ногу тебе в зад!
— Доставай, Баюш, инструменты!
***
Генерал открыл глаза ровно когда на поляне раздалось надрывное: «Волков!»
— Ванечка… — протянул он, пьяно улыбаясь от обезболивающего.
— Серёжа, — шепнул цесаревич, целуя бледную ладонь. Никакого кителя на нём — серая походная одежда и рюкзак. Глядя, как Ягина открепляет клеммы от груди, в которой теперь под кожей слева бился яркий световой шип, он все повторял свое глупое «спасибо», пока она не рявкнула:
— Помоги!
Вместе они погрузили Волкова на заднее сиденье приготовленного паролёта, а ещё через мгновение тот скрылся в облаках.
Ягина вздохнула, почёсывая Баюшу механическое ухо.
Потому что в жизни ведь как: пусть совесть будет грязной, зато пар — только чистым.
Но в исключительных случаях — наоборот.
