О киносеансах, котах и цифровых призраках.

— Что за дерьмо мамонта ты смотришь, Ви? — Это «Приведение», Джонни. С Патриком Суэйзи. — Что? — он закидывает ноги на кофейный столик и снимает очки. — «Приведение», — терпеливо повторяет Ви. Она только что выполнила очередной заказ Вакако, поела впервые за сутки, приняла горячий душ и не была настроена на ссоры. — И это не дерьмо мамонта, а классика. Он складывает руки на груди и несколько минут сверлит телек тяжелым взглядом, кривясь от отвращения. — Не думал, что тебе нравятся сопливые мелодрамы, Ви. Меня вроде не должно тошнить, но я точно блевану еще от пяти минут этой мути. Что это за кружок гончаров? Они что, в начальной школе? — Отвали, Джонни, ты мне мешаешь, — она делает звук погромче, будто бы это могло заглушить раздраженное бурчание энграммы в ее голове. — Если тебе не нравится — уходи. А если не заткнешься, я сожру омега-блокаторы. И сними ботинки, у меня же еда стоит на этом столе! Он затыкается, но не уходит, а почему-то послушно разувается и продолжает саркастически хмыкать от любой реплики с экрана. Через полчаса хмыканья Ви не выдерживает: — Что? — Он типа умер что ли? — Ну да. — И теперь что? — Теперь он понимает, что его девушке грозит опасность и хочет ей помочь. — Как? Он же типа мертвый. — Заткнись и смотри, Джонни. — Ну да, эмоции помогают ему двигать банки. Моих эмоций бы хватило, чтобы размудохать еще одно здание «Арасаки». Он широко разводит руками, изображая взрыв, довольный своей тупой шуткой. Ви закатывает глаза. — А эта тетка с дредами? Типа медиум? — Да, Джонни. — Да у нее есть яйца, я так посмотрю! Единственная, у кого не отшибло мозги в этой сраной стране розовых соплей. — Она — классная актриса. — Да, не в брейндансах с гуро поди снималась. Шекспир какой-нибудь Хуекспир. — Певичку, которая изображала монашку, скрываясь от бандитов. Он даже свистит удивленно. — И чокнутую дамочку-ученую, попавшую в век короля Артура. Джонни ржет, как придурок. — Хорошая актриса, да? О, твой художественный вкус такой бесподобный, Ви. Прямо как дерьмо мамонта. — Этот фильм любила моя мама, — вдруг говорит Ви. Пиво делало ее сентиментальной. — Включала, когда уходила на работу, потому что я боялась оставаться одна, и я под него засыпала. Боялась так и умереть одна в темной комнате, прикинь? Он как будто… дает мне чувство контроля, когда контроля не так много. В кино есть монтаж. Любая неприятность просто лечится склейкой: р-раз! — и злодеи побеждены, герои торжествуют, а толстяк стал худым, а сложный экзамен сдан. Джонни молчит какое-то время, думает о своем, потом фыркает: — У твоей мамы тоже был дерьмовый вкус. — Заткнись, Джонни, нормально же общались, — обиженно рычит Ви, раздосадованная пропавшим настроением, пытается спихнуть его с дивана, и энграмма идет рябью. Джонни хохочет, когда Ви запускает в него пустую банку из-под пива. Он уворачивается, хотя не надо было, и исчезает. Банка отскакивает от стены и укатывается под компьютерный стол. Смотреть кино Ви резко расхотелось. Выключив телек, она заваливается поперек кровати и сразу же засыпает: одна из немногочисленных ее положительных привычек. Просыпается она резко и несколько секунд испуганно таращится в темноту, фокусируя зрительные импланты. Джонни сидел на корточках перед корзиной, облюбованной котом, и сосредоточенно пытался почесать дрыхнущее теплым караликом животное между ушей. — Ну давайте, сраные эмоции, работайте! Папочке нужно раздолбать еще одно знание «Арасаки»! Ты же этот, фамильяр, мать его, проводник душ, так провожай меня, пидор бесшерстный, — ласково бормочет Джонни, и кот, будто уступив его уговорам, приоткрывает глаз, сладко потягивается и подставляет пузо для поглаживаний. — Что это ты делаешь, Джонни? — голос Ви бесстрастный и ледяной как Арктика (когда-то там было холодно). Но они оба с Сильверхэндом знают, какие усилия ей приходится прилагать, чтобы не заржать в голос. — Я-то? Хочу взять ситуацию в свои руки. — С помощью техники из древнего фильма? — А что? Возможности человеческого мозга не изучены до конца. Вот представь, крадешься ты мимо «Животных», а я начинаю бросать бутылки и греметь посудой как гребаный полтергейст! Это же сколько возможностей открывается! Да мы с тобой на Чпок-стрит станем легендами… — Воу-воу, полегче с фантазиями. — Дура ты, Ви, — Джонни обиженно встает с корточек, — зануда и ничего не понимаешь в веселье. — Он закуривает несуществующую сигарету и исчезает. Ви вздохнула. Ей никогда не удавались разговоры по душам, особенно с тем, кто теперь делит ее душу пополам. Она наполовину сползает с кровати, гладит кота по бархатной спинке и думает, что вот-вот в Найт-сити рассветет и надо будет снова идти, и что-то делать, и как-то бороться за свою жизнь, и отнимать чужую жизнь. Сплошной хаос, никакого космоса, никакого контроля над своей дерьмовой жизнью. Только старое, выученное наизусть кино и личность Сильверхэнда, растущая в ее голове как раковая опухоль. Станет ли она цифровым призраком на задворках его сознания? Сможет ли двигать банки или просто исчезнет? Ви не знает ответов да и думать об этом не хочет. Одергивает футболку и плетется в душ. — А что это за херня? — через неделю спрашивает Джонни, возникнув так резко, что Ви чуть не давится попкорном. — Это Джонни Сильверхэнд, — невозмутимо отвечает она, указывая на него рукой как профессиональный экскурсовод и откладывая попкорн подальше. — Ха-ха, очень смешно, умираю от смеха. — «Грязные танцы», еще одна сентиментальная чушь с Патриком Суэйзи. Дерьмо мамонта. — Какая же ты злопамятная сука, Ви. — Он складывает руки на груди. — О чем хоть фильм? — О потере девственности. — Ну наконец-то что-то стоящее. Браво, хорошая девочка, одобряю. — фыркает он, заваливаясь на диван. — Я тебе собака что ли? И ты знаешь правило. — Вот дались тебе эти ботинки, — почти беззлобно ворчит он, послушно разуваясь. — Закури хотя бы. — Ладно. Но после фильма и если ты будешь молчать. После того, как Ви нацарапала на его предполагаемой могиле инициалы, он стал будто бы спокойнее, хотя говнистости не растерял. Наверное так и выглядит стадия принятия смерти. Если Ви спросили раньше, какую суперсилу она бы хотела, она конечно бы ответила: «Монтаж». Но теперь, пересматривая в миллионный раз знакомое кино с несносной рок-звездой, умершей полсотни лет назад, она бы выбрала умение ставить мир на паузу. Но, увы, такое бывает лишь в плохих комедиях. — Как твои успехи с превращением в полтергейста? — Кажется кот иногда на меня смотрит. — Он и на пустые стены иногда смотрит. Это же кот. — Нет у тебя сердца, Ви. Как у родителей Бэйби. — Молчание. Уютное и почти домашнее. — Я бы тоже выбрал паузу. Знаешь, я вроде бы умер, мне должно быть посрать, но я не хочу, чтобы и ты умерла одна. Это херово. Остаток фильма они молчали, делая вид, что поглощены историей о выдуманной девушке, жившей сотню лет назад, и ее первой любви. На колени к Ви запрыгнул кот и уютно заурчал. Когда пошли финальные титры, Ви достала из кармана валяющейся на на столике куртки «Самурая» сигарету и закурила. — Гм, а какой фильм с этим твоим Суйэзи следующий, Ви? — «На гребне волны», Джонни, «На гребне волны». Джонни как-то устало ухмыльнулся и исчез. Кот приоткрыл один глаз, повел ухом, будто что-то уловил и, сладко зевнув, задремал.