Ваше Филичество

- Актёры, на площадку! Филаура сонно хлопнула глазами. Кажется, ждать новую сцену пришлось так долго, что она успела задремать. Голова, заваленная на бок, лежала на чём-то довольно твёрдом. Боже, теперь главное, чтобы макияж не размазался и укладка не сбилась... Тратить время коллег на их восстановление было бы кощунством по отношению ко всей съёмочной команде. Дело и так шло к переработке. - С добрым утром, Ваше Величество - добродушно усмехнулся кто-то над самым её ухом. Женщина распрямила затёкшую шею так быстро, что та аж хрустнула. Этот голос она бы ни с чьим не спутала. Ульрих преспокойно сидел на своём стуле, вплотную придвинутом к её, и с лёгкой усмешкой, но мягко и даже как-то покровительственно улыбался. На дальнем подлокотнике его кресла лежала слегка потёртая зеленоватая папка. Ах, да, они ведь в сотый раз обсуждали какой-то момент из сегодняшней сцены, потом просто молча сидели рядом... Кажется, вчерашняя ночная смена даром не прошла. И она... заснула у коллеги на плече?! - Извините, ради бога, - пробормотала женщина, опуская взгляд куда-то на собственные колени, затянутые в узкую красно-малиновую юбку костюма. Случившееся определённо выходило за рамки профессиональной этики. И сейчас она в кои-те веки была рада чрезмерно усердно наносившейся гримёром косметике, поскольку под плотным слоем тонального крема определённо не был заметен наверняка заливший щёки румянец. - Да чего уж там, - усмехнулся мужчина, активно разминая явно затёкшее плечо. Филауре стало ещё более неловко, - Помню себя после первых ночных переработок... Я тогда прямо сидя в кадре один раз заснул, вот ей-богу, - он наконец покончил с приведением руки в порядок и, на всякий случай отряхнув ткань одежды и коротким изящным движением одёрнув её, распрямляя смявшиеся швы на плечах, поднялся со своего места таким медленным движением, будто за время ожидания успел к нему прирасти. Распрямил спину, потянулся. Тонкий плащ невольно обтёк острые, несмотря на телосложение, плечи, и спину. Филаура снова отвела глаза и тоже аккуратно поднялась со стула. Её напарник тронулся в направлении угла огромной залы, откуда призывно мерцали осветительные приборы. Женщина, ничтоже сумняшеся, последовала его примеру, всё так же не поднимая глаз от пола и только слушая глухое постукивание каблуков чужой обуви. Ульрих ей... ну, нравился. При чём чем дольше они были знакомы, тем, казалось, она влюблялась больше. Хотя вроде бы так бывает только в книжках: актёры, играющие влюблённых, редко когда на самом деле так же нравятся друг другу за гранью угла обзора камер. А тут ещё и сработало всё с точностью до наоборот относительно сценария - Королева была абсолютно холодна к своему помощнику, но Филаура тихонько пыталась не совсем уж сойти с ума по Ульриху. И хотя она разделяла жизнь и поведение в кадре и за кадром (а иначе и быть не могло - образ холодной и самоуверенной правительницы, в который она без труда и прочно входила на площадке, был совсем чужд ей обычной - тихой, даже скромной и даже временами робкой) и знала, что он делает такое же различие, ей временами нравилось представлять, будто все эти бесчисленные влюблённые взгляды, которыми смотрел на неё коллега во время съёмок, правда были от него и ей. Глупо и наивно, но... очень приятно. Даже слишком. При чём она не могла бы даже сказать, чем мужчина изначально так её зацепил. Может, почти отеческой заботой о напарнице, для которой роль Королевы стала первой крупной работой. Филаура помнила, как в первый день он горячо и одновременно бережно пожимал ей руку - так, будто это она тут весьма известная актриса с многолетним опытом съёмок, а он - так ранее с момента выхода из театрального института и не получавшая значительных ролей совершенно средненькая мышка. Как на исходе почти пятнадцатичасового рабочего дня мягко хлопал по плечу и осведомлялся, хорошо ли она себя чувствует. Как однажды во время обеденного перерыва сетовал, что на площадке дурно кормят и лучше всё своё носить с собой, посмеивался, что последние полчаса только и вспоминал, что свою коробку с сэндвичами, а позже, по обыкновению спокойно улыбаясь, протянул ей один из них, когда обнаружилось, что маленькая племянница Филауры решила, будто тётиному салату не хватает соуса из клея с блёстками. Женщина никогда особенно не любила тунец, но в тот день подсохший хлеб с рыбой и сыром показался ей самым вкусным, что она ела за последнее время. Хотя, наверное, Ульриху необязательно было делать это всё, чтобы прочно завоевать чужое сердце. Филаура, на самом-то деле, искренне не понимала, почему вокруг её коллеги не вьются толпы поклонниц. Потому что... Будучи знакомым с таким мужчиной, как вообще можно было отдать предпочтение кому-то другому? Ульрих всегда был таким... обаятельным, открытым, дружелюбным, уверенным в себе ровно настолько, чтобы на это не обращали особого внимания, мягким и спокойным, неизменно внимательным к другим, вежливым,.. заботливым. Слов было много, но Филауре вечно казалось, что сути они не ухватывают. Ульрих был чем-то между всем этим - и от попыток разобрать эту его неведомую притягательность на составные части, которые вроде как гармонично дополняли друг друга до целого, но по отдельности звучали выспренными словами, давно утратившими истинный смысл, у неё внутри что-то слишком приятно заходилось. Мужчина, между тем, вдруг резко изобразил на лице удивлённое выражение, будто внезапно что-то вспомнил, и торопливо сунул руку в карман плаща. Затем вытащил оттуда кожаную шапку, похожую на шлем авиатора. Ах, да, часть костюма... На время перерывов Ульрих вечно снимал головной убор - Филауре очень нравилась эта его привычка, поскольку без этой дурацкой шапки сценический образ мгновенно распадался, уступая место живому, настоящему человеку. Женщина, к стати говоря, уже несколько раз проверяла себя и убеждалась, что влюблена именно в реальную личность, а не в вымышленного персонажа. А они отличались - Ульрих и УПС. Хотя и общего было немало - одинаково мягкие и заботливые, и одинаково солнечно улыбались. Но актёр был в разы сдержаннее своего амплуа, не размахивал так много руками, не разговаривал так, чтобы в реке непонятных научных терминов можно было запросто утонуть, и в голосе его не прорезались от волнения эти странные визгливые нотки. И такой он определённо нравился Филауре больше. Настоящий, живой... он. Так вот, Ульрих всегда снимал шапку в перерывах между съёмками и затем уже перед самым выходом на площадку надевал обратно, при чём процесс этого надевания всегда повторялся в точности. В первый раз он натягивал шапку, удерживая двумя руками за прикрывавшие уши клапаны. Но при этом снаружи всегда оставалась чёлка. Красиво уложенная набок тёмно-каштановая прядь с проседью. И так ему просто безумно шло - словно бы нарочитая небрежность, к которой часто прибегают уверенные в себе люди. У Ульриха вообще были очень красивые волосы - такие же седоватые, всегда аккуратно лежащие пряди по бокам от лица, совсем короткие у висков, а на остальной части головы длинные, собранные всегда в аккуратный пушистый (и наверняка очень мягкий... Филауре часто хотелось его потрогать и узнать более точный ответ на этот вопрос) хвост, и эта чёлка - просто слишком короткая и вечно выскальзывающая из-под резинки. Хотя надетая так шапка и прикрывала причёску частично, это выглядело ничем не хуже. Однако образ персонажа есть образ персонажа - а тому такая шикарная шевелюра была не положена (точнее, ему была положена какая-то жалкая пародия, обнаруживающаяся в конце фильма, но тут ни о каком сравнении, на взгляд Филауры, и речи не шло). Поэтому Ульрих каждый раз стягивал шапку и надевал снова, но теперь одной рукой и за середину лобной части, а второй оттягивал назад и удерживал непослушную прядку. Затем двумя руками поправлял заднюю часть шапки. Та идеально садилась на голову, прикрывая причёску. Так, безусловно, тоже смотрелось неплохо, но... На вкус Филауры, с чёлкой всё же было лучше. На съёмочной площадке, к которой они уже успели приблизиться, суетился гримёр, прыгая с последними взмахами кисточки вокруг третьего участника съёмок. С Александра - юноши, игравшего Гончара - кажется, и начался весь сыр-бор с ожиданием. Молодой человек имел вредную привычку не приезжать ко времени, значившемуся напротив его имени в вызывном листе - даже не смотря на то, что это было уже далеко не раннее утро. Вообще не утро. Такое повторялось из раза в раз и безумно раздражало. Филаура отчаянно надеялась, что после окончания работы над этим проектом ей больше никогда не придётся сниматься с этим наглым... самоуверенным... Ладно, на самом деле Александр, наверное, был не так уж и плох, просто его неуважение к чужому времени раздражало. Переступая невидимую грань между "слепой зоной" камер и съёмочной площадкой, женщина вдруг ощутила короткое прикосновение к тыльной стороне своей ладони. Совсем короткое - только мгновение. Чужая кожа была горячая-горячая - на фоне прохлады в помещении руку сквозь ткань перчатки как огнём обожгло. Очень бережным огнём, впрочем. Женщина вздрогнула и чуть не запнулась о неровный каменный пол замкового интерьера. А затем увидела, как рука быстрее прошедшего вперёд Ульриха медленно качнулась назад к корпусу. И... зачем? Он хотел что-то ей сказать этим, или?.. Да нет, должно быть, просто случайное касание. В голове лампочками праздничной гирлянды вспыхивали не имеющие ответов вопросы, но Филауре пришлось одним волевым усилием подавить их в зародыше. Невовремя. Об этом она подумает потом, если захочет, а сейчас надо переключиться на более существенные задачи. Её ждут. И женщина всё же шагнула на площадку. Здесь, с этим шагом, должна была бы кончиться Филаура и начаться Королева. Но прикосновение, до сих пор пульсирующее жаром на коже, плотно застряло во вращающемся механизме и не давала провернуть рычаг, сменяя образ. Гримёр, тут же забыв от Александре, подлетел к растерявшейся почему-то до сих пор Филауре, и тихо, на грани слышимости, причитая, попытался привести её волосы в приемлемый вид. Но той не было дела до того, что творили с её головой - было гораздо важнее то, что творилось внутри. Это ведь не поцелуй, не объятия. И ведь они касались друг друга раньше, не раз. Но это было не так, не кожей к коже (а тонкий материал перчатки можно было вовсе не считать) - в лучшем случае через несколько слоёв ткани. И хотя тепло чужого тела чувствовалось и так, но... Филаура всегда считала, что таким сильным и насыщенным оно ей только кажется. Ан нет, не казалось, теперь она в этом убедилась. Это было просто случайное одномоментное касание - такое короткое, что только сейчас, медленно прокручивая его в голове, она могла рассмотреть и насладиться. Вот прежде самой руки её касается лёгкое дуновение воздуха... а затем прикосновение. Почему-то особенно чувствительно отзывается кожа на костяшках. Ну как влюблённая школьница, ей-богу. Которая тихонько шепчет соседке по парте: "Ой, ты видела, видела?! Он мне улыбнулся!!!" и со счастливым писком откидывается на спинку стула. Смешно, глупо и до страсти по-детски. А Филаура давно и небезосновательно считала себя взрослой серьёзной женщиной. И ведь влюблённость эта у неё не первая и даже не вторая, но почему же её так сильно и так приятно ведёт от одного случайного касания? Так сильно, что боишься отдаться ощущению - потому что кажется, что, однажды войдя в эту воду, из течения ей уже не выбраться, а оно несёт... - Готово, дорогуша! ...куда? Уже готовое обрести смысл в слове ощущение немедленно потерялось. Хотя, очевидно, голос гримёра вернул её к реальности как нельзя вовремя. - Отлично! - вместо неё отозвался, коротко хлопнув одной ладонью по другой, входящий на площадку режиссёр. Вот теперь точно стоило принять образ. - Так, напоминаю, снимаем сцену в тронном зале перед подготовкой к коронации! Сейчас я вас разведу разок - и начнём... Его слова текли рекой, не задевая разум Филауры. Думать хотелось о другом, отчаянно хотелось разобраться, разобраться в самой себе, но времени на это не было. И женщина усилием воли заставила себя вникать в то, куда её просят встать и что сделать.

***

Перед самыми съёмками Филауре пришлось вернуться к стулу, на котором она дремала в перерыве - за короной. Не то чтобы украшение было тяжёлым (ведь в большинстве сцен использовался головной убор из пластика - металлический брали лишь на крупные планы), но она обычно избавлялась от него на время отдыха. Привычку снимать корону она, наверное, незаметно для себя переняла когда-то у Ульриха с его шапкой. Мозг ехидно предполагал, что ей просто подсознательно хочется быть немного похожей на него, но Филаура эту гипотезу решительно отвергала. Даже слишком решительно. Их заново расставили по местам, ещё немного повозились с камерами, и долгожданная команда прозвучала. - Мотор! Если что-то и могло в тот момент выдернуть женщину из размышлений о чёртовом случайном касании, то это щелчок хлопушки. - Здравствуй, мой будущий король. В обычной жизни она ни за что не станет так вилять бёдрами. Но Королеве ничто не мешало. - З-здравствуйте, - покорно начал Гончар, - Фииилааа... Вот же чёрт. У всех актёров за время работы над фильмом сложился устойчивый обычай: обращаться друг к другу по имени - вне зависимости от возраста. И редко успевавшему полностью настроиться к первому дублю Александру этот обычай вышел боком. - То есть, Ваше... Филичество, - попытался снова молодой человек. Нельзя обрывать игру, нельзя бросать образ посреди дубля. Это правило чётко вколачивалось абсолютно каждому киноактёру если не ещё во время учёбы, то на самых первых массовочных съёмках. И, разумеется, Александр о нём знал, потому и пытался так отчаянно спасти ситуацию. И Ульрих тоже знал - хотя его скептично нахмуренные брови ровно так же могли означать недовольство оплошностью коллеги, как и раздражение по поводу забывчивости Гончара, но в глазах его оставалось что-то, что не позволяло склониться к первому варианту. - То есть, Сте... Ство... - язык юноши заплёлся совершенно. Филаура поняла, что ситуацию надо разруливать кому-то другому. УПС сейчас не имел логического права на реплику - значит, придётся ей. Как бы Королеве вежливо заткнуть жениха?.. Ответ вспыхнул в голове лампочкой. - Так бы слушала и слушала... - проворковала она, спускаясь по ступенькам от трона вниз и, вклиниваясь между Александром и Ульрихом, обхватила первого за плечо. И спиной почувствовала насквозь пропитанный щемящей болью взгляд другого. Это не ощущалось, как игра - от этого взгляда аж между лопатками зачесалось. Захотелось обернуться, ох как захотелось. Но у Королевы в этот момент наличествовал лишь один объект внимания, и Филаура была вынуждена ей подчиниться. Так или иначе, это отыгрыш. Просто очень высокого уровня. Ульриху незачем так на неё смотреть. А вот УПСу на Королеву - даже очень зачем. Практически положено. - Проходи, мой долгожданный... - с придыханием добавила она, зачем-то мягко вытягивая из рук Александра шляпу. В его руках чувствовалось лёгкое замешательство, но поля он отпустил. Мягко подтолкнув молодого человека наверх по лестнице, она "вспомнила" ещё кое о чём. - Ты свободен, УПС. На волне предшествующей фальшивой нежности вышло чуть мягче, чем стоило, но звучало органично. - Но, может?.. В чужом голосе живое, в противовес её искусственной мягкости, беспокойство. Сценарий предписывал Королеве на следующую реплику, не оборачиваясь, слегка оттолкнуть помощника прикосновением к груди. Но... На неё резко накатила странная волна раздражения. На Королеву. - УПС, ты здесь больше не нужен! В следующую секунду она обнаружила себя с размаха надевающей на голову Ульриху отобранную у Александра шляпу. Толчок должен был быть совсем лёгким, больше нацеленным на демонстрацию пренебрежения, чем на хоть какое-то воздействие. Просто прикосновение пальцами. Но из-за резкого движения со шляпой Филаура немного не рассчитала и, просто отводя освободившуюся руку, ткнула Ульриха локтем. Толчок тоже вроде вышел не слишком ощутимым, но этого каким-то образом оказалось достаточно для того, чтобы мужчину пошатнуло - он сделал один неуверенный шаг назад и, отчаянно-неловко взмахнув руками, растянулся на полу лифта. Глаз его за полями шляпы видно не было, но рот приоткрылся так жалобно, будто он ощутил случившееся тычком в спину. Душа Королевы немедленно отозвалась злорадным удовольствием. А Филаура... Отыгрыш, помни. Да что за дрянь?! Чувства никогда не вставали между ней и необходимой работой. Но вот именно сегодня что-то их разбередило... - Снято! Выкрик режиссёра подействовал, как заклинание. Женщина наконец получила возможность отмереть и помочь напарнику подняться. Падение не было предсказано, а значит, Ульрих мог не успеть и даже точно не успел скоординировать движения и упасть правильно - а, следственно, как минимум, ушиб очень даже мог заработать. - Прости, увлеклась. Оправдание вроде было более или менее достаточным, но звучало жалко. К тому же, только сказав это, Филаура поняла, что сейчас впервые обратилась к коллеге на "ты". - Ничего-ничего, рабочий момент, - мягко, с некоторой бравадной ноткой фыркнул Ульрих и благодарно принял протянутую руку. Словосочетанием "рабочий момент" он называл все трудности и мелкие неудобства, связанные с любимой (Филаура скорее ежедневно видела, чем знала) профессией. - Не ушибся? - участливо поинтересовалась женщина, занятая больше тем, чтобы помочь встать, чем своей речью. Но немедленно смутилась оборвала себя, - То есть... Не ушиблись? - Я в по-о-олном порядке, - успокаивающе-довольно протянул её коллега, стаскивая нелепую сине-сиреневую шляпу и поднимая на Филауру взгляд. У той на миг, когда их глаза встретились, перехватило дыхание. Но только на миг: Ульрих так же, широко распахнув веки и замерев, посмотрел прямо ей в глаза секунду, а затем нервно кашлянул и отвёл взгляд. Ей ничего не осталось, кроме как рассматривать чужие руки за нервным потиранием полей шляпы Гончара. - Да чего мы, в самом деле... - нервно кашлянул Ульрих - Не первый день же знакомы, можем перейти на "ты", если... хочешь. На осознание требуется время одного удара сердца. - Хочу, - робко, смущённо и одновременно как-то жаждуще срывается с языка. Словно бы чужая идея какая-то небывалая. Будто ей что-то непристойное предложили, ну ей-богу. - Блестяще! Потрясающая импровизация! Обе идеи хороши - и с именем, и со шляпой, оставляем! - неожиданно научившимся говорить попугаем заливался вышедший на площадку режиссёр - Только надо будет при съёмках сцены знакомства Гончара и Королевы, чтобы та назвалась ему своим именем... Филаура, слышите? Это я вам! Да, в некоторой степени вам! - Да-да, - отсутствующе отозвалась она. Площадка не даёт ей подумать о своём. Хотя, наверное, так даже лучше. Мыслей в голове многовато, надо дать части из них отсеяться. - Все готовы? Отлично, ещё дубль! По местам! Вторая камера, третья - мотор!

***

- Перерыв! Съёмки, растянувшиеся более чем на час, пролетели одной минутой. - Кажется, мы на сегодня свободны, - раздался совсем близко, у плеча, голос Ульриха. Филаура вздрогнула. Вымотанная долгим рабочим днём и прошлым недосыпом, она как-то пропустила момент, когда коллега отвёл её с площадки в сторону, к их излюбленным стульям. - Что, уже? - отчуждённо спросила она. - Ага, - довольным тоном подтвердил мужчина, откидываясь на спинку и соединяя за головой руки. Пушистое облачко хвоста прижалось к голове и совершенно скрылось под затянутыми в перчатки ладонями. Он выглядел таким расслабленным и счастливым в тот момент, что и Филаура нашла в себе силы слегка приподнять уголки губ. Это не осталось незамеченным - Ульрих в ответ бросил на неё косой взгляд и улыбнулся полноценно - хотя у него улыбка тоже вышла слегка усталой. Зато именно такой, как женщине больше всего нравилось. Достаточно широкой, чтобы слегка обнажились верхние зубы с щёлкой между передними - то, что многие почитают своим недостатком, у этого человека воспринималось очаровательной изюминкой. Какое-то время они просто сидели молча. Вроде, раз их рабочий день окончен, можно снять костюмы, привести себя в порядок и идти, но отчего-то хотелось ещё посидеть рядом. И, судя по всему, не ей одной. Тишина между ними в этот момент вроде бы не была задумана как неловкая - это было молчание двух людей, которым необязательно говорить, чтобы общаться. Но при этом Филауре от этого молчания делалось всё более неудобно. Может, из-за того, как Ульрих, не поворачивая головы, искоса поглядывал на неё устало полуприкрытыми глазами. Или не из-за этого. Но язык так и чесался завести беседу. Женщина в задумчивости прикоснулась пальцами к щеке. Та была сухой и какой-то негладкой наощупь от обилия пудры. - Надо хоть пойти смыть эту дрянь, - пробормотала она, потирая друг о друга пальцы, чтобы избавиться от липкого ощущения на них, - Кожу сушит по-страшному. - А и верно, - поддакнул её коллега и, разъединив руки и расслабив шею, сцепил ладони снова, но теперь спереди, на уровне груди, после чего добавил - Тебе без всей этой косметики гораздо больше идёт. Рука Филауры так и не дошла до намеченной точки, замерев над коленом. - Правда? Не то чтобы она была совершенно не согласна с таким утверждением. Она вообще мало об этом думала, если честно. Но ей всё же казалось, что гримёр хорошо делал свою работу, скрывая некоторые недостатки её лица и акцентируя внимание на достоинствах. - Конечно, - уверенно кивнул он, отрываясь от спинки кресла и поворачиваясь к напарнице всем корпусом. Чужие брови задумчиво сошлись на переносице, - Это всё, разумеется, хорошо: благородная бледность, точёное лицо, яркие губы... Зрительские симпатии обеспечены, - Ульрих нахмурился, опираясь на сошедшиеся подлокотники стульев и продолжая неотрывно смотреть напарнице в глаза, - Да только по мне ты настоящая красивее. Без этих тонн теней на веках, которые будто делают глаза меньше и, - он поморщился - целого баллона лака на волосах. Помолчал секунду и добавил каким-то странным, будто тоскливым тоном: - Они без него мягкие, наверное... Филаура вздрогнула так, что это, кажется, было заметно со стороны. Эти нотки в чужом голосе проникли глубоко в душу и трогали какую-то особую, специально под этого человека настроенную, струну с небывалой силой. Так, что её колебания звоном в ушах отдались. - Вы... то есть... Ты... тоже очень... - тихо выдавила она в попытке собрать устроившие балаган в голове мысли, чтобы только не затягивать молчание до неловкого, - ...красивый. Она не могла бы хоть обрисовать словами, с каким усилием выдавилось последнее слово. Ульрих, кажется, хотел что-то сказать, но чужая фраза подействовала на него, как удар молнии. Он просто замер с так и не открывшимся толком ртом, глаза медленно раскрылись, как показалось Филауре, чуть не до природной грани человеческих возможностей. Чтобы как-то сгладить затянувшееся-таки молчание (при чём даже не просто неловкое, а какое-то запредельно неловкое), она брякнула в довесок к уже сказанному: - А без грима ещё лучше... Её напарник будто отмер. Моргнул и, как-то нервно усмехнувшись, слегка отвернулся в сторону, снова усевшись на стуле ровно. Затем неловко протянул: - Хе-хе... Спасибо, конечно, но ты мне льстишь, - и смущённо уставился куда-то далеко в сторону, одновременно касаясь рукой виска, - Да и не думаю, что грим сильно влияет на ситуацию. Разумеется, землисто-серый цвет кожи не был его естественным. А вот синяки под глазами, заботливо нарисованные гримёром поверх общего тона, почти в точности совпадали по очертаниям с реальными, скрытыми косметикой. Поэтому каждый раз, видя Ульриха без грима, Филаура испытывала приступ настойчивого желания просто отвезти его домой и уложить спать, напоив ромашковым чаем для пущего эффекта. Подавлялось это желание с большим трудом. Но это так, о птичках. Или не совсем... Отчего-то сейчас её уязвило такое отношение коллеги к себе. Ну... как физически может такой потрясающий во всех отношениях и, главное, вполне уверенный всегда в себе человек сомневаться в собственной привлекательности?! - Это ты себя недооцениваешь, - мягко укорила она. Теперь явно вздрогнул Ульрих. Он как-то нехорошо смутился и, втянув голову в плечи, отвернул голову. Теперь он совсем не смотрел на женщину, разглядывая зажатые между колен собственные руки. - Послушай, я привык трезво оценивать себя и знаю, как далека моя внешность от принятых стандартов привлекательности, - с некоторым нажимом проговорил он. Усталым, слабым голосом, и Филаура ясно чувствовала, что эта тема её коллеге не нравится, - Я с этим смирился и не переживаю на этот счёт, но, прошу, не пытайся незаслуженно улучшить... моё мнение о себе. Во-первых, это может нехорошо кончиться. А во-вторых, - тут он склонился к коленям и чуть не перешёл на шёпот, - мне неловко. Филаура помолчала секунду. Но не потому, что решила правда закончить начатое раньше времени, а потому, что несколько опешила от услышанного. Смириться и просто оставить напарника с... таким она решительно отказывалась. - А по-моему,.. это принятые стандарты привлекательности далеки от твоей внешности! - с неожиданной для самой себя решительностью пошла в наступление она. Ульрих не шевельнулся, но чужие брови изумлённо дёрнулись вверх. - Может,.. это я так отличаюсь от всех, - руководствуясь каким-то шестым чувством, продолжала женщина, - Но... ты мне очень нравишься! Мужчина резко выпрямился на стуле. - То есть... я... я считаю тебя... красивым, - сбавила она обороты. Боже, чуть не выдала себя самым дурацким образом! Ну точно влюблённая школьница. Хотя она сказала ровно то, что думала. Может, от смазливых молодых людей с обложек журналов её коллега со своими ста шестидесятью с небольшим сантиметрами роста и плотным телосложением (которого зачастую не скрывал покроем одежды, хотя, признаться, такая уверенность в себе ему более чем шла) он и отличался, но вроде бы не совсем правильные черты лица в совокупности давали какую-то удивительно притягательную картину. Заметно крупнее, чем нужно, нос, такие бледные и тонкие, что будто их вовсе нет, губы (сейчас ещё больше сглаженные гримом), тяжёлые надбровные дуги и оттого будто слишком глубоко сидящие глаза, мягкие щёки с только едва уловимым намёком на скулы... Почему-то все эти вроде бы недостатки у него выглядели достоинствами. По крайней мере, в глазах Филауры. Сам Ульрих, пока она размышляла об этом, сидел неподвижно, смотря в одну точку где-то на противоположной стене. Кажется, осмыслял услышанное. - Спасибо, - отрешённо бросил он наконец. Кажется, чужие слова для него ничего не изменили. Или почти ничего. Хотя Филаура и не могла рассчитывать на столь быстрое разрешение ситуации. Что ж, она всё это ещё повторит, когда к случаю придётся. Они просто сидели в абсолютном молчании. Минут десять, не меньше. Мужчина всё так же смотрел куда-то на стену, будто разглядывал очень детализированную картину, но руки расслабил, и они довольно-свободно улеглись на подлокотники. Грим ни один из них стирать так и не пошёл. Филаура невольно погрузилась в будничные размышления о насущном. Племянница, шестилетняя Аврора, опять грозилась позвонить вечером. Скучает по тёте, а ведь при таком графике толком не увидишься. Снова проболтают полночи.... Потому что сама женщина никогда не умела быть достаточно жёсткой, чтобы вовремя отправить девочку спать, а её матери совершенно плевать, когда чадо окажется в кровати... Она и одеяло-то на ночь подоткнуть ей приходит раз в месяц. - Не хочешь кофе? Вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. Если бы только гром мог не быть угрожающим. Филаура мгновенно и думать забыла о сестре и вернулась к тому, что происходило прямо у неё под носом. Точнее, не прямо, а где-то сбоку. Но сути это не меняло. - Прости? Ульрих снова сидел, повернувшись к ней. - Ты всё ещё выглядишь сонной. Думаю, чашка кофе с печеньем поправила бы дело. А я как раз приметил неплохое местечко в городе... Хочешь, сходим? Я угощаю. И так обезоруживающе улыбнулся, снова слегка показывая зубы, что у Филауры остался решительно один вариант. - Хорошо, давай. На кофе согласна, только без печенья, - она слегка поморщилась. - Фигуру бережём? - хмыкнул Ульрих, поднимаясь со стула. - Именно, - деловым тоном отбила она, тоже вставая. - И не ты ли меня тут только что сподвигала к принятию себя?! - беззлобно поддел он, поворачиваясь к выходу и сцепляя руки за спиной, - Ладно тебе, один раз можно. Соблазн был слишком велик. - Чёрт с ним, ладно. Ульрих рассмеялся. Филаура невольно вторила ему. А внутри всё нелогично трепетало. Это просто кофе. Просто. Кофе. В совершенно дружеской манере. Ну, разве друзья не сидят вместе в кофейнях по выходным, подолгу обсуждая прошедшую неделю?.. Но в голову лезло слишком много запретных мыслей. Хотя пока ещё удавалось себя одёргивать. Да никакое это не свидание, даже близко нет, как бы ей того ни хотелось. Мало пары комплиментов, чтобы Ульрих проникся ею до такого. Но фантазию было не унять. Женщина всегда в таких ситуациях остерегалась присматриваться к её наброскам. Хотя нет-нет да и выхватывала вечно один... Вот и сейчас ей отчётливо представилось, как напарник пронизывает её задумчивым и чрезмерно внимательным взглядом поверх кофейного стаканчика, который поднял, чтобы сделать глоток. Затем медленно-медленно, не отрывая взгляда, отставляет в сторону, она же отодвигает свой... А потом они так же медленно склоняются друг другу через столик, и... Филаура решительно отшвырнула представившуюся картинку в самый дальний уголок памяти. Нет. Так не будет. Поэтому нечего душу себе травить завышенными ожиданиями. Счастье, если они какую личную тему в разговоре затронут, не говоря уж хоть о мало-мальском намеренном соприкосновении, а тем более о... Ну и ладно. Ну и пожалуйста. В любом случае, эти посиделки в кофейне - и без того редкостный подарок судьбы. Сидеть рядом с Ульрихом, потягивая коротко обжигающий горло с каждым глотком бодрящий напиток и под его по-доброму насмешливым взглядом "тут-все-свои" отламывать кусочек от шоколадного печенья... Звучит, как приятный сон. А оно вот оно, настоящее. Может, он даже позовёт её снова... Или... Или она сама наберётся уверенности пригласить его... В любом случае, шестое чувство подсказывало Филауре, что перспективы у происходящего весьма многообещающие.